некоторым удивлением посмотрел на мой совершенно неуместный знак -- два
больших пальца -- и пожал плечами. Потом он рассказывал, что очень удивился
в эту минуту, но, посомневавшись, решил: его дело -- озвучивать, а думать --
мое дело. Тем более что лексикон за исключением одного-единственного слова
был исчерпан. Это слово в результате моей невольной подсказки он и вывалил в
прямой эфир:
подготовленный текст, радостно поблагодарила Стелла. -- Напоминаю: нашим
полночным гостем был писатель Виктор Акашин. До новых встреч!
Режиссерша стала белее, чем мел, Стелла, наконец освоив услышанное, так и
осталась сидеть с открытым ртом. А из поднебесья раздался сдавленный стон.
На мониторе сначала крупным планом появилась икебана, и было видно, как по
синтетическим листьям ползает муха. Потом возникла картинка с ночным
Кремлем. Нас вывели из эфира.
20. ВИКТОР АКАШИН КАК ЗЕРКАЛО РУССКОЙ РЕВОЛЮЦИИ
Байрону, дожидаться утра. Дома, на нервной почве, он вобрал в себя глазунью
из семи яиц, пакет молока, батон хлеба и рухнул в своем чуланчике, не ведая,
что угрюмая его слава уже бьет в дверь здоровенной колотушкой. Эти удары мне
пришлось принять на себя, о чем я, конечно, сейчас расскажу. Но сначала
объяснимся...
полупечатным словом, кстати, далеко не самым полупечатным из могучих
полупечатных запасов русского языка, не говоря уже о непечатных запасах!
Подумаешь, делов-то! К тому же обозвал какой-то там социалистический
реализм, сомнительный творческий метод, похожий на искусственный мед,
который я однажды ел в несуществующей уже ГДР. Ныне выросло целое поколение,
понятия не имеющее, что такое соцреализм и с чем его едят. А люди постарше,
даже неплохо в свое время подзаработавшие на этом творческом методе, если и
вспоминают о нем, то как о давно усопшем родственничке, часто дававшем на
мороженое, но при этом все время читавшем нудные нотации... Одним словом,
ерунда все это, если еще учесть, что буквально на наших с вами глазах (и на
наши с вами головы) рухнула целая страна заодно с социально-экономическим
строем...
неостановимый поток нечистот, в который нет даже никакой необходимости
вступать дважды, ибо одного раза вполне достаточно, чтобы безнадежно
измараться на всю оставшуюся жизнь... (Запомнить!) К тому же происходило все
это в пору, когда Горбачев уже начал мечтать о невинных демократических
удовольствиях, но еще не решался скинуть пояс марксистско-ленинского
целомудрия. Однако жажда принципиально новых ощущений уже бурлила в нем и
для начала вылилась в полусухой закон и средневековые гонения на заслуженно
выпивающих после работы граждан. Должен сказать, этот первородный -- в
условиях нашего Отечества -- грех до самого конца тяготел над Михаилом
Сергеевичем и в конечном итоге предопределил крах всех его реформ. Жена, во
время застолий хватающая своего мужа за руку, несущую к устам наполненную
рюмочку, всегда плохо заканчивает! (Тоже запомнить!)
последствия. В сущности, он был похож на девочку-подростка, которую строгие
родители впервые свозили в гости к родственникам, и там эта отроковица,
перезнакомившись с кузинами, вдруг с завистью узнала, что они, оказывается,
давно уже курят и целуются с мальчиками. И девочке страшно захотелось стать
похожей на своих раскованных кузин. Но как? При таких строгих и неумолимых
родителях, при таком сурово-размеренном внутрисемейном быте это невозможно!
Но хитрая девочка все же сообразила: начать надо с мелочей, с колебания
почти незаметных устоев, даже -- устойчиков. Например, отказаться от
утренней тарелки геркулесовой каши, каковую безропотно лопает в их семье по
утрам уже четвертое поколение. И с кашей вроде получилось... Теперь можно
дождаться другого случая и однажды капризно объявить: в девять часов
ложиться спать я больше не буду, ибо как раз в это время по телевизору идет
сериал о мексиканской девице, сходящей с ума из-за того, что она никак не
может определить, кого любит больше и темпераментнее -- Педро или Диего.
Тоже получилось... Тогда как-нибудь после школы можно не прийти домой
обедать, а отправиться шататься по улицам, строя глазки проезжающей мимо
шоферне... Пройдет совсем немного времени, и родители, внезапно вернувшись
домой из вынужденной отлучки, вдруг обнаружат свою обкурившуюся травкой
дочку в постели с двумя неграми... Неужели, вы думаете, в этот миг родители
поверят, что все началось с той давней поездки к родственникам и с
отвергнутой тарелки геркулесовой каши? Впрочем, с неграми -- это я уже
заехал в ельцинский период отечественной истории...
Витьком в эфир -- не без моей помощи -- уже известное вам словечко. Да, как
ни горько признать, но именно это слово было в начале всего того, что
случилось впоследствии с нами. Конечно, об этом никто сейчас и не
вспоминает, как несчастные родители, увидев бесчувственного ребенка с двумя
чернокожими извращенцами, не вспоминают о тарелке геркулесовой каши. К тому
же передача шла прямо в эфир и никакой записи не сохранилось, поэтому
доказать документально истинность своих слов я не могу. Но я взываю к вашей
памяти! Вспомните давно уже закрытую -- кстати, именно после того случая --
передачу "Полночный гость"! Вспомните ваше потрясение! Вы не могли его
забыть! Услышать такое с робкого советского телеэкрана, который и
существовал-то тогда в наших квартирах вроде лишь для того, чтобы прямо или
исподволь настойчиво внушать нам: когда в конце времен солнце
окончательно остынет, то своим прощальным лучом оно осветит склоненную
фигурку школьника, конспектирующего статью Ленина "Как нам реорганизовать
Рабкрин". Правда, сейчас экран с тем же упорством доказывает нам, что при
тех же обстоятельствах луч умирающего солнца высветит того же школьника,
только склоненного над свежей сводкой долларовых торгов... Но вернемся,
вернемся в то безмятежно-тоталитарное время: вот вы полудремно раскинулись в
кресле перед включенным телевизором -- и вдруг подскочили, услыхав, каким
восхитительно-срамным словом молодой писатель Акашин обозвал постылый
соцреализм, как бесшабашно он боднул пусть не устои, а всего-то один
устойчик осточертевшего режима. Боднул-таки! И не по вражьему голосу боднул,
а по родному советскому телевидению... "Ну, началось!" -- подумали вы и
принялись криком звать с кухни жену. Мол, иди сюда! Тут такое! Наверное,
медведь в Кремле сдох. Неужели забыли? Забыли... Понимаю, с тех пор
столько всего произошло... Но это было! Было это слово! И было оно --
вначале!
крашеную режиссершу, Стелла зарыдала и, размазывая по лицу поплывшую тушь,
убежала куда-то за колодезный сруб. Опытная телевизионщица, она, конечно,
понимала, чем ей грозит это сквернословие на всю страну! Витек пожал
плечами, встал и тут же запутался в длинном проводе от "петлички", но
потрясенный телеперсонал даже не решился подойти и отстегнуть микрофон. Это
пришлось сделать мне.
огороде картошку окучивал, а она мне "Евгения Онегина" наизусть шпарила.
возьмут прямо в Останкино. Не взяли, хотя милиционер, проверявший на
обратном пути наши пропуска, зачем-то связывался со своим начальством, но
команды, видимо, не получил и отпустил нас с явным огорчением. На улице
стояла абсолютная ночь, и добраться домой на муниципальном транспорте было
делом безнадежным. Но не успели мы подойти к стоянке такси -- понятное дело,
пустынной, -- как откуда-то из зловещей темноты выскочила черная "Волга" и,
завизжав тормозами, остановилась возле нас. "Главное, до того, как начнут
бить и допрашивать, позвонить Сергею Леонидовичу!" -- подумал я и, сложив
две руки вместе, чуть выставил их вперед, чтобы удобнее было застегивать
наручники. Но это оказался решивший подзаработать водитель служебной машины.
Всю дорогу он ругал московские дороги в частности и коммунистов в целом
самыми последними словами, по сравнению с которыми наше словечко в эфире
было невинным пустяком.
на поздний час, оказался прикованным к телефону. Кстати, когда мы вошли, он
беспрерывно звонил и, казалось, уже охрип, как младенец, вывезенный подышать
воздухом на балкон и там позабытый. Первым был легкий на помине Сергей
Леонидович.
прослушку поставят. Почему, спрашиваю, не согласовал?
случая не представилось бы! Ну, в общем, я решил взять ответственность на
себя...
Мережковский Дмитрий
Сертаков Виталий
Корнев Павел
Каргалов Вадим
Конан-Дойль Артур
Херберт Фрэнк