***
шесть часов. Впрочем, вполне возможно; толстяк побоится сообщить своим
шефам, что выдал печатника, но рассчитывать на такое было рискованно.
кресло набок, чтобы толстяк не мог с шумом завалить его и привлечь к себе
внимание. Телефонный провод Миллер оборвал еще раньше. В последний раз
журналист оглядел комнату ушел, заперев за собой дверь.
Миллер с Байером поднимались на второй этаж. Что он подумает, если теперь
один Миллер спустится в вестибюль, заплатит по счету и уедет?
на пожарную лестницу. Миллер поднял задвижку и стал на железную ступеньку.
Через несколько секунд он очутился на заднем дворе у гаража, оттуда прошел в
узкий переулок за гостиницей.
гостиницы. Бессонная ночь и выпитое вино оставили Пещера почти без сил. Ему
очень хотелось спать, но он понимал: до Винцера надо добраться раньше, чем
поднимут тревогу фашисты.
выехал на шоссе, ведущее на север.
***
освободиться. Он пытался зубами сквозь кляп и шарф развязать руки, но
ожиревшая шея не давала низко склонить голову, а носки во рту мешали сжать
зубы. И тут Франц заметил лежавший на полу светильник, подумал: "Если
удастся разбить лампочку, можно разрезать путы осколками стекла".
со стулом и разбить лампу.
рук Байера лил пот, галстуки промокли и впились в кожу еще сильнее. Только в
семь утра, когда уже начало светать, первые нити материи стали расходиться.
А полностью Байер освободил левую руку еще через час. Но дальше стало легче.
Свободной рукой он снял с головы шарф, вынул изо рта кляп и несколько минут
пролежал неподвижно, пытаясь отдышаться. Потом развязал правую руку и ноги.
на онемевших от пут ногах к телефону - аппарат не работал - и наконец
подошел к окну, отдернул шторы и распахнул створки.
кто-то раздвигает шторы, он вскинул ружье и, когда окно открыли, выстрелил
прямо в лицо тому, кто это сделал.
качнулось назад и упало на пол.
мгновение. Маккензен понимал: даже в такой неурочный час кто-нибудь с минуту
на минуту попытается выяснить, в чем дело.
лестнице, выскочил во двор, обежал две бетономешалки и кучу гравия. Не
прошло и минуты после выстрела, как он сунул винтовку в багажник "мерседеса"
и уехал.
- он, видимо, ошибся. Человек, которого приказал убить Вервольф, высокий и
тощий. А у окна, как показалось Маккензену, стоял толстяк. Из увиденного
вчера вечером палач сделал вывод, что убил Байера.
побежит из гостиницы что есть сил. И вернется к оставленному в трех
километрах "ягуару". Туда и поехал Маккензен. А по-настоящему забеспокоился,
не найдя между "опелем" и грузовым "бенцем" "ягуара" Миллера.
подобных обстоятельствах. В переделки он попадал не раз. Несколько минут
Маккензен просидел за рулем "мерседеса", смирился с мыслью, что упустил
Миллера, и стал размышлять, куда тот делся.
потому, что или ничего от толстяка не добился, или, наоборот, что-то у него
выпытал. Если справедливо первое, все в порядке, Миллера можно будет
обезвредить и позже. Если же верно второе, один Вервольф может знать, какие
сведения выудил у Байера журналист, - значит, несмотря на страх перед
Вервольфом, придется ему звонить.
марке для междугородных переговоров он всегда носил с собой.
Наконец успокоился и скомандовал:
выпытать у Байера.
Миллер. - Вервольф продиктовал адрес. - Отправляйтесь туда немедленно.
Миллер будет или у печатника дома, или где-нибудь в городе. Если не найдете
самого Миллера, разыщите его машину и не отходите от нее ни на шаг. К ней он
возвращается всегда.
нужный номер, позвонил в Оснабрюк.
***
Мысль о предстоящей дальней поездке и новом убийстве его не радовала. Он
устал не меньше Миллера, приближавшегося теперь к Оснабрюку. И Миллер, и
Маккензен уже сутки не спали, а палач к тому же не ел со вчерашнего утра.
коньяком, он забрался в "мерседес" и тронулся к шоссе на Вестфалию.
ГЛАВА 14
он был гораздо ниже нужного для СС роста в 180 см, во-вторых, страдал
близорукостью. Сейчас, в возрасте сорока лет, он был располневшим,
невзрачным, робким человеком с пушистыми светлыми волосами.
карьерой. Он родился в 1924 году в семье некоего Иоганна Винцера, мясника из
Висбадена, крупного громогласного человека, с двадцатых годов преданного
сторонника Адольфа Гитлера и национал-социалистов. С детства помнил Клаус,
как отец приходил домой после уличных боев с коммунистами и социалистами.
близорукого сына-тихоню. Тому претили насилие, спорт и "Гитлерюгенд". Лишь в
одном Клаус преуспевал: еще мальчишкой он загорелся любовью к искусству
каллиграфии и изготовления красочных рукописей, что отец считал занятием для
девиц.
преданность партии он получил исключительное право снабжать мясом местное
подразделение СС. Молодые парни в мундирах со сдвоенными молниями в петлицах
ему очень нравились, и он тайно мечтал однажды увидеть в черно-серебряной
форме и сына.
рукописями, экспериментировать с цветными чернилами и красивыми шрифтами.
призывного возраста, но в армию его не взяли даже писарем - он не прошел
медкомиссию.
теперь занимал видный пост в СС, в надежде, что тот вступится за сына и
сумеет устроить его на службу империи. Эсэсовец, изо всех сил стараясь
помочь, спросил, что у Клауса получается лучше всего. Покраснев от стыда,
отец признался, что сын красиво оформляет рукописи.
изготовить на пергаменте красочную грамоту в честь некоего майора СС Фрица
Зурена.
Берлине эту грамоту Зурену преподнесли коллеги. Его, бывшего коменданта
зловещего концлагеря Заксенхаузен, переводили в еще более зловещий лагерь -
Равенсбрюк. В 1945 году Зурена казнили французы.
штабе РСХА, в том числе и лейтенанту СС Альфреду Найоксу, тому самому, что
организовал в августе 1939 года провокационное "нападение" на радиостанцию в
Глейвице на польско-германской границе, оставив там трупы двух переодетых в
немецкую форму заключенных из концлагеря как "доказательство" агрессии
Польши, ставшее предлогом для начала второй мировой войны. По его просьбе
Винцера направили в Берлин.
обучения и послали работать над совершенно секретным проектом. Ошеломленный
мясник из Висбадена был на седьмом небе.
берлинской мастерской на Дельбрюкштрассе эсэсовцы занимались изготовлением