Чтение 41–й страницы книги ~Кровь нерожденных~

и перекраситься?

Та вчерашняя девушка спасла ей жизнь. Вполне возможно, тогда тоже было
покушение... Господи, сколько раз она могла умереть в Москве и здесь уже
дважды!

Они попытаются и в третий, и в четвертый раз, пока не прикончат ее. Ведь
сказал же мудрый чернокожий детектив: "Если серьезные бандиты хотят убить -
они обязательно убивают". Здесь у них шансов больше. Она одна, и никто не
защитит. Но самое ужасное - из-за нее может погибнуть Стивен. Нельзя у него
оставаться.

Однако где жить в таком случае?

Есть в Нью-Йорке несколько хороших знакомых. Можно переночевать, но не
поселиться на две недели. Да и по какому праву она будет рисковать жизнью
этих людей, их детей и стариков? Ведь ее все равно выследят. Она беззащитна
и безоружна. Спасти ее может только очередная случайность. Она безоружна...
А почему, собственно?

Идея, которая пришла в голову, сначала показалась абсурдной...

Встретившись с Полянской глазами, Света подумала: "А ведь она скоро
вычислит меня. Сколько ни меняй разноцветных париков и контактных линз, как
ни штукатурься гримом, все бесполезно. Она меня сейчас уже почти узнала. Ее
камуфляж пока сбивает с толку, но еще раз-другой - и все. Может, просто
подсесть к ней сейчас и войти в прямой контакт? Нет, пока рано. Слишком
долго объяснять придется, да она может и не поверить".

Будь на месте Полянской мужик - конечно, не профессионал, - достаточно
было бы просто менять парики и одежду, общий облик, а не детали. Но женщина
видит по-другому, она запоминает именно детали, черты лица.

"Интересно, - размышляла Света, - какой разговор состоялся у Лены в
Департаменте полиции? Впрочем, нетрудно догадаться - безрезультатный.
Достаточно посмотреть на ее лицо".

***

Из университета Лена позвонила Стивену:

- Я буду поздно, но не очень - часов в одиннадцать. Не волнуйся,
пожалуйста. Со мной все в порядке. Я хорошо выспалась. Мне нужно навестить
одного русского приятеля. Помнишь, поэт Арсюша? Да, он живет по-прежнему на
Брайтоне. Хорошо, привет передам. Все, целую.

Сквозь открытую дверь кабинета Света слышала весь разговор. "Ну, что ж,
Брайтон - это даже хорошо. Мне в любом случае надо было там побывать".

Опять этот грязный, вонючий сабвей! Света видела метро Парижа, Праги и
Стокгольма. Конечно, таких роскошеств, как в Москве, нигде не было. Но все
функционально и чисто. А в Нью-Йорке нет более поганого места, чем сабвей.

Бесконечные путаные линии, в которых по схеме разобраться практически
невозможно.

Поезда нумеруются всеми буквами алфавита от А до Z, да еще буквы
вписываются в значки разных форм и цветов. Например, "О" в синем квадрате
или "С" в зеленом кружке.

Если ты, например, сел не в тот поезд, то уже не сможешь, выйдя на
ближайшей станции, перейти на другую сторону платформы. Тебе придется долго
плутать по переходам, потом еще пару-тройку станций проехать по другой
линии, имея шанс попасть в противоположный конец города, куда-нибудь в
черный Бронкс, где лучше вообще не появляться. Возможно, в конце концов тебе
повезет, и ты найдешь нужную линию, но ждать поезда придется минут сорок.

В вагоне рядом с тобой может плюхнуться на лавку какой-нибудь
оглушительно воняющий бродяга. Если он черный, лучше не пересаживайся на
другое место: это будет воспринято окружающими как расистская демонстрация,
на тебя начнет пялиться с осуждением весь вагон, а бродяга - бомж по-нашему
- может подойти и, брызжа слюной в лицо, обозвать "грязной расистской
свиньей".

Света успела возненавидеть сабвей и вздохнула с облегчением, выйдя вслед
за Полянской на станции "Брайтон-Бич" прямо на улицу из вагона.

Она узнала это место, будто много раз бывала здесь. В последние несколько
лет русский район без конца показывали по телевизору во всех подробностях.

Конечно, увидеть все это живьем было куда интересней, но экзотика
деревянных ложек, павловских платков и партийных билетов, разложенных на
лотках вдоль улицы, Свету сейчас не интересовала. Она чуть не потеряла
Полянскую, которая быстро шла сквозь крикливую, разодетую в кожу и меха
брайтонскую толпу.

Глава 21

Они сидели в маленькой грязной пивной неподалеку от Цветного бульвара.
Собеседник Кротова, худой узкоплечий человечек, был страшно голоден. Он с
жадностью поглощал двойную порцию люля-кебабов, пережаренных снаружи и сырых
внутри. От одного запаха у Кротова тошнота подступала к горлу. Пиво было
теплое и сильно разбавленное. Пьяная уборщица водила вонючей тряпкой между
тарелками и громко распевала матерные частушки. Кротов не мог здесь ни есть,
ни пить. Только окурил, ожидая, пока его собеседник насытится. Человек этот
был давним осведомителем Кротова, уголовником с двумя "ходками": первый раз
- за кражу, второй - за ограбление.

Один глаз у него был стеклянный, и потому он носил прозвище Глаз. На
самом деле звали его Селивестров Вениамин Андреевич, и глазом своим он
заплатил за то, что при первой же "ходке" его не "опетушили" в колонии, то
есть не изнасиловали.

Когда Глаз ел, на его тощей шее двигался огромный, поросший светлым пухом
кадык, будто живший своей отдельной жизнью. Почему-то, глядя на этот кадык,
Кротов чувствовал острую жалость.

Сейчас Глаз доест, и Кротов выложит ему задание, которое, возможно, будет
стоить Вене Селивестрову жизни.

Наконец, отодвинув вытертую хлебной корочкой до блеска тарелку, Веня
промокнул рот рукавом и вытянул сигарету из кротовской пачки.

- Все, начальник. Можно теперь поговорить.

- Мне надо знать, на кого работал вот этот человек, - Кротов быстро
показал фотографию убитого, - зовут его Бубенцов Юрий Изяславович. Клички не
знаю.

- Ну ты даешь, начальник! - покачал головой Веня. - У нас ведь, сам
знаешь, человек без кликухи - фук, и только. Куда я с имем-очиством сунусь?
Только подтереться разве хвамилией этой?

- Ладно, Веня, не паясничай, - поморщился Кротов, - дальше слушай.
Человек этот был нанят как убийца. Мне надо знать - кем. Это главное. Чтобы
тебе легче было, скажу: убийца он, вероятно, не профессиональный. По найму
работал впервые. Как видишь, неудачно.

В отличие от большинства своих коллег Кротов предпочитал разговаривать с
блатными не на их языке, который, конечно, прекрасно знал, но на обычном,
человеческом. Это, с одной стороны, Помогало сохранить дистанцию, с другой
блатным, которые большую часть своей жизни общались "по фене", в том числе и
с представителями власти, было иногда приятно, что с ними говорят как с
людьми.

Кротову вообще не нравилось, когда его коллеги "облатнялись" - отращивали
длинный ноготь на мизинце, носили перстни с печаткой, через слово
матерились. Иногда сыскаря, особенно районного, по повадкам и внешности
невозможно было отличить от "братка", и, становясь с ними на одну доску,
представители закона постепенно превращались в таких же "братков"...

Глаз был уже третьим осведомителем, двое других, к которым Кротов
обращался с той же просьбой, погибли. Первый, молоденький Маруська, вышедший
недавно из колонии, куда попал за групповое изнасилование и был тут же
изнасилован сам, с радостью принялся исполнять кротовские поручения. Он был
"обиженным", "петухом", терпел бесконечные унижения от своих "братков". Год
назад, согласившись стучать, парень пытался этим самоутвердиться, отомстить
обидчикам.

Через два дня после разговора с Кротовым Маруську нашли в мусорном
контейнере с перерезанным горлом. А на следующий день умер от отравления
этиловым спиртом второй осведомитель, Гриня Голый, старый, матерый, но
совершенно спившийся вор.

Никакой информации ни от Маруськи, ни от Грини Голого Кротов, разумеется,
не получил. Глаз у него был козырной картой. Он идеально подходил на роль
осведомителя - умел везде быть незаметным, мог вытащить из собеседника
нужную информацию, как сам выражался, "под наркозом". Проговорившийся потом
даже не мог вспомнить, о чем шел разговор и вообще с кем он беседовал.

Конечно, и Веню Селивестрова рано или поздно расколют. Но только бы не
сейчас...

По условленному телефону Глаз позвонил через день и встречу назначил в
такой же грязной пивной, только не у Цветного бульвара, а в районе Таганки.
Он опять долго и жадно ел, на этот раз курицу-гриль. Потом закурил
кротовскую сигарету.

- Повезло тебе, начальник, - Веня весело подмигнул единственным глазом, я
ничего не спрашивал, даже наркоза не понадобилось. Просто постоял в сторонке
при одном маленьком базаре, меня и не заметил никто. Заказчика твоего зовут
Вейс. Только кликуха это или фамилия, я не понял. Слышь, начальник, может,
будет с тебя? - жалобно, как нищий на паперти, заканючил Глаз. - Может, и
так сойдет, без подробностей?

- Не сойдет. Выкладывай все, Веня, - строго сказал Кротов.

- Ой, ну стремные они, подробности, ну больно уж стремные. Да и не понял
я скупым своим умишком.

- Ладно, Веня. Не прибедняйся. Вот выложишь все, как было, и расстанемся
с тобой по-хорошему. Будет это последняя моя просьба. Обещать, конечно, не
могу, но шанс даю.

- А, ладно, гулять так гулять, - махнул рукой Веня, - слушай. Жмурик твой
ни по какому ведомству не числится. Даже погоняла у него нет. Приблудный он
фраерок. Но сшивался возле Колдуна. Зачем, не знаю, но подсунул его Колдун
Вейсу твоему вместо своего киллера. Был у него, у Колдуна, какой-то свой