Чтение 41–й страницы книги ~Секретный фарватер~

Ведь лодка или лодки, всплыв для зарядки аккумуляторов, могли неожиданно
очутиться совсем близко. А на воде слышно очень хорошо.

Сурово поступлено было с судовым щенком. Невзирая на его громкие
протесты, беднягу препроводили внутрь корабля, в самый отдаленный кубрик.
Кроме того, к нему был приставлен матрос: следить, чтобы не выбежал наверх!

Щенок был глуп и добросовестен: лаял на встречные корабли, на чаек, даже
на пенистые волны. Учуяв в тумане подводную лодку, конечно, не преминул бы
облаять и ее.

Олафсон постоял немного у фальшборта, вглядываясь в туман, обступивший
судно.

- Шли бы отдохнуть, херре Олафсон, - заботливо сказал капитан. - Приглашу
на мостик, когда разойдется туман. Но вы сами видите: простоим наверняка всю
ночь!

Вытянувшись на своей койке, старый лоцман представил себе, как в
отдаленном кубрике злятся друг на друга щенок и приставленный к нему матрос.
Ну и служба! Щенка сторожить!

Олафсон усмехнулся.

Поскрипывала якорная цепь. С тихим плеском обегала судно волна.

Так прошло около часу. Лоцман не спал.

Вдруг он услышал крадущиеся шаги. Кто-то остановился у его двери. Постоял
минуту или две, сдерживая дыхание. Потом - очень медленно - повернул ключ в
замке. Олафсон был заперт!

Вот, стало быть, как обстояли дела! На корабле было два пленника: щенок и
лоцман!

Гнев овладел Олафсоном. Будучи чувствителен к лести, он тем острее
воспринимал обиды. Каково? Его, прославленного лоцмана, "короля всех
норвежских лоцманов", приравняли к глупому щенку-пустобреху!

Он хотел было запустить в дверь тяжелыми резиновыми сапогами, но
одумался. Что пользы буянить? Двери заперты, надо выйти через окно, только и
всего. Но уж теперь обязательно выйти!

(Ко всему прочему Олафсон был еще и любопытен.)

Каюта его, по счастью, помещалась в надпалубной надстройке. Он выждал,
пока воровские шаги удалятся. Потушил свет. Со всеми предосторожностями,
стараясь не шуметь, отдраил иллюминатор. Тот был достаточно широк, и
Олафсон, сопя и кряхтя, пролез через него.

Не очень-то солидно для "короля лоцманов"! Но что поделаешь? Другого
выхода нет.

Корабль - на якоре. Вокруг - как в погребе: промозгло, холодно, нечем
дышать.

Олафсон стоял неподвижно, раскинув руки, прижавшись спиной к надстройке
на спардеке.

Он допустил ошибку. Нужно было немного выждать, не сразу выходить со
света.

Сейчас, стоя в кромешной тьме, он воспринимал окружающее лишь на слух.

Нечто тревожное происходило на корабле, какая-то суетливая нервная возня.
То там, то здесь топали матросские сапоги. По палубе, мимо Олафсона,
проволокли что-то тяжелое. Кто-то вполголоса выругался.

Голос капитана - с мостика:

- Заперли лоцмана?

Голос Однорейсового моряка - с полубака:

- Заперт, как ваши сбережения в банке!

Смех. Олафсон сжал кулаки.

Его глаза постепенно привыкали к белесой мгле. Он уже различал
проносящиеся мимо тени. То были силуэты пробегавших по палубе матросов.
Потом - почти на ощупь - он поднялся на несколько ступенек по трапу, чтобы
увеличить поле обзора.

- Ага! Вот он! - крикнули рядом.

Олафсон съежился.

Но это относилось не к нему.

На расстоянии полукабельтова внезапно, как вспышка беззвучного выстрела,
появилось пятно.

В центре этого светлого пятна покачивалась подводная лодка. Туман
обступил ее со всех сторон. Она была как бы внутри грота, своды которого
низко нависали над нею, почти касаясь верхушки антенны.

- Кранцы - за борт! - Голос капитана.

Но подводная лодка приблизилась лишь на расстояние десяти - пятнадцати
метров и остановилась, удерживаясь на месте ходами.

Олафсон увидел, что матросы теснятся у противоположного борта. Значит,
кранцы вывешивают не для подводной лодки. Для кого же?

Подводники, стоявшие в ограждении боевой рубки, окликнули капитана. Тот
ответил. Разговаривали по-немецки. Олафсон понял, что ожидается приход еще
одного корабля. Встреча с ним почему-то не состоялась в прошлую ночь.

- Англичанину полагается быть более пунктуальным, - сказал капитан.

- Его могли задержать английские военные корабли, - ответили с лодки.

Англичанина - английские военные корабли? Непонятно!

