них впереди просто замечательная жизнь.
это не сила жизни, которой они обладают оба и делятся друг с другом, а
чужая, недобрая сила, опасность извне; ее угнетало его упрямое нежелание
думать о будущем, строить планы хотя бы на завтра. Она верила, что частые
приступы молчаливости у него - признак сдержанности. и силы воли; но пьяный
он становится глупым и пошлым, словно все сдерживающие центры отказывают и
он разваливается на части. Она верила, что он не признает ее друзей, смотрит
на них свысока, потому что сам он требовательней к людям и разбирается в них
лучше, чем она. Но, похоже, он так придирчив, так старательно выискивает у
других промахи, ошибки, малейшие, но несомненные признаки слабости и
вульгарности лишь затем, чтобы успокоить собственные страхи, потому что
отнюдь не уверен в собственных достоинствах. И ей хотелось крикнуть: "Милый,
ничего не надо бояться! Так уж устроен свет! Не станем из-за этого
расстраиваться!" Был Дэвид всегда таким? Или это он от нее так защищается?
Но чего ради ему защищаться? А может, он всегда был такой, просто она этого
не видела, потому что слишком была влюблена? Но тогда что же в нем любить?
Как можно было его полюбить?
Долгая внутренняя борьба кончилась, вопрос был задан - и сам собою возник
ответ... совсем не такой ответ, какого она ждала - а чего же она ждала? - но
все же ответ, и, стало быть, вот как оно будет. Мы еще некоторое время
останемся вместе, и это будет все хуже и хуже, мы станем все безжалостней
оскорблять и унижать друг друга, и наконец каждый нанесет другому последний
смертельный удар. Возврата нет, нельзя начать сначала... вернуться некуда.
Прошлое не отыщешь там, где, как тебе кажется, оно осталось: ведь и ты
сегодня уже не тот, что вчера... но куда же, куда ушел прежний Дэвид?
Стремишься к дому, которого еще нет, и, когда придешь туда, куда надо, нужно
будет своими руками его построить. Господи, не дай мне забыть, что со мной
случилось. Не дай мне забыть. Помоги мне!
объявлений, она была полна нежности к нему: горечь словно смыло с души. Она
изо всех сил постарается больше с ним не ссориться. В Бремерхафене, прямо в
порту, она с ним простится и поедет в Париж, а он может ехать в Мадрид, как
ему хотелось, - а пока...
услышала, как они, должно быть, прозвучали для Дэвида. Она просто не могла
удержаться. Налила ему кофе, обвела взглядом кают-компанию, поздоровалась
почти со всеми входящими и сказала:
все-таки выползли на свет Божий, даже твои соседи по каюте. Тебе, верно, там
бывает скучно, лапочка? Хочется прийти переночевать у нас с Эльзой?
веселенькая история. Ну-ка, расскажи.
что-нибудь интересное, что ты делал не при мне? Ты никогда ничего не
помнишь, когда напьешься, да? Наверно, это в высшей степени удобно.
смотрела на него: как хорош, изящен разрез глаз - от наружных уголков,
приподнятых к вискам, до внутренних, где под тонкой кожей век голубовато
просвечивают вены. Очень хорош тонкий нос. Хорошей формы уши. Хорошо
вылеплена голова - узкая, продолговатая. Десятки раз набрасывала она его
портрет, пытаясь ухватить сходство, и ни разу это ей толком не удалось;
может быть, надо попытаться написать его красками. Удивительно смешались в
этом лице уязвимость, и что-то очень жестокое, и что-то очень скаредное...
возможно, все дело в губах. Дэвид ест, не зная никакой меры, - и ничуть не
поправляется, вид у него просто изголодавшийся. Она никогда не слыхала,
чтобы человек мог спать таким мертвым сном - иногда ее это просто ужасало.
Она возвращалась на цыпочках еще раз взглянуть на него, прислушивалась -
дышит ли. По воскресеньям и в праздники он мог проспать шестнадцать часов
кряду. И все равно поднимался с таким усталым видом, будто и не надеялся вы-
спаться. Он любит плескаться в воде, но так и не научился плавать, он может
валяться часами на циновке и ничего не делать, просто греться на солнышке,
точно собака. Если уж он примется пить виски, так нарочно напивается до
потери сознания. Всем этим дурацким излишествам он предается с какой-то
упрямой, сосредоточенной яростью, с холодным и все же чувственным
наслаждением; и Дженни знает: когда они в постели, он даже не помнит, кто
она такая. А меж тем он ухитряется сохранять уж такой скромный, такой
невинный облик, ни дать ни взять молодой монах в дни великого поста. Однажды
он рассказал ей, что когда отец ушел из семьи, мать не могла его прокормить
- у нее на руках был его младший брат, несносный мальчишка, который нарочно
растравлял у себя астму, чтобы мать только с ним и нянчилась, - и она отдала
Дэвида на воспитание трем ужасным, тухлым двоюродным бабкам, которые ни разу
не накормили его досыта. Голод был у него в костях и в душе. Смутные
материнские чувства всколыхнулись в Дженни - те самые, каких она всегда тер-
петь не могла.
в ее лице уже знакомую перемену: как всегда в минуты, когда совсем уж
неизвестно было, что ей взбредет в голову и чего от нее ждать, она смотрела
с бесконечной, нерассуждающей, прямо собачьей нежностью и преданностью -
непостижимой, но неподдельной и трогательной, в эти минуты нельзя было ей не
верить.
чем-нибудь покается, пойдет на какую-нибудь уступку, которой он вовсе не
просил и от которой она потом откажется, возьмет все свои слова обратно,
едва минет эта внезапная размягченность. Он устал от попыток понять ее и уже
знал, что ни в чем, ни в чем не может на нее положиться.
подумал Дэвид, что угодно, только не рада!). - Давай сначала поедем туда.
Мне всегда хотелось во Францию, меня всегда будет туда тянуть. В любое
время. И когда-нибудь я туда съезжу. Франция не убежит. У меня есть время. А
ты хочешь в Испанию сейчас. Вот и давай поедем. Зря мы тогда тащили эти
соломинки.
в конце концов нас занесет именно во Францию.
радостно блеснули. - Мы поедем в Германию, непременно, разве что консул в
Виго даст нам визу и корабль все-таки зайдет в Булонь. Эти студенты с Кубы
говорят, есть такой старый морской закон: капитан обязан высадить пассажира
в том порту, до которого куплен билет. Но казначей сказал миссис Тредуэл,
что после Хихона цена до всех портов одна и капитан имеет право между
Хихоном и Бремерхафеном никуда не заходить, если не пожелает. А капитан так
и сказал, что в Булонь он заходить не желает. Так что, лапочка, давай, когда
придем в Бремерхафен, бросим монетку - один только раз: если выпадет орел,
едем в Испанию, если решка - во Францию, и сразу там возьмем билеты, пока
нас ничто не сбило. - Она ужасно радовалась, что решится хоть одна задача. -
Правда, Дэвид, давай так и сделаем и не будем больше ни о чем беспокоиться.
Так славно путешествовать, если только знать, куда мы едем.
еще не знаю, куда хочу.
хотел с ней разругаться, с какой стати она вчера кокетничала с этим шутом
Фрейтагом, в кои веки она по-настоящему перед ним виновата. А она хотела все
перевернуть и самыми черными красками, в самом нелепом виде изобразить его
вчерашнее поведение. Но с чего теперь начнешь, когда не стало общей почвы
под ногами - без всякого предупреждения что-то треснуло между ними, и
трещина расходится все шире. Нет покоя, думал Дэвид, разве только на миг, на
долю секунды понадеешься, даже поверишь, что вот, вот сейчас тебе спокойно.
Если мы останемся вместе, она будет мне изменять, опять начнутся "романы",
как было и до меня. Чего ради ехать с ней в Испанию? Чего ради ехать вместе
куда бы то ни было? Ее жизнь, если верить ее же рассказам, была
беспорядочной, бессвязной чередой случайных приключений, скитаний без
видимого смысла. Скажи ей так, и она запротестует: "Нет-нет, для меня в этом
есть чудесный смысл", - а что же тут чудесного, ни разу толком не сказала.
Ни разу не сумела объяснить, почему поехала туда или сюда и что в тех краях
делала. "Да я просто писала красками, Дэвид. Дома у меня никакого нет.
Дедушка с бабушкой умерли, их дом продан, им почти нечего было мне
оставить... надо ж было мне как-то зарабатывать свой хлеб, правда? А я не
очень хорошо это умела... я и сейчас не очень умею, но я стараюсь! Я
поехала, потому что у меня там была работа". А мужчина или мужчины словно бы
маячили где-то на заднем плане. "О господи, Дэвид, ну конечно, были и
мужчины. За кого ты меня принимаешь?.. Да нет же, Дэвид, конечно, я не была
замужем - с какой стати мне выходить замуж?"
еще удивительней, ни разу не признала, что хоть кто-то любил ее, - вот разве
что Дэвид любит, это она еще посмотрит. "Все, что было, не имело никакого
значения, Дэвид, лапочка, - опять и опять простодушно, вполне серьезно
уверяла она. - Все это бывало ненадолго. Просто так, чтобы не скучать,
Дэвид. Это была не любовь, а так, самообман". Она никак не могла понять, что
именно это его и возмущает. Очень плохо, что то была не любовь, стыд и срам,
что она тогда не любила; наверно, она и сейчас не любит, с горечью Думал он.
Может быть, она только и способна не на подлинную любовь, а на самообман.
богобоязненных, которые, с подобающим выражением лица, каждый сообразно
своей вере, собирались чтить день воскресный. В шесть часов отец Карильо
спустился на нижнюю палубу и за переносным алтарем, украшенным зажженными
Пехов Алексей
Суворов Виктор
Шилова Юлия
Орловский Гай Юлий
Панов Вадим
Скальци Джон