Чтение 41–й страницы книги ~Одна тень на двоих~

было, что так хотелось.

- Знаешь, - сказал он, глядя ей в макушку, которая двигалась на
уровне его груди, - позавчера я нашел на своей кровати старую концертную
рубаху, залитую кровью. А сегодня это.

- Ты что? С ума сошел?

- Нет. Я могу тебе показать. Я выбросил ее в ведро, а потом...
достал.

- Господи боже мой, - пробормотала Марта. Она сильно прижала холодный
и мокрый бинт к его ране, и он поморщился. - Больно?

- Нет.

- Данилов, можешь не демонстрировать мне свое суперменство. Ты весь
потный, я же вижу.

- Дай я сам.

- Пошел к черту. - Она отняла бинт, посмотрела и поморщилась. - Все
еще идет. Последний раз я делала перевязки в школе, на уроке гражданской
обороны. Хочешь повязку-шапочку, Данилов? Только ее делают на голове
раненого бойца.

- С головой у меня все в порядке. - Ты уверен?

Он промолчал. Он боялся этого вопроса, даже когда его в шутку
задавала Марта.

- Ну конечно, - сказала она, поразмыслив, - он же написал: "Это
только начало". Там, в доме. Это и в самом деле было только начало.

- Да, - согласился Данилов. - А машина? Которая тебя сбила? Из той же
серии?

- Думаю, что да.

- Как это я сразу не поняла? Я думала, это пьяные придурки по ночам
катаются! И почему ты мне не позвонил, когда нашел эту рубаху, Данилов?!
Я бы приехала.

- Ты встречала своего Петю, тебе было не до меня.

- Я сама могу решить, когда мне до тебя, а когда нет, - сказала Марта
сердито. - Стой спокойно, или сделаю больно. Или, может, сядешь?

Данилов решил было мужественно отказаться, но потом вдруг подумал,
что это очень глупо. Подтянул к себе стул и сел. Марта присела перед ним
на корточки, не отнимая мокрый бинт.

- Зря мы в больницу не поехали. Там бы хоть зашили. Данилов, ты
уверен, что это можно так оставить, не зашивая?

- Уверен.

- Но у нее... края, - сказала Марта, рассматривая рану. Мокрый от
крови бинт она швырнула в ведро. - Я никогда в жизни не видела рану... с
такими краями у тебя будет заражение крови.

- У меня не будет никакого заражения крови, если ты зальешь все
перекисью водорода и залепишь пластырем. Там есть широкий пластырь.

- Да что же он к тебе привязался, Данилов? - спросила Марта странным
голосом.

А он-то надеялся, что она успокоилась!

- Кто привязался?

- Тот, кто испоганил твой дом, разбил голову охраннику, подкинул тебе
рубаху в кровавых пятнах, наехал на тебя машиной и написал на зеркале,
что ты виноват! Что ему от нас нужно?! Зачем он все это делает?!

- Во-первых, может быть, это не он, а она, мы ведь толком ничего не
знаем, - сказал Данилов, безмерно удивленный словом "нас".

"Что ему от нас нужно?" - спросила Марта.

Нет и не было никаких "нас".

Данилов был один с тех пор, как появился на свет. Он не сразу понял,
что - один, он был маленький, глупый и очень хотел, чтобы его все
любили.

Когда понял, стало легче и проще. По крайней мере, он перестал
спрашивать себя, почему его никто не любит.

Не любят, и все. Не заслужил. Не оправдал. Подвел. Нервы и все
прочее.

Марта сказала "нас", и он дрогнул. Хоть и знал, что это невозможно. И
лет ему скоро тридцать девять, не пять все же. И жизнь сложилась так,
как сложилась, и ничего уже нельзя изменить.

Или можно?

- Конечно, это он, а не она, - заявила Марта уверенно, - женщина
просто подложила бы тебе в котлеты толченого стекла или крысиного яда!
И, уж конечно, не стала бы сбивать тебя машиной! Данилов, как ты
думаешь, может, мне тебя связать, прежде чем поливать этой штукой?

В плоском флаконе было чудодейственное немецкое средство "от порезов
и царапин", приобретенное Надеждой Степановной в местной кратовской
аптеке.

"Андрей, вы должны это взять, - сказала тогда мама Марты. - Я купила
два флакона. Вчера к нам на забор забралась чья-то чужая кошки и очень
мяукала.

Я хотела дать ей молока, стала ее снимать, и она меня сильно
оцарапала.

Видите? Я помазала этой жидкостью, и моментально все прошло. Очень
хорошее средство!"

"Хорошее средство" обожгло, как будто в рану сунули раскаленный прут.

Глаза вылезли из орбит, и пришлось сильно прижать к ним ладони.

- Ч-черт!

- Уже все, - хладнокровно заявила Марта, - самое худшее позади. Хуже
будет, только когда ты станешь отлеплять пластырь от своей мужественной
волосатой груди. -Только под общим наркозом, - сквозь зубы сказал
Данилов.

Марта сгребла в кучу обрывки грязного бинта и обрезки пластыря,
неожиданно провела ладонью по его голому предплечью, наклонилась и
поцеловала за ухом.

Данилов замер. Шее стало щекотно и приятно.

- У тебя есть еда? Мясо или что-то в этом роде? Я бы поджарила, есть
очень хочется.

- В холодильнике отбивные. Я... сейчас вернусь, только переоденусь.

Хоть бы еще раз поцеловала или погладила, на худой конец!

Как он там философствовал относительно того, что жизнь сложилась так,
как сложилась?

- Переодевайся, - разрешила Марта. Теперь, когда Данилову не угрожала
немедленная смерть от потери крови, ей заметно полегчало, даже веселье
какое-то ударило в голову, может, от того, что она так сильно
перепугалась, когда темная машина бросилась на него и он упал?

- Ты и так нарушил все свои правила, Данилов! Пришел голый в
гостиную, рубаху кинул в ванну, ботинки так и не снял!

Он посмотрел на свои ноги в лакированных ботинках. Правда, не снял.

Грудь под тугой повязкой саднило ужасно.

- Я сейчас вернусь.

Нужно было не только переодеться. Нужно было зайти в ванную и еще раз
посмотреть на то, что было написано на зеркале.

В спальне Данилов, охая и кряхтя, стащил с себя брюки и со всех
сторон критически изучил их. Может, хорошая химчистка еще сможет их
спасти. Пиджак придется выбросить, это уж точно. Кое-как нацепив на себя
домашнюю одежду, - Марта крикнула, не помочь ли, но он решительно
отказался, - пошел в ванную.

Свет горел, и не было даже предлога, чтобы помедлить перед дверью.

Бурые потеки на чистой блестящей поверхности, попавшие даже на
кафель, и надпись розовыми корявыми буквами: "Ты виноват".

Буквы исходили ненавистью, странно, что от этой жгучей ненависти, как
от высокой температуры, не .треснуло стекло...

Морщась от отвращения к этой ненависти, которая дышала ему прямо в
лицо, Данилов взял плоскую пластмассовую лопаточку, торчавшую в стакане
с зубными щетками. Эту лопаточку Марта использовала в каких-то своих,
неведомых Данилову целях. Стараясь не дышать от отвращения, Данилов
соскреб с зеркала часть буквы "Т" и посмотрел на свет.

Какая-то розовая субстанция, собравшаяся на лопаточке неровной
горкой.

- Что ты делаешь?

Конечно, она пришла и сунула нос в дверь! Разве она могла не прийти!

Как он будет жить, когда родится ребенок и ей станет не до него? И
"до него" не будет уже никогда?!

- Я смотрю, - сказал Данилов недовольно и отодвинулся, чтобы она не
касалась его, - и пытаюсь понять, что это такое.

- Ты эксперт-криминалист?

- Я не эксперт-криминалист, но, по-моему, это губная помада.

Марта сунулась еще ближе, почти касаясь носом его руки, в которой
была зажата лопаточка.

- Почему? Почему помада? Он подцепил на палец крохотный розовый
сгусток и размазал его.

- Это точно помада. Она даже пахнет помадой. И блестит. Что добавляют
в помаду, чтобы она блестела?

- Перламутр. - Марта тоже осторожно понюхала. Пахло действительно
помадой. Она потрогала пальцем розовые остатки на лопаточке, размазала и
снова понюхала.

- Что ты там говорила про толченое стекло и крысиный яд? - спросил
Данилов.

- Женщина не может ударить по голове так, чтобы треснули кости, -
уверенно сказала Марта, - если только она не такая... как твоя
Знаменская.

- Да, - согласился Данилов. - Ты иди, я здесь все уберу и приду к
тебе.

- Как ты думаешь, может, нужно эту... помаду оставить для
экспертизы?

- Для какой экспертизы, Марта?