Чтение 41–й страницы книги ~Шагреневая кожа~

страже открытия, и не думал ни о славе, ни о свете, ни о самом себе, он жил
наукой, ради науки.

-- Это неизъяснимо! -- сказал он. -- Ax! -- воскликнул он, заметив
Рафаэля. -- Я к вашим услугам. Как поживает ваша матушка?.. Зайдите к жене.

"Ведь я и сам мог бы жить так", -- подумал Рафаэль. Он показал ученому
талисман и, спросив, как на него воздействовать, вывел Планшета из
задумчивости.

-- Вы, может быть, посмеетесь над моим легковерием, -- сказал в
заключение маркиз, -- но я не скрою от вас ничего. Мне кажется, что эта кожа
обладает такой силой сопротивления, которую ничто не может преодолеть.

-- Светские люди весьма вольно обращаются с наукой, -- начал Планшет,
-- все они в беседе с нами напоминают некоего франта, который сказал
астроному Лалан-ду, приведя к нему после затмения нескольких дам: "Будьте
добры, начните сначала". Какое действие угодно вам произвести? Цель механики
-- применять законы движения или же нейтрализовать их. Что касается движения
самого по себе, то я со всем смирением вынужден объявить вам: мы бессильны
его определить. Ограничив себя таким образом, мы наблюдаем некие постоянные
явления, которые управляют действием твердых и жидких тел. Воспроизведя
первопричины подобных явлений, мы можем перемещать тела, сообщать им
движущую силу при определенной скорости, метать их, делить их на части или
на бесконечно малые частицы, смотря по тому, дробим мы их или же распыляем;
можем скручивать их, сообщать им вращательное движение, видоизменять их,
сжимать, расширять, растягивать. Вся наша наука зиждется на одном только
факте. Видите шарик? -- продолжал Планшет. -- Он вот на этом камне. А теперь
он там. Как мы назовем это действие, физически столь естественное, но
непостижимое для ума? Движение, передвижение, перемещение? Но ведь ничего же
не стоит за этими пустыми словами. Разве наименование есть уже решение
задачи? Вот, однако, и вся наука. Наши машины используют или разлагают это
действие, этот факт. Этот маловажный феномен, если применить его к
веществам, взорвет Париж. Мы можем увеличить скорость за счет силы и силу за
счет скорости. Что такое сила и скорость? Наша наука не может на это
ответить, как не может создать движение. Движение, каково бы оно ни было,
есть огромная энергия, а человек энергии не изобретает. Энергия едина, как и
движение, представляющее собой самую сущность энергии. Все есть движение.
Мысль есть движение. Природа основана на движении. Смерть есть движение,
цели коего нам мало известны. Если бог вечен, -- поверьте, и он постоянно в
движении. Бог, может быть, и есть само движение. Вот почему движение
неизъяснимо, как он, глубоко, как он, безгранично, непостижимо, неосязаемо.
Кто когда-либо осязал движение, постиг и измерил его? Мы ощущаем следствия,
не видя самого движения. Мы можем даже отрицать его, как отрицаем бога. Где
оно? И где его нет? Откуда оно исходит? Где его начало? Где его конец? Оно
объемлет нас, воздействует на нас и ускользает. Оно очевидно, как факт;
темно, как абстракция; оно и следствие и причина вместе. Ему, как и нам,
нужно пространство, а что такое пространство? Оно открывается нам только в
движении; без движения оно только пустое слово. Это проблема неразрешимая;
подобно пустоте, подобно сотворению мира, бесконечности, -- движение смущает
мысль человеческую, и человеку дано постигнуть лишь одно: что он никогда не
постигнет движения. Между каждыми двумя точками, последовательно занимаемыми
в пространстве этим шариком для разума человеческого находится пропасть,
бездна, куда низвергся Паскаль. Чтобы воздействовать на неведомое вещество,
которое вы хотите подчинить неведомой силе, мы должны сначала изучить это
вещество; в зависимости от природных своих свойств оно или лопнет от
применения силы, или же окажет ей сопротивление; если оно распадется на
части, а в ваши намерения не входило делить его, мы не достигнем цели. Если
вы хотите сжать его -- необходимо сообщить равное движение всем частицам
вещества, так, чтобы в равной степени уменьшить разделяющие их промежутки.
Угодно вам растянуть его -- мы должны постараться сообщить каждой молекуле
равную центробежную силу, ибо без точного соблюдения этого закона мы
произведем разрывы непрерывности. Существуют бесконечные способы,
безграничные комбинации движения. Какого результата вы хотите добиться?

-- Я хочу добиться такого давления, которое могло бы растянуть эту кожу
до бесконечности... -- в нетерпении проговорил Рафаэль.

-- Вещество -- явление конечное, а потому и не может быть растянуто до
бесконечности, -- возразил математик, -- однако сплющивание неизбежно
расширит его поверхность за счет толщины: кожу можно расплющивать до тех
пор, пока хватит ее вещества.

-- Добейтесь такого результата, и вы получите миллионы! -- воскликнул
Рафаэль.

-- Брать за это большие деньги просто нечестно, -- с флегматичностью
голландца сказал профессор. -- В двух словах я расскажу вам о машине,
которая раздавила бы самого бога, как муху. Она способна сплющить человека,
так что он будет похож на лист пропускной бумаги, -- человека в сапогах со
шпорами, в галстуке, шляпе, с золотом, с драгоценностями, со всем...

-- Какая ужасная машина!

-- Вместо того чтобы бросать детей в воду, китайцы должны были бы
утилизировать их так, -- продолжал ученый, не думая о том, как возмутительно
его отношение к потомству.

Весь отдавшись своей идее, Планшет взял пустой цветочный горшок с дырой
в донышке и поставил его на плиту солнечных часов, затем пошел в сад за
глиной. Рафаэль был в восторге, как ребенок, которому няня рассказывает
волшебную сказку. Положив глину на плиту. Планшет вынул из кармана садовый
нож, срезал две ветки бузины и принялся выдалбливать их, насвистывая, точно
он был один в комнате.

-- Вот составные части машины, -- сказал он. При помощи вылепленного из
глины коленца он прикрепил одну из этих деревянных трубочек ко дну
цветочного горшка так, чтобы ее отверстие примыкало к отверстию горшка.
Сооружение напоминало огромную курительную трубку. Затем он размял на плите
слой глины, придал ему форму лопаты с рукояткой, поставил цветочный горшок
на широкую ее часть и укрепил трубочку из бузины вдоль той части глиняной
лопатки, которая напоминала рукоятку. Потом он прилепил комочек глины у
другого конца бузинной трубки и, воткнув здесь такую же трубку совсем
вертикально, при помощи еще одного коленца соединил ее с горизонтальной
трубкой, так что воздух или какая-либо жидкость могли циркулировать в этой
импровизированной машине и бежать из вертикальной трубки через промежуточный
канал в пустой цветочный горшок.

-- Этот аппарат, -- заявил он Рафаэлю с серьезностью академика,
произносящего вступительное слово, -- одно из самых неоспоримых свидетельств
о праве великого Паскаля на наше преклонение.

-- Я не понимаю...

Ученый улыбнулся. Он отвязал от фруктового дерева пузырек, в котором
аптекарь прислал ему липучее снадобье от муравьев, отбил дно и, превратив
пузырек в воронку, вставил ее в вертикальную бузинную трубку, которая
прилажена была к горизонтальной трубке, соединенной с большим резервуаром в
виде цветочного горшка; затем налил из лейки столько воды, что она наполнила
до одного уровня большой сосуд и вертикальную трубочку...

Рафаэль думал о своей шагреневой коже.

-- Вода, милостивый государь, все еще считается телом несжимаемым, не
забудьте этого основного положения, -- предупредил механик, -- правда, она
сжимается, но так незначительно, что сжимаемость ее мы должны приравнять к
нулю. Видите поверхность воды, заполнившей до краев цветочный горшок?

-- Да.

-- Так вот, предположите, что эта поверхность в тысячу раз больше
перпендикулярного сечения бузинной трубочки, через которую я налил жидкость.
Смотрите, я снимаю воронку...

-- Так.

-- И вот, милостивый государь, если я каким-нибудь образом увеличу
объем этой массы, введя еще некоторое количество воды через отверстие
трубочки, то жидкость принуждена будет переместиться и станет подниматься в
резервуаре, коим является цветочный горшок, пока опять не достигнет одного
уровня и там и тут.

-- Это ясно! -- воскликнул Рафаэль.

-- Но, -- продолжал ученый, -- разница вот в чем: если тонкий столбик
воды, добавленный в вертикальную трубочку, представляет собою силу, равную,
положим, одному фунту, ее давление неизбежно передается всей массе жидкости,
и его испытает в каждой своей точке поверхность воды в цветочном горшке, --
так что тысяча столбиков воды, стремясь подняться, как если бы к каждому
была приложена сила, равная той, которая заставляет опускаться жидкость в
вертикальной бузинной трубочке, неминуемо произведут здесь... -- Планшет
показал на цветочный горшок, -- энергию в тысячу раз большую, чем та,
которая действует оттуда.

И ученый показал пальцем на деревянную трубочку, воткнутую в глину
стоймя.

-- Все это очень просто, -- сказал Рафаэль. Планшет улыбнулся.

-- Другими словами, -- продолжал он с той упрямой логичностью, которая
свойственна математикам, -- чтобы вода не выливалась из большого резервуара,
следовало бы применить к каждой частице ее поверхности силу, равную силе,
действующей в вертикальной трубке, но если высота нашего водяного столбика
будет равна целому футу, то высота тысячи маленьких столбиков в большом
сосуде будет весьма незначительна. А теперь, -- щелкнув по бузинным
палочкам, сказал Планшет, -- заменим этот смешной аппаратишко металлическими
трубами соответствующей прочности и размера, и вот, если мы покроем
поверхность жидкости в большом резервуаре крепкой и подвижной металлической
доской и параллельно ей неподвижно укрепим другую, тоже достаточной
прочности, а при этом получим возможность беспрестанно прибавлять воду к
жидкой массе через вертикальную трубу, то предмет, зажатый между двумя
прочными поверхностями, неминуемо должен будет все больше и больше
сплющиваться под действием приложенных к нему огромных сил. Непрерывно
вводить воду в трубку и передавать энергию жидкой массы доске -- это для
механики дело пустячное. Достаточно двух поршней и нескольких клапанов.
Понятно вам, дорогой мой, -- спросил он, взяв Валантена под руку, -- что нет