перемудрившую глупость жрецов!
мира и те, чья душа похожа на душу женщины и раба, -- о, какую
жестокую игру вели они всегда с себялюбием!
добродетелью, чтобы преследовать себялюбие! Быть "без
себялюбия" -- этого хотели бы с полным основанием сами себе все
эти трусы и пауки-крестовики, уставшие от мира!
меч судьи, великий полдень: тогда откроется
многое!
блаженным, тот, поистине, говорит, что знает он, как
прорицатель: "Вот, он приближается, он близок, великий
полдень!"
для шелковистых зайцев. И еще более странным звучит мое слово
для всех чернильных рыб и лисиц пера!
что может дать место для старанья и для маранья дурня!
и пенек, в поле вдоль и поперек и, как дьявол, радуюсь всякому
быстрому бегу.
больше всего мясо ягненка. Но, во всяком случае, он -- желудок
птицы.
желающий летать и улетать -- таков я: разве я немножко не
птица!
также природа птицы; и поистине, я враг смертельный, враг
заклятый, враг врожденный! О, куда только не летала и куда
только не залетала моя вражда!
хотя я один в пустом доме и должен петь ее для своих
собственных ушей.
делает гортань их мягкой, руку красноречивой, взор
выразительным, сердце бодрым, -- на них не похож я. --
особенно если ты прав. Только для этого надо быть достаточно
воздух, землю вновь окрестит он -- именем "легкая".
она еще тяжело прячет голову в тяжелую землю; так и человек, не
умеющий еще летать.
тяжести! Но кто хочет быть легким и птицей, тот должен любить
себя самого, -- так учу я.
собственная любовь дурно пахнет!
цельной и здоровой: чтобы сносить себя самого и не скитаться
всюду.
этого слова до сих пор лгали и лицемерили больше всего, и
особенно те, кого весь мир сносил с трудом.
-- научиться любить себя. Скорее, из всех искусств это
самое тонкое, самое хитрое, последнее и самое терпеливое.
зарытым; и из всех сокровищ собственный клад выкапывается
последним -- так устраивает это дух тяжести.
тяжелые ценности: "добро" и "зло" -- так называется это
приданое. И ради них прощают нам то, что живем мы.
чтобы вовремя запретить им любить самих себя, -- так устраивает
это дух тяжести.
грубых плечах по суровым горам! И если мы обливаемся потом, нам
говорят: "Да, жизнь тяжело нести!"
тащит он слишком много чужого на своих плечах. Как верблюд,
опускается он на колени и дает как следует навьючить себя.
глубокому почитанию: слишком много чужих тяжелых слов и
ценностей навьючивает он на себя, -- и вот жизнь кажется ему
пустыней!
Многое внутри человека похоже на устрицу, отвратительную и
скользкую, которую трудно схватить, --
должна заступиться за нее. Но и этому искусству надо научиться:
иметь скорлупою прекрасный призрак и мудрое ослепление!
скорлупа бывает ничтожной и печальной и слишком уж скорлупой.
Много скрытой доброты и силы никогда не угадывается: самые
драгоценные лакомства не находят лакомок!
худее -- о, как часто судьба содержится в столь немногом!
часто лжет дух о душе. Так устраивает это дух тяжести.
добро и мое зло; этим заставил он замолчать крота и
карлика, который говорит: "Добро для всех, зло для всех".
хорошей и этот мир даже наилучшим из миров. Их называю я
вседовольными.
лучший вкус! Я уважаю упрямые, разборчивые языки и желудки,
которые научились говорить "я", "да" и "нет".
свиньи! Постоянно говорить И-А -- этому научился только осел и
кто брат ему по духу!
примешивающий кровь во все цвета. Но кто окрашивает дом свой
белой краской, обнаруживает выбеленную душу.
одинаково враждебны всякой плоти и крови -- о, как противны они
моему вкусу! Ибо я люблю кровь.
плюется: таков мой вкус -- лучше стал бы я жить среди
воров и клятвопреступников. Никто не носит золота во рту.
животное, какое встречал я среди людей, назвал я паразитом: оно
не хотело любить и, однако, хотело жить от любви.
сделаться лютым зверем или лютым укротителем зверей, -- у них
не построил бы я шатра своего.
быть на страже, -- противны они моему вкусу; все эти
мытари и торгаши, короли и прочие охранители страны и лавок.
но только на страже самого себя. И прежде всего научился
я стоять, и ходить, и бегать, и прыгать, и лазить, и танцевать.
сперва научиться стоять, и ходить, и бегать, и лазить, и
танцевать, -- нельзя сразу научиться летать!
проворно влезал я на высокие мачты: сидеть на высоких мачтах
познания казалось мне немалым блаженством, --
но большим утешением для севших на мель корабельщиков и для
потерпевших кораблекрушение! --
одной лестнице поднимался я на высоту, откуда взор мой
устремлялся в мою даль.
противно моему вкусу! Я лучше сам вопрошал и испытывал дороги.
поистине, даже отвечать надо научиться на этот вопрос!