- Уф, как напугали!.. У нас тоже есть принцесса. Ее зовут Агнесса!
Очаровательная Агнесса!
- Она что, на самом деле принцесса?
- Нет, но мы так называем ее! Она очень умна и царственна, хотя совсем еще
дитя!
- Кто сжигает мусор? - спросил Шабанов. - Я должен убедиться, что
"Принцесса" уничтожена.
- У вас бред, молодой человек, - определил доктор. - Вы самостоятельно
вышли из анабиозного сна и это дало осложнения. Вам необходимо срочно
вернуться в палату.
- С дороги! - он повел стволом пистолета.
- Анна Лукинична, голубушка, проводите больного на свое место, -
невозмутимо попросил Иван Ильич. - И отнимите у него одежду.
Шабанов дернулся к двери, через которую вошла сюда сестра-хозяйка, однако
натолкнулся на незримую стену, упругий, спрессованный воздух толкал его
назад, словно впереди был натянут прозрачный батут. Тогда он сделал
отчаянную попытку пробиться с разгона, ударился всем телом и, отлетев,
оказался в руках Анны Лукиничны.
- Я провожу вас, - ласково проговорила она. - Не волнуйтесь, найдется ваша
принцесса и все образуется. Вы еще очень слабы, юноша, вам требуется покой
и отдых...
Она повела его по лестнице вверх, словно бычка на веревочке, растворила
дверь палаты, раздела и уложила на кровать. Герман мог сопротивляться
единственным способом - удерживать себя в сознании, не позволять вновь
усыпить его хоть в анабиозный, хоть в простой сон. Он помнил один старый,
еще детских времен, способ сохранить самообладание - сосредоточиться и
быстро-быстро повторять упражнение для ума и языка:
- Жили были три японца: Як, Як Ци Драк, Як Ци Драк Ци Драк Ци Дроне...
Шабанов успел выговорить немного, язык начал заплетаться и отказал, потому
что он вдохнул запах травяного нектара и увидел себя шестилетним мальчиком,
бредущим по свежей и колкой стерне заречного покоса...
Во второй раз он пробуждался от сна с великой неохотой...
У него было полное ощущение, что он несколько дней прожил ребенком в своем
доме, видел родителей молодыми, косил и ворошил с ними сено, ел недозрелую
черемуху и купался в реке Пожне. То есть совершил невероятное - побывал в
детстве, однако это потрясающее, радостное чувство было испорчено тем, что
откуда-то появилась Лися - дурочка из соседней деревни. Тогда ей было лет
пятнадцать, зимой работала она сучкорубом на лесоучастке, и потому как
летом лес не готовили, Лися просто болталась по деревням и воровала где что
под руку попадет, чаще всего кур. Когда же ее хватали на месте
преступления, кричала:
- Это не я! Это Лися! Лися куру сперла!
И еще одно сходство с лисой было у дурочки: огненные волосы, но кожа при
этом чистая, шелковая, без единой конопушки, которые обычно бывают у рыжих.
Она наверняка бы стала местной красавицей, но ее украл, изнасиловал и
научил воровать какой-то проезжий цыган. И сделал из нее настоящую ведьму.
В школу она после этого не ходила и лет с двенадцати стала бедой и яблоком
раздора для всей округи. Кроме кур Лися начала воровать мужиков, мальчиков
и однажды даже соблазнила старика лет под семьдесят, который на ней и умер.
Несколько раз ее ловили и били женщины, но дурочка быстро отлеживалась и
снова выходила на промысел, завлекая даже самых порядочных и стойких
мужиков, а у тех, кто поднимал на нее руку, начинались несчастья и болезни.
Бабушка Шабаниха все свои колдовские чары употребила, чем только не поила,
и тайно, и явно - ничего не помогало!
Вот теперь эта Лися пришла к черемухе, на которой сидел Герка, и начала
звать:
- Иди ко мне, мальчик. Ну, иди! Я же вкуснее черемухи. Она вон еще бурая,
наешься - потом не про......ся. А я зрелая и сладкая... Хочешь, дам за
щелку подержаться? Смотри, какие красивые волосики вокруг! - приподняв
подол, она показывала что-то огненное и притягательное. - Спускайся ко
мне... Никто же не видит! Ну?..
Герка едва уже цеплялся дрожащими руками за сучья и висел на черемухе, как
зрелая груша, готовая пасть на землю. Вся кровь, как во время
катапультирования, прилила к низу и в голове звенело от пустоты. А эта
хитрая ведьма продолжала манить:
- Покажи, у тебя есть же в штанишках гвоздик? Такой горячий гвоздик...
Сними трусишки и покажи? Никто же не видит. И никто не узнает!
Когда он отвернулся и из последних сил вцепился в ствол черемухи,
схватываясь то жаром, то холодным страхом, Лися засмеялась и сказала:
- Сейчас стрясу тебя! Не удержишься!
И начала растрясать, раскачивать дерево, а Герка с глубоким внутренним
сопротивлением будто бы закричал:
- Не хочу! Оставь меня здесь! Не хочу-у-у!..
Но горло слиплось от знобящего жара, и крика не получилось. Лися раскачала
черемуху так, что он сорвался и брякнулся на землю прямо к ее ногам. И тут
увидел, что это вовсе не дурочка склонилась над ним - сестра-хозяйка, эта
матронесса Анна Лукинична!
Она растрясла, освободила Шабанова от кошмарного сна, однако заговорила
сладенько, голосом Лиси:
- Проснитесь, молодой человек! К вам очаровательная посетительница,
принцесса! Вставайте!
Он не встал, хотя мгновенно среагировал на слово "принцесса", однако уже и
не спал, находясь в полудреме; почувствовал теплую руку на голове, и думая,
что это рука матери, оттолкнулся от твердого берега и снова поплыл бы по
волнам детства, если б не услышал знакомый летучий голос:
- Какой ты смешной!.. И такой шерстяной!
Сначала Шабанов увидел Агнессу, склонившуюся над ним, и чуть позже, себя
голого - лежал, в чем мама родила! А она без всякого стыда лохматила на его
груди волосы, щекотала живот и смеялась:
- Ты похож на медведя! На молодого, сильного медведя. Я буду звать тебя
принц!
- Где "Принцесса"? - спросил он или хотел спросить - губы и язык почему-то
не повиновались.
- Вот, я принесла передачу! - она не услышала, выложила ему на грудь три
тяжелых апельсина. - Знаю, у вас принято приносить больным фрукты. Ешь! Или
нет, открой рот, а я стану выдавливать сок. Ты же хочешь пить?
На сей раз она явилась в нарядах неожиданных - натуральное свадебное
платье, ослепительно белое и с белым же узором по ткани, напоминающей
парчу. В глубоком вырезе до основания высокой груди сверкало бриллиантами
ожерелье в виде сетки, волосы связаны на темени и убраны мерцающими
звездами. Сейчас она действительно походила на принцессу...
Агнесса медленно сняла белые перчатки, содрала с апельсина огненную шкурку,
напоминающую волосы Лиси, и стиснула его двумя руками - сок побежал на
лицо, попал в глаза, защипало и все задвоилось. Он сообразил, что