опоздал, а вроде правильно все рассчитывал. Слушай, ты не знаешь, Соло-
моныч на второй защите будет оппонировать?
тель на диссертанта бочку катит, мол, не слушается и делает все посвое-
му, поэтому он, руководитель, за научную сторону вопроса ответственности
не несет. А Лозовский это обожает. Будет то еще представление. Как бы не
передрались. На вторую защиту весь Институт соберется.
Пойдем сейчас ко мне, я тебе кое-что покажу из последних результатов,
быстренько обсудим, заодно чайку выпьем, а на вторую защиту вернемся сю-
да. Идет?
держку оказать. Как же я уйду и брошу его? Нет, я не могу. Смотри, кроме
меня здесь никого из нашей лаборатории нет, ему ведь обидно.
Харламов посмотрит в зал, а там пусто, и не улыбнется никто для придания
бодрости. А самый страшный момент, когда члены Совета голосовать пойдут.
Я хорошо помню этот ужас. Стоишь в коридоре один-одинешенек и думаешь,
что вон за той дверью твоя судьба решается, там в комнате собрались уче-
ные мужи, которым до тебя нет ровно никакого дела, которые тебя в упор
не видят и знать не хотят. Им гораздо интереснее покурить, попить чаю,
потрепаться друг с другом, позвонить по телефону. Ведь бюллетень запол-
нить и в ящик бросить - полминуты. А они полчаса возятся, потому что им
обратно в зал идти неохота, разбредаются по всему Институту, заходят к
приятелям, решают какие-то свои проблемы. И все это время ты стоишь в
коридоре между залом и комнатой для голосования и умираешь. И никому ты
не нужен. И диссертация твоя, бессонными ночами вымученная, тоже никому
не нужна. Нельзя, чтобы в такую минуту рядом с Валерием никого не было.
По себе помню, как это тяжело.
тридцать шесть было, когда я защищалась, а это совсем другое дело, чем
когда тебе двадцать шесть.
вать, чтобы написать эту проклятую диссертацию. Когда ты пишешь ее в ас-
пирантуре, начинаешь, как ты, в двадцать три года и заканчиваешь в двад-
цать шесть, ты ничего не потерял, даже если защитился неудачно или не
защитился вообще. У тебя как было все впереди, так впереди и осталось. А
когда ты занимаешься диссертацией не в аспирантуре, а без отрыва от ос-
новной работы, и пишешь ее не три года, а десять лет, и эти десять лет
приходятся на возраст от тридцати до сорока или даже позже, тебе прихо-
дится слишком часто выбирать, чему отдавать предпочтение. Науке или
семье. Науке или ребенку. Науке или здоровью. Науке или престарелым ро-
дителям. Тебя кругом давит моральный долг по отношению к кому-то или по
отношению к самому себе. И ты делаешь свой выбор, наживая при этом седые
волосы и оставляя рубцы на совести. Так вот, Геночка, когда ты стоишь в
коридоре и ждешь результатов голосования, ты думаешь только об одном. Ты
вспоминаешь все жертвы, которые принес на алтарь своей, прости меня,
гребаной диссертации, и думаешь о том, не напрасны ли они были и стоила
ли диссертация всех этих жертв. И ты понимаешь, что если сейчас члены
Совета соберутся в зале и председатель счетной комиссии объявит, что
черных шаров тебе кинули больше, чем нужно, то окажется, что все эти
жертвы были напрасными. Ты вспомнишь женщину, может быть, самую лучшую в
твоей жизни, от любви которой ты отказался. Ты вспомнишь, как тяжело бо-
лели твои родители, а тебя не было рядом с ними. Ты много чего вспом-
нишь. И узнав, что тебя провалили на защите, ты поймешь, что жил непра-
вильно, что поставил не на ту лошадку и в итоге все проиграл, принеся
слишком много жертв.
том, что я чудовищный эгоист. В знак солидарности я буду сидеть с тобой
до конца, а потом буду оказывать моральную поддержку Валерию Иосифовичу,
когда он будет страдать в коридоре. Только ты мне скажи, когда мы с то-
бой наконец делом займемся, а? Работа стоит, и за нас ее никто не сдела-
ет.
ты докторскую думаешь завершать или совсем ее забросил?
перь еще ты начинаешь.
отвечать.
вым шагом идет к трибуне.
в нем закипает ненависть. Старый паяц. Шут гороховый. Выживший из ума
маразматик с отвратительным скрипучим голосом и реденькими седыми воло-
сиками. О, как он ненавидел всех сидящих в этом зале, как они раздражали
его своей глупостью, примитивностью, болтливостью. Скорее бы все разре-
шилось, они бы довели прибор и получили за него деньги. И никогда больше
не видеть эти мерзкие рожи, не слышать эти голоса, важно произносящие
всякую чушь.
ли сегодня? На сегодняшний день он дал ему время с трех до семи часов
вечера. Можно было бы дать и побольше, если бы знать заранее, что Ло-
зовский будет в таком боевом настроении. Обычно защита кандидатской дис-
сертации длится час с четвертью, максимум - полтора часа, и это вместе с
голосованием и объявлением результатов. А сегодня защита длится уже час
двадцать, и еще голосовать не ходили.
не появилась, да и Коротков забегает лишь от случая к случаю. Конечно,
тогда момент был острый: откуда-то взялась карта с четко очерченной зо-
ной действия антенны. И будь девица позубастее, она бы вцепилась в эту
карту и догрызла вопрос до победного конца, то есть до антенны и до при-
бора. А она отступилась. Так что вполне может оказаться, что никакие ра-
дикальные меры и не нужны, и можно спокойно продолжать работу над прибо-
ром. Конечно, без Каменской было бы спокойнее. Так или иначе, нужно выж-
дать еще недельку. Если за эту неделю Мерханов ее уберет - туда ей и до-
рога. А если не успеет, все равно можно будет продолжать работу.
нике, говорила, что очень рассчитывала на деньги, которые он ей обещал
за работу над прибором. Зачем ей деньги, этой старой деве? Посмотреть,
как она выглядит и как одевается, можно подумать, что она живет на пода-
яние. У нее даже от скудной зарплаты наверняка деньги остаются. Может,
она подпольная миллионерша, как Корейко? Копит деньги и складывает их в
чемодан. Да на что они ей? Живет одна, квартира есть, что еще ей нужно?
Господи, если бы он мог жить один и никого не видеть! Одиночество - вот
высшее счастье. Выше этого только смерть.
и опять ей лень было готовить себе ужин, вследствие чего она ограничи-
лась чашкой чая с очередным невкусным бутербродом. Поговорила по телефо-
ну с отчимом, потом позвонила Лешке. Приняла душ. Посмотрела телевизор.
Долго лежала в темноте с закрытыми глазами и думала. Наконец почти в два
часа ночи ей удалось уснуть.
метила этого.
Была пятница, 3 марта. Опять она возвращалась с работы поздно, и опять
ей предстояло идти мимо той автостоянки, где недавно на нее пытались на-
пасть.
цов увидел впереди знакомую машину. Это был тот самый "сааб", номер ко-
торого два дня назад записывала старуха перед домом, где жила Каменская.
нулась ей навстречу, не включая огней. Вадим успел заметить, что стекло
заднего правого окна поползло вниз. На принятие решения у него не оста-
валось и десятой доли секунды. Он рванулся вперед, расталкивая прохожих,
в отчаянном длинном прыжке догнал идущую впереди женщину в голубой курт-
ке и упал вместе с ней на грязный мокрый тротуар. "Сааб" резко набрал
скорость и скрылся.
рилась головой и потеряла сознание.
вам помогу встать.
от навернувшихся слез. Она молча протянула ему руку, и он осторожно под-
нял ее с земли. Ярко-голубая куртка стала серокоричневой, джинсы промок-
ли насквозь.
знаю, что делать теперь. Давайте я отвезу вас на такси.
так неслись?
как-то загладить свою вину. Что я могу для вас сделать? Хотите, я куплю