страшнее.
чьи-то шаги, хохот, глупый, безудержный хохот людей грубых и бездушных. Что
делать, в таких случаях самый мелодичный смех кажется вопиюще неуместным. Мы
все слышим время от времени такой смех, ненавидим его и потом стыдимся своих
чувств.
бухгалтерских женщин, втянувших животы, чтобы быть ближе к прилавку с
кефиром, видел Свету в пронизанной осенними лучами рощице, Квардакова в
мохнатом пиджаке и со сжатым кулаком, плотно лежащим на холодном стекле
стола, Таньку в детском саду - ее взгляд был устремлен на часы, висящие
между домами у подземного перехода. Танька с нетерпением ждала, когда за ней
придет отец, Вадим Кузьмич Анфертьев, обуреваемый в эти минуты страстями
подлыми и корыстными. На какое-то мгновение его охватило полнейшее
безразличие и к Сейфу, и к его содержимому, но он подавил в себе это чувство
как слабость, как страх перед неизвестностью и казнясь, страдая... поднялся
и откинул крючок.
заглянув за шкафы, под столы - не остался ли кто за вешалкой, чтобы
подтянуть рейтузы, или почесать между лопатками, или пришить пуговицу. Но
нет, бухгалтерия была пуста. Тогда еще раз проверил снаряжение.
солнечном квадрате. За окнами ходили люди в промасленных прожженных
спецовках, отъезжали машины, кто-то кого-то искал, кто-то от кого-то
прятался - обычная производственная жизнь. Анфертьев не удержался, задернул
штору. Мало ли кому придет в голову - расплющить поганую свою морду о стекло
и заглянуть в бухгалтерию. И Вадим Кузьмич старательно поправил складки
пыльной шторы. Подошел к двери и опустил кнопку запора - теперь никто не
войдет. Будет ковыряться с замком, будет чертыхаться и звать на помощь, но
не войдет. Не помешает. Не застанет.
удалось.
из женщин не начнет колотить в двери, не вернется Света, чтобы подготовиться
к выдаче денег, не придет шальная мысль в непутевую голову Квардакова.
резиновые перчатки, пошевелил в воздухе припудренными тальком пальцами и с
такой же напряженной улыбкой, с какой его отец когда-то резал свинью,
приговаривая:
вот видишь, тебе уже не больно..." - ласково говорил, жалеючи и сострадая
этой захлебывающейся кровью свинье, проталкивая тем временем в нее длинный,
отточенный накануне нож с деревянной надколотой ручкой, вот с такой же
улыбкой Анфертьев протолкнул в Сейф длинный тяжелый Ключ и не заметил даже,
как произнес те же слова: "Потерпи, дорогой, я быстро, я сейчас... Вот тебе
уже и не больно..."
один, уже потише. Тяжелая литая рукоять повернулась легко, даже охотно,
словно поощряя Анфертьева к решительным действиям - так старая красотка
бесстыдными телодвижениями и доступностью подталкивает наивного парнишку к
поступкам запретным и срамным.
металлической полке лежали пачки денег, излучая желтый, зеленый, фиолетовый
свет. "Пятьдесят тысяч или больше, - обронила в разговоре с кем-то Света. -
Думаешь, легко тащить на себе пятьдесят тысяч!" - сказала она, и, хотя
Анфертьева не было в бухгалтерии, он услышал эти слова через несколько
комнат и коридоров, стен и потолочных перекрытий, через кирпичные простенки,
слои штукатурки, ободранный кафель туалета. То ли опасность обострила его
чувствительность, то ли нечистая сила взялась помогать ему в том подлом
деле, а может, он и не слышал этих слов - они сами возникли в нем...
свинью, Анфертьев принялся сгребать деньги, захватывая сразу несколько пачек
и сбрасывая их в целлофановый мешок. Он ожидал, что это будет долгая работа,
но с удивлением увидел, что деньги на полке кончаются, что осталось всего
пять, три, одна пачка, потом и она с легким шелестом соскользнула в
прозрачный похрустывающий мешок.
захлопнул дверцу. Впрочем, возможно, пустой Сейф всегда закрывается громко,
посрамление, будто причитая от горя.