Вдруг в море сверкнул свет. Потух. Опять сверкнул. Морзит!

- Ну, наконец-то! - оказал с облегчением капитан.

Над головой хлопнули жалюзи прожектора. Он прорубил в тумане узкий
коридор, и на дальнем конце его Олафсон увидел медленно приближавшееся
судно.

Приблизившись, второй английский корабль стал борт о борт с норвежским
транспортом. Завели швартовые концы. Ночью! В тумане! Маневр, что и
говорить, нелегкий, но выполнен он был хорошо. Правда, в шхерах, особенно
под прикрытием острова, волны почти не было.

Перегрузка - с английского транспорта на норвежский - совершалась при
свете ламп, установленных в трюмах под колпаками, чтобы их не было видно
сверху и со стороны моря.

Ковши проносились над головами подобно огромным зловещим птицам. В
воздухе искрились мириады взвешенных водяных капель.

Люди двигались в этой светящейся мгле, как бесплотные тени, как души
утопленников.

Олафсону захотелось осенить себя крестным знамением. Не чудится ли ему
это?

Матросы обоих транспортов работали в молчании. Лишь изредка раздавались
подстегивающие возгласы боцманов.

Олафсон огляделся. Подводная лодка переменила позицию, покачивалась уже с
внешней стороны шхер. Понятно! Прикрывает погрузку от возможного нападения с
моря. Высокий материковый берег, по-видимому, не считался опасным. Олафсон
припомнил, что поблизости нет населенных пунктов.

Но происходящее необъяснимо! Ведь Англия и Германия находятся в состоянии
войны. И вот в одном из закоулков шхер сошлись английский транспорт и
немецкая подводная лодка! Их разделяет только норвежское судно, - Норвегия
нейтральна.

В разрывах тумана над головой чернело небо, как проталины в снегу. Вскоре
небо начнет бледнеть.

Подстегивающие возгласы сделались резче, темп погрузки усилился. Пар
валил от торопливо сновавших взад и вперед матросов.

Зато Олафсон продрог, весь одеревенел, сидя на своем насесте и боясь
пошевельнуться.

Не дожидаясь конца погрузки, он с теми же предосторожностями вернулся
через иллюминатор в свою каюту.

Утром его разбудил Однорейсовый моряк.

- Капитан приглашает на мостик. Снимаемся с якоря, херре Олафсон, -
подобострастно доложил он. - А как вам спалось этой ночью?

Олафсон покосился на его плутовато-придурковатую физиономию.

"Мне, знаешь ли, снился странный сон", - хотел было сказать он. Но
вовремя удержался, промолчал.

У Ставангера судно вышло из шхер, и обязанности Олафсона кончились.

Однако, уходя с мостика, он успел обратить внимание на то, что курс
изменен - стрелка компаса указывает на юг, а не на юго-восток.

- Пришла радиограмма от грузовладельцев, - вскользь сказал старший
помощник, стоявший на вахте. - Груз переадресован из Копенгагена в Гамбург.

Гамбург? Этого следовало ожидать. Гамбург или Бремен! Не зря же
околачивалась возле судна немецкая подводная лодка!

На мостик лоцман больше не поднимался - тем более что Северное море
пересекли почти в сплошном тумане, идя по счислению, то и дело давая гудки,
чтобы не столкнуться с каким-нибудь встречным кораблем.

В Гамбурге лоцман съехал на берег и расположился в гостинице - так
опротивело ему на транспорте. Стоянка не должна была затянуться, к рождеству
хотели быть дома.

По своему обыкновению, Олафсон коротал время в ресторанчике при
гостинице. Там, на второй или третий вечер, его разыскал Однорейсовый моряк.

Ногой он придвинул стул и, не спрашивая разрешения, подсел к столу. Лицо
его было воспалено, остекленевшие глаза неподвижны.

- Наш капитан, - объявил он, - сделал величайшую глупость в своей жизни!

- Не понимаю.

- Уволил меня! Только что я немного повздорил с ним, и - бац! - он тут же
выгнал меня, чуть не взашей! Красиво, а?

Старый лоцман отхлебнул пива и глубокомысленно обсосал свои длинные
висячие усы. Просился на язык вопрос: почему Однорейсовый моряк считает это
глупостью, да еще величайшей?

Но тот нуждался в слушателе, а не в собеседнике.

- Что вы пьете? Пиво? А почему не ром? "Другие готовы прозакладывать
жалованье и душу в придачу, что в ром не подмешано и капли воды!" Или как
там у вас? Вы отлично рассказывали в Киркенесе эту старую легенду. Кельнер!
Рому!.. Да, так вот! Дурень капитан на коленях будет умолять меня остаться
на корабле!

- Умолять? - недоверчиво переспросил Олафсон.

- Именно умолять! Иначе я, вернувшись домой, выложу все, что знаю о нем и