Чтение 41–й страницы книги ~Ночевала тучка золотая~

записали. Ничево. Отдал. Сказал: спасибо. Без нее легче стало. Вот, на
колхозной езжу... Зато живой!

- Не знаю... Мы не о том говорим, - вздохнула Регина Петровна. - А вы
просто на войне ожесточились. Все ожесточились. Оттого и страшно... Так вы
поберегите, пожалуйста... Слышите?

Демьян отвернулся, чмокнул лошади.

Братья сидели обнявшись, свесив ноги с телеги, и смотрели на Регину
Петровну.

- Я завтра к обеду-у приеду-у! - крикнула она вслед и помахала рукой.

Братья разноголосно откликнулись: "Ла-но!"А Демьян не отвечал и не
оглянулся. Будто его уже это и не касалось. Он правил, поглядывая на дорогу
из-под козырька,и молчал.

Всю дорогу промолчал.

Братья догадались сразу, отчего молчит: ему от ворот поворот сделали!
Хоть он и поет мирово, но не жених! Ясно!

И когда зашли братья в кукурузу, за обочину, по нужде, Колька так и
сказал:

- Бортанула она его... Лысого!

- А мне жалко, - отвечал Сашка. - Поет он мирово!

- А нас директор не бортанет сегодня? - перевел Колька разговор на
другое. - Письмо-то при нем!

- Забыл небось... Там не до нас!

- Главное, заначку забрать, - сказал Колька. - Я считаю, что нужно
драпать.

- А Регина Петровна?

- А что Регина Петровна? Она ведь после рождения обещала!

- А вдруг не поедет?

- Ну и что?

- Ее жалко...

- Не жалей! Тут теперь вокруг жалелыциков много! Сашка стал застегивать
портки, разнервничался, аж пуговицу оборвал. Сказал, выходя на дорогу; - Как
хошь, я ее не брошу.

- Совсем?

- Как, совсем?

- Ну, совсем? - переспросил пораженно Колька. - Со мной? Не поедешь?

Сашка кивнул.

Называется, поговорили. Впервые за всю их жизнь выяснилось, что могут
они по своей воле расстаться.

Колька ушам своим не поверил. И если бы сказали ему, не поверил бы! Их
разделить нельзя, они нерасчленимые, есть такое понятие в арифметике... Это
про них как раз!

Колька понял, что Сашка свихнулся. Хорошо, если ненадолго свихнулся, а
если... Но он отбросил мрачные мысли, а Сашке сказал:

- Приедем, тогда решим. Договорились? - И отдал ему серебряный ремешок
вместо пуговицы. Тот, что Регина Петровна подарила.

- Договорились, - согласился Сашка. Может, он думал, что это не он, а
Колька переменит решение. Но ремешком подпоясался.

Потом они прилегли на телеге и, обнявшись, уснули.

Проснулись в сумерках и сразу не поняли, где находятся.

Телега была распряжена, а лошадь паслась рядом, среди кукурузных
зарослей. Сам Демьян отчего-то сидел на земле и озирался по сторонам. Лицо
его было растерянным, даже бледным.

Братья подняли головы, почесываясь, глядя вокруг.

- Эй! - негромко позвал Демьян и поманил их рукой. - Сюда идите...
Только тихо, тихо!

Братья нехотя спрыгнули с телеги, подошли.

- А где колония?

Но Демьян странно замахал руками, показывая, чтобы они подошли еще
ближе и присели.

- Заболел, что ли? - спросил, удивляясь на такое поведение, Сашка. А
Колька добавил:

- А я тоже вчерась обожрался! У меня в животе целая музыка! Оркестр со
струей!

Ребята загоготали, а Демьян оглянулся, зацыкал на них:

- Ти-хо! Тихо, я сказал... Там ваша колония! - И показал рукой в
сторону. - Только там... это... пусто!

- Как пусто! - спросили братья, уставившись на Демьяна. - Что пусто?

- Пусто, да и все! - отрезал шепотом он. - Сходите, если хотите. На
дорогу не высовывайтесь... Поняли?

- Нет... А что?

- Я говорю, чтобы осторожнее, ну? Посмотрите да возвращайтесь. Я вас
тут подожду. Братья постояли, тупо размышляя.

Ни до чего они не додумались. Повернули, не сговариваясь, пошли. Шли
свободно, как гуляли, места были теперь знакомые, свои. Хотя прежде-то
зудело сбегать к заначке: жива ли, родимая? Цела ли?

Метров через пять - десять кукуруза поредела и стала видна колония:
большой двухэтажный дом. Удивляла тишина. Не слышно было ни одного голоса, а
уж здесь всегда стоял ор, и крик, и визг, слышимые за километры.

- Полезешь? - спросил Сашка, показывая на лаз.

- А ты?

Они перешли на шепот, хотя не было еще причин чего-то бояться. Просто в
той тишине не получалось говорить громко. Что касалось Демьяна, то ребятам в
последнюю минуту, когда он сидел в странной позе на земле, показалось, будто
он после вчерашнего дня еще хлебнул и не очухался. Может, ему не только
пустая колония, но и чертики зеленые виделись в траве?!

Братья, пыхтя, прокорябались через свой лаз и оказались у задней стены
двухэтажного дома.

Тих был дом, никто не торчал в окнах. Может, на обеде все? Может, в
поле на уборке?

Они прошли вдоль стены дома, завернули за угол и замерли.

Колька, который шел сзади, налетел на Сашку. Оба пораженно оглядывали
свой двор. Странный был у этого двора вид. Он был завален барахлом, будто в
эвакуацию. Могло показаться, что собирались удирать: вынесли, навалили горой
и койки, и матрацы, и столы, и стулья, а потом все бросили да сбежали.

И - тихо. Какая-то неживая тишина. Только сверху, будто с неба,
доносился равномерный колокольный звон: бом, бом...

Братьев передернуло. Как на похоронах все равно!

Медленно, с оглядкой пошли они по двору, под ногами хрустело стекло.
Окна в доме были выбиты. Рамы выбиты. Двери, сорванные с петель, валялись
тут же плашмя на земле.

В одном из проемов на втором этаже торчала кровать, ее голубая спинка.
Пустая створка окна под ветром колотилась о спинку, оттуда несся этот
печальный звон.

Сашка нагнулся, поднял жестяную мисочку, сделанную из консервной
американской банки. Повертел, бросил. Она покатилась по стеклам, по земле и
долго не падала, все катилась, катилась с железным дрынканьем, будто
заводная. А там, куда она прикатилась, в десяти шагах что-то темнело на
земле.

- Смотри-ка, - сказал Колька, вертя в руках находку. - Это же пряжка...
Пряжка от...

Он хотел сказать: "Пряжка от портфеля". Но не успел, потому что черный
предмет на земле был сам портфель.

Тот знаменитый, известный любому колонисту портфель, с раздутыми
белесыми боками и двумя сверкающими застежками спереди - сейчас одна из них
была оторвана, - который носил с собой Петр Анисимович. Всегда носил, не
оставляя нигде, никогда и ни при каких обстоятельствах!

Братья смотрели на этот портфель, и что-то до них, уже и так
ошарашенных внезапной картиной разрушения, доходило.

Уж если сам портфель тут, а директора нет, значит, случилось не менее,
чем катастрофа.

Может, бомбежка какая? Может, немцы откуда-нибудь свалились? Может...
Может...

Страх начал поселяться в них, пока беспричинный, неосознанный, он
усугублялся тем, что ничего не было понятно.

Сашка присел, осторожно потрогал портфель руками, будто это был не
портфель, а живое существо.

Но вдруг рядом что-то громыхнуло, Колька дико закричал: "Атас! Бежим!"И
они рванули.

По стеклам, по фанерным дверям, по матрацам, распушившим свои
соломенные, торчащие из нутра хвосты... За угол дома и сквозь лаз, не задев,
вот чудо, ни одной из колючек. Они вломились в кукурузу, валя по пути
хрусткие стволы.

Что так напугало Кольку, да их обоих, они бы не могли объяснить. Разве
что ветер рванул какую железяку и резанул по нервам!

Чем дальше они бежали, тем больше в них было паники, тем становилось
страшней.

Им казалось уже, что они тут одни и нет никакого Демьяна. Что тогда они
станут делать?

Но Демьян, к счастью, сидел там, где его оставили. Он лишь резко,
испуганно обернулся, когда они появились.

Не вставая, не меняя положения, он посмотрел на них из-под козыречка, в
упор, - Ну? Видали? - спросил и стал сворачивать свою "козью ножку". Руки
его не слушались, и махорка сыпалась на одежду и на траву.

Братья уставились на его руки. От страха или от бега оба задохнулись.
Теперь смотрели на его суетливые непослушные руки и тяжело дышали.

Наконец Демьян закурил. Несколько раз он с силой втянул в себя дым,
глядя в одну точку, куда-то за спины стоящих ребят. Отшвырнул самокрутку
прочь и поднялся сразу, без помощи посторонних.

- Надо итить, - произнес хрипло.

Непонятно, к кому он обращался, к себе или братьям. Не произнося больше