ше и страшнее. Изумрудные глаза вращались осатанело, клюв
клацал с такой силой, будто он был сделан из титана и имел
гидравлический привод. Сергею показалось, что голова вот-вот
вывалится из нарыва, грохнется о плиты. Но она не вывали-
лась. Она возымела какое-то непонятное воздействие на тело
гиргейки, обрела над ним власть. И огромный студень напряг-
ся, взбугрился крутыми мышцами, вскочил на слоновьи ноги,
вскинул над двойной головой гибрида мощные щупальца, взревел
громогласно.
а из пасти. - Живей! Живей! Я вас научу любить!
в ужасе. Но нижние поднажали, вынесли смельчаков на гребень.
И тут началось нечто страшное - чудовище крушило нападающих
с такой первобытной яростью, с такой злостью и с таким ос-
тервенением, что хруст ломаемых костей достиг небес, отра-
зился от них и вернулся назад. Это была лютая бойня! Это бы-
ло откровенное истребление двуногих! Но толпа не могла оста-
новиться - нижние не понимали, что происходит наверху, они
перли и перли, давили всей массой, швыряли ножи, камни, ду-
бины. А сверху на них лились водопады крови, градом летели
оторванные головы, обрушивались искалеченные тела с перело-
манными хребтами. Гибрид клювастого с гиргейкой был самой
совершенной мясорубкой во всех мирах!
тыча обрубком руки в зеленого и Сергея.
лось к Колодцу Смерти. - Не уйдут!!!
зеленый и так ударил Сергея в нос, что тот полетел в черный
провал колодца. Огромный клюв с оглушительным лязгом сомк-
нулся за спиной ускользающей жертвы, вырывая из плеча клок
кожи.
повторило его вопль раз, потом еще раз, потом еще...
сопел. От него несло тиной, сыростью, болотом. Наконец он
прогнусавил тихонько, словно к самому себе обращаясь:
цепи замкнутого контура, без предварительно-условной после-
довательности занести к реальным тольтекам, да-с! Странный
ход, милейший, странный! Вам не кажется?!
но ответил Сергей.
него были уже не на пределе, а за всеми возможными предела-
ми. Он был готов разорвать в клочья любого, даже своего ос-
вободителя.
ло поздно. Полет вдруг прервался, и его здорово тряхнуло.
Сознание тут же улетучилось.
искусные мастера, знатоки своего тонкого гамачного дела.
Мягкие сплетения веревочек-канатиков невесомо опутывали те-
ло, не резали, не давили - лежать в таком гамаке было одно
сплошное удовольствие.
ных свежескошенных трав, хвои и далеких, еле рокочущих морс-
ких волн. Правда, из каких-то немыслемых далей несло гарью -
совсем чуть-чуть, немного. Но это не пугало, наоборот, уси-
ливало чувство здешней безопасности, покоя. Все было прек-
расно, чудно. И лишь угасающий в переливах голос, доносимый
ветерком вместе с рокотом волн, навевал сумасшедшую нездеш-
нюю тоску. Уловить смысла нанизываемых одно на другое слов
было невозможно. Да он и не пытался ничего улавливать. Он
просто лежал и радовался. Казалось, он лежит на воздушных
струях, на облаке. Все было просто великолепно, сказочно. Но
голос, противный, выматывающий пущу голос! От него все труд-
нее становилось отвязаться, хоть уши затыкай. Голос будил
память. Память не давала жить. Жить, как живут все - спокой-
но, тихо, млея от удач, раздражаясь от пустяков, но быстро
забывая про них, жить, просто живя, дыша, обозревая внешнее
и в нужный момент отворачиваясь. Ну что за мучительный го-
лос, что за тоска!
весомости, они давили, тянули к земле, они все портили, без
них было так хорошо! Но они лезли в уши сами, от них нельзя
было отмахнуться.
горло?! Он ничего не мог понять. Выплывал из темных закоул-
ков подсознания белый сугроб с кровавым пятном, и опять про-
падал, перекатывались в кармане пустые ржавые гильзы, посту-
кивал о них шип... Нет! Все не так! Какой карман! Он же все
оставил у себя, он голый, совсем голый, если не считать по-
лоски вылинявших и залитых кровью трусов. Да! Ведь зеленый
его сбросил в колодец голым! Они еле ушли от разъяренной
толпы, от этого несгибаемого и неумертвляемого клювастого
палача, ото всего страшного и смрадного... Ушли? А где он
сейчас? Почему здесь, в этом воздушном гамаке?! И откуда
звон гильз, откуда гарь, запах моря, хвои, сосен, мяты?
рал телом в гамаке. И это тоже было приятно, от этого клони-
ло в сон - теплый, нежный, бархатный сон... Но гарь, гарь!
Что они там, обезумели, жгут костры, что ли, варвары, хули-
ганы! Совсем распустились, нет на них управы! А может, прос-
то мальчишки балуются, бывает и так... И уже совсем другой
голос, грубый и сиплый, донес другие слова, навязчивые, при-
липчивые - услышишь раз, и будут стучать молотом под череп-
ной коробкой до второго пришествия. Вот и сейчас, как марше-
вый призыв, как команда восстать из мертвых...
ла-ла... - закрутило, загудело в мозгу, прогнало легкость и
безмятежность. Теперь не жди успокоения, не надейся на
счастливый сон! Теперь все - пока не размотаешь до конца,
пока не выгонишь из души все прочь, э-эх, надолго теперь! И
как вопрос без ответа: "Зачем нам, поручик, чужая земля?!"
Нет, есть ответ! Есть! И он уже был, надо только поймать
его, уцепиться за кончик ускользающей нити... Вот, вот он!
Или это не он?! Ответ, не ответ - неважно! Важно другое: "И
душа никому не простит!" Так, только так! Но дано ли ей пра-
во прощать кого бы то ни было? Может, у нее и нет такого
права?! Может, и нет. Гамак раскачивался все сильнее. Все
чаще выплывал из-за угла, разделяющего мрак и свет, ослепи-
тельный сугробайсберг, все ярче и кровавей полыхало на нем
пятно.
ся; вывалился из него, упал, запутался в чем-то сыром и лип-
ком, застрял. И открыл глаза. Было темно, хоть вообще не
гляди. Внизу, далеко-далеко, как на дне колодца, вдруг тихо-
хонько звякнуло, потом еще, почти без перерыва. И ему пока-
залось, что все-таки это гильзы выпали у него... пусть не из
кармана, неважно откуда, но выпали, долетели до самого низа,
если он тут есть, и лежат теперь там. А сам от болтается в
подвешенном состоянии.
к чему-то упругому, поддающемуся, но слушались. И ноги слу-
шались. Он попробовал еще раз - и очень удивился, до того
непривычным было ощущение: ему показалось, что у него рук
больше, чем их должно быть. И ног, тоже больше! И все они
Махров Алексей
Русанов Владислав
Прозоров Александр
Сапковский Анджей
Шилова Юлия
Ибсен Генрик