получилось... А ты, дурочка, боялась, переживала, крик подняла... - Так
говорил когда-то усатый Кузьма, поднимаясь от затихшей свиньи и снимая с рук
ее кровь, как снимают мыльную пену.
случае. Надо же, и никого не посылают в подмогу, кроме хромоногого охранника
с разболтанным револьвером, из которого последняя пуля ушла еще в
гражданскую войну, когда выясняли между собой отношения махновские хлопцы.
железной дурной мордой вокруг дырки и все никак не может в нее попасть, а
где-то голоса, топот по лестнице, кто-то пробежал мимо двери бухгалтерии, а
ключ все никак, а в пальцах легкость, в ногах слабость, тошнота, а ключ
дребезжит о края скважины, но наконец проникает внутрь, и картонная Дверь
проваливается.
двери, откидывая кнопку стопора. Боже! Как он вспомнил о ней! Если бы не
вспомнил - все бы пропало! Вся его затея лопнула бы! И вся хитрость и
многомесячные прикидки рассыпались бы в пепел. Но - вспомнил. И опять в два
прыжка в архив и тут же за собой дверь на ключ. И обессиленно привалился к
стенке - пронесло.
бухгалтерскими бумагами, которые никому на всем белом свете не нужны, но
хранятся и одним своим существованием делают мир злым, Анфертьев пробрался к
старой, заваленной, прогнувшейся, отвратительной полке. Выдернул из глубины
приготовленную папку толщиной сантиметров двадцать. Мешок с деньгами вошел в
нее легко, все тесемки завязались с первого раза - и продольные, и
поперечные. Папка встала на свое место в дальнем углу, отсыревшем и
пропыленном, населенном пауками, усыпанном дохлыми мухами, встала и
притворилась непорочной, будто ничего не держала в себе, кроме документов о
производственной деятельности предприятия по ремонту строительного
оборудования, отчетов о перевыполнении планов, итогах соревнования, о
премиях и зарплатах, выданных за работу честную и самоотверженную, - вот
такой вид был у этой сволочной папки. Но Анфертьев затолкал ее еще дальше,
вглубь, завалил папками потоньше, скоросшивателями потолще, с физиономиями
попроще, поглупее, не вызывающими подозрений.
нельзя, только сегодня, только сейчас, только в сию секунду нужно
заканчивать все, а если останется хоть малая малость, то можно считать, что
ничего не сделано.
тем, что может упасть и сработать сам по себе, без прикосновения
человеческой руки. Нужно только с той, стороны посильнее хлопнуть рамой, и
шпингалет упадет в гнездо. Его железный глухой стук обезопасит преступника.
Выпрыгнув в сухую, мертвую траву, Анфертьев закрыл за собой окно и в
последний момент с силой ударил кулаком по раме. О, восторг, счастье и
упоение! Стержень шпингалета - милый, дорогой, послушный, соскользнул в
уютную, приготовленную для него ямку в раме окна. Он стал в гнезде, как
обученный солдат в окопе.
в архиве заперто изнутри. Значит, преступник мог уйти только через
бухгалтерию, только через коридор и главный выход. Но в коридоре все время
были люди. Главный выход просматривается. И выйти незамеченным с такой кучей
денег... Нет-нет".
бракованных конструкций и глухой стеной заводоуправления. Наклонившись, он
расправил смятые травинки, разровнял землю в том мечте, где отпечатались его
подошвы после прыжка из окна, бросил сверху несколько пучков травы и быстро
прошел за ржавые конструкции - их берегли, чтобы в трудный момент, когда
будет решаться судьба квартального знамени, сдать как металлолом и обойти по
этому важному показателю всех остальных конкурентов. О, Подчуфарин был
большим мастером по выколачиванию знамен победителей соревнования.
краешком глаза он уловил движение. Судорожно дернулся, рванулся в сторону,
выглянул из-за кучи железок, но нет, никого не увидел. И уже хотел было
выйти из своего укрытия невинной походкой, с руками, небрежно сунутыми в
Эриксон Стивен
Курылев Олег
Круз Андрей
Сертаков Виталий
Акунин Борис
Никитин Юрий