Чтение 41–й страницы книги ~Сивцев Вражек~

Была одна минута страшная, и сердце Астафьева громко стучало.

Потоптавшись, группа людей перешла к другому подъезду, напротив окна
Астафьева.

Новая отсрочка. Теперь - последняя.

Во втором подъезде окна осветились сразу в двух этажах, затем в третьем
и почти немедленно в четвертом. Очевидно, обыскивающие разделились на две
группы, и работа пошла скорее. Солдаты на дворе дремали сидя, положив
винтовки на колени.

Астафьев не считал больше минут и получасов. Нервное напряжение
сменилось сильной усталостью: "Все равно... Остается ждать".

Он курил, закрыв глаза и подымая веки только при звуке шагов на дворе и
при долетавших громких словах солдатского разговора. Свет утра уже сливался
с пятнами освещенных окон. Розовело небо. Папироса докурилась, и Астафьев
начал дремать. С первой тревоги прошло уже часа три, если не больше. Впрочем
- не все ли равно.

Опять топот ног на дворе заставил его вскочить и подойти к окну
вплотную. Из-за занавески он увидал ту же группу людей на середине дворика.
К ней присоединились и дремавшие раньше солдаты. Нельзя было разобрать, о
чем шел разговор, но было видно, что происходит совещание. Наконец группа
двинулась к подъезду Астафьева, а часть солдат отошла, недовольно разводя
руками.

И тотчас же гулко застучали шаги по лестнице.

"Кажется, пора его разбудить!"

Астафьев прошел во вторую свою комнату, заваленную по углам книгами,
где спал его гость.

- Слушайте, вставайте!

Попробовал растолкать за плечо. Гость спал крепко, измученный
бессонными ночами. В ответ только мычал. Астафьев подумал: "В сущности -
зачем. Бежать все равно некуда. Разбужу, когда станут стучать. Пока они в
нижнем этаже, а мы в третьем".

Сейчас он был совершенно спокоен - особым трагическим спокойствием. Из
обывателя стал снова философом. С кривой своей усмешкой взглянул на бледное,
одутловатое лицо спящего человека в желтых гетрах, повернулся, увидал в
тусклом свете отражение своего лица в зеркале, поправил волосы, закурил
новую папиросу и вышел в переднюю.

Он ждал недолго. Вновь застучали каблуки на лестнице, и люди с громким
говором стали подниматься.

Астафьев не вздрогнул, когда в дверь его квартиры постучали кулаком. Он
сильно затянулся папиросой и остался на месте у двери.

За дверью был гул голосов. Астафьев явно расслышал:

- Этак невозможно, товарищ! Люди с ног валятся, да и день на дворе.

- Ладно, эту последнюю, и айда. Снова стук и другой голос:

- Разоспались там, не добудишься.

"Сейчас будут ломать,- подумал Астафьев.- Надо будить его".

За дверью сразу заговорило несколько голосов громче прежнего.

- Будя, товарищ, надобно отложить. Этак две ночи подряд... разве же
возможно... тоже и мы люди.

Астафьев, бросив папиросу, приложил ухо к двери. Ропот там усиливался.
Наконец чей-то резкий и визгливый голос раздраженно крикнул:

- Ну, ладно, заворачивай оглобли. Одного подъезда докончить не можете,
размякли, чистые бабы. Завтра здесь делать нечего будет, все приведут в
порядок.

В ответ раздалось:

- Не двужильные дались, надо с наше поработать...

Но уже тяжелые каблуки с грохотом катились обратно по лестнице. И в тот
момент, когда Астафьев хотел отнять ухо от двери,- его почти оглушил новый
удар кулаком по дереву. И тот же визгливый голос досадливо крикнул:

- Эй там, получай на прощанье! Разоспались, буржуи окаянные!

Дрожащими от волнения руками вынимая из коробки новую папиросу,
Астафьев слушал, как замерли на лестнице последние шаги. Медленно
повернувшись, он встретился глазами с человеком в желтых гетрах.

-- Кажется - неприятность, Алексей Дмитрич?

Астафьев выпустил дым колечком:

- Наоборот, полное благополучие. Хорошо ли выспались?

- Отлично. А вы тоже, кажется, актер неплохой.

- Такова моя теперешняя профессия. Думаю, что теперь они ушли
окончательно.

Человек в желтых гетрах ответил в тон:

- Будем надеяться. Кстати - я забыл предупредить вас вчера, Астафьев,
что даром и живым я не сдамся. Нет никакого смысла.

- Понимаю,- сказал Астафьев.- И вижу. Но пока вы можете спрятать свою
игрушку обратно в карман.

И прибавил, расхохотавшись искренне и весело:

-- А все-таки ловко вышло! Вам явно везет. Что вы скажете о чашке
морковного кофе? Выходить вам пока не стоит. Вы умеете зажигать примус?

ВЕРНЫЙ РЫЦАРЬ

Отворив на стук, Танюша увидела незнакомого человека с двумя большими
мешками, скрепленными ремнем, надетым через плечо. Пришедший был в
полувоенной форме и в пенсне,- тип опростившегося интеллигента.

- Ну,- сказал он,- кажется, сомнений быть не может. Это вы - Татьяна
Михайловна?

- Да, я.

- Вот получайте посылку: мука, крупа и прочее. Это - первая порция,
остальное после принесу, сразу тяжело. Велено вам доставить.

- Это от кого?

-- Приказано сказать: "От верного рыцаря".

Танюша обрадовалась, потом озаботилась:

- От Васи? А где Вася? Он приехал?

- Приехать-то приехал, мы вместе приехали, а только плохо доехал. Болен
он. И по-моему - сильно болен. Что-нибудь подхватил в дороге.

Болен милый Вася, лучший друг и верный рыцарь!

Танюша пригласила Васиного спутника войти.

Свалив с плеч мешки, пришедший отрекомендовался Протасовым, Петром
Павловичем, прибавив:

- Раньше был инженером, а теперь больше мешочничаю.

Рассказал, как Вася до последней минуты крепился, но уже на вокзале в
Москве сдал окончательно, не только не смог дотащить мешки до извозчика, а и
сам едва добрел. Протасов доставил его домой, заставил раздеться, кое-как
помыться, забрал с собой его одежду, чтобы выпарить и вычистить.

- У меня в квартире есть хорошая печка, с котлом. И дровишки имеются.
Все приспособлено. По-буржуйски живу.

- Где же сейчас Вася?

- У себя дома. Мешки велел снести вам. Я, конечно, и мешки осмотрел,
чтобы не осталось на них какой нечисти.

- Вы думаете, что у него тиф?

- Да боюсь, говоря по совести. Нужно к нему доктора. Я, Татьяна
Михайловна, на вас рассчитываю, если вы не боитесь заразы. Сыпняк по воздуху
не передается, конечно, а все же.

Инженер смотрел на Танюшу с уверенной улыбкой: такая не побоится, вон
она какая!

- Ну конечно же, господи, я иду сейчас. Я знаю и доктора, близко,
здесь, на Арбате. Я его приведу к Васе. Этот доктор всегда лечил дедушку.

-- Вот отлично. Вы и идите скорее. А я пока домой.

Условились, что Васин спутник непременно зайдет на днях, завтра же
вечером. И громадное спасибо за мешки.

- Завтра вам и остатки занесу.

- Вы, верно, очень устали с дороги?

- Немного. Я двужильный и привычный, никогда не устаю.

Разговаривали, как старые знакомые. Протасову было лет тридцать пять;
был давно не брит, немного обшарпан, хотя, очевидно, успел переодеться. И
было в лице много бодрости и доброты. С Танюшей говорил как с младшей, но с
мужской почтительностью.

- Сразу вас узнал, как увидал.

- Почему?

- А он мне сказал: придете, постучите, и вам откроет, вероятно, она
сама, Танюша, Татьяна Михайловна.

- Ну, тогда действительно узнать было нетрудно.

- Нет, он еще прибавил: она удивительная девушка, совсем особенная. Я
сразу и узнал. Танюша смутилась.

- Ну уж Вася... он такой чудак!

И все-таки приятно было Танюше слышать от незнакомого человека такие
слова, сказанные просто, свободно, с хорошей улыбкой.

- Вы с ним подружились в дороге!

- Да. Он очень славный малый, очень славный. Большой идеалист, и это
хорошо.

- Вася - чудный товарищ. Вы тоже, вероятно, замечательный товарищ. Вы
там ему помогли. Инженер просто сказал:

- Мне нетрудно. Я человек здоровый и привычный ко всему.

На Арбате, около дома, где жил врач, расстались. Танюша наказала
Протасову обязательно прийти завтра вечером, сейчас же после обеда.

- Дедушка будет очень вам рад. Он очень любит Васю, скучал без него. Вы
ему расскажете про ваше путешествие.

Когда расстались, Танюша подумала: "Вот милый человек! Удивительно
славный. Такая мягкая улыбка, такой деликатный и такой бодрый, точно...
ничего не случилось. И так позаботился о Васе".

Инженер шагал домой, разминая плечи, уставшие от тяжелых мешков. Думал
о своем, мужском, деловом. А на губах была улыбка - от приятной встречи.