дрогнула занавеска. Зачем, зачем... Да низачем. Просто так. Просто хочется
ее видеть, больше ничего.
подымается по лестнице, останавливается перед дверью с почтовым ящиком, на
котором написаны три фамилии. Нажимает голубенькую кнопочку. Тишина. Потом
шаги. "Вам к кому?" Щелкают запоры - крючок, задвижка, цепочка. В дверях
Ксения Петровна в накинутом на плечи платке.
говорит.
Стучит в дверь.
Сергей. Он полуобернулся, но голова его заслоняет лампу, поэтому лица его
не видно.
Чайник, покрытый матрешкой, кусок хлеба. Повидло в баночке. На стуле шитье
с воткнутой иголкой, моток ниток, ножницы. Совершенно источившийся ножик -
жив еще... А этажерка почему-то передвинулась вправо. И Пушкина этого не
было.
Николай - на него. В глазах Сергея - серых, обычно чуть-чуть хитроватых -
недоверие, настороженность. Оба молчат.
Эх, Сергей, Сергей...
Николай пожимает протянутую руку. Рукопожатие очень короткое - Шура сразу
разжимает пальцы.
посредине головы ряд. Взгляд совсем спокойный, хотя по плотно сжатым губам
Николай догадывается, что она все же волнуется.
переставляет зачем-то тарелки. Потом подсаживается к Николаю на кровать.
Молчит. Слышно, как в кухне шипят примусы. Потом Сергей говорит:
растерянная улыбка появляется вдруг на его лице. - Что ни скажет, все
делаю. Скажет - не пей, не пью. Ребята приглашали - отказался. Не веришь?
- Он обнимает Николая рукой, притягивает к себе, говорит в самое ухо: - А
ведь никого на свете не любил, никого...
действительно кажется, что он рад, - рад за Сергея, за Шуру и за себя рад,
что видит Сергея, что сидит рядом с ним.
тобой...
Николая.
припаянным носиком.
неделю лежала.
спиной к двери. Потом пересаживается поближе к балкону. Пьют чай. Разговор
самый обыкновенный. Как работа? Как Беленький? Беленького уже нет, на его
месте другой, как будто ничего. А работы по-прежнему, даже больше
прежнего, много сейчас строится. А Сергей? Все еще в своем Осоавиахиме? Да
нет уж, давно расплевался. Молодежь в аэроклубе воспитывает. Смешно? А вот
воспитывает. И неплохо воспитывает. Ты не смейся. Спрашивали даже, почему
в партию не вступает, да, да, на прошлой неделе Сененко спрашивал.
а?
- Сбегать к старику Платонычу? А? У него всегда есть, он ею зубы лечит.
или воскресенье. - И опять стискивает его за плечи. - Эх ты,
студент-одиночка, капитан...
гонит по сухим тротуарам снег. Начинается метель. Николай поднимает
воротник.
как кормят, как лечат?
тоже...
3
материалы, теоретическая механика, инженерно-строительное черчение и
иностранный язык. По иностранному можно выбрать одну из двух групп -
немецкую или английскую. Большинство, в том числе и Громобой с Черевичным,
выбирают английскую (немецкий и за войну надоел, ну его!), Николай -
немецкую. Английскую ведет Валя.
пообедать и то не всегда успеваешь. А тут еще подошел как-то к Николаю
Чекмень и, взяв его за локоть, отвел в сторону и сказал, что хочет
рекомендовать его в факультетское партийное бюро. Николай только руками
замахал.
будет?
нужны в бюро - фронтовики настоящие хлопцы. На кого ж опереться, если не
на вас.
трогают, пусть дадут крепко на ноги стать, нельзя же все сразу...
кандидатуру", - и отошел.
еще прочно, но на ноги все-таки стал. Появилась даже какая-то уверенность.
Исчез невольный страх перед логарифмами и интегралами. В том, что совсем
недавно казалось случайным набором цифр, стала улавливаться
закономерность, стройность, стало даже интересно. На смену вечным тройкам
начали появляться первые, не частые еще четверки. Случилась даже одна
пятерка. Правда, одна, и то по строительным материалам, самому легкому из
всех предметов, но Николай радуется ей не меньше, если не больше любого
школьника-четвероклассника. "Ну, как сегодня?" - спрашивают его. "Порядок,
на счету уже пятерочка", - и в голосе его чувствуется та же чуть-чуть
небрежная и самодовольная интонация, с которой года три тому назад он
докладывал, по телефону: "Порядок, товарищ пятый, отвоевали
железнодорожную будку, закрепляемся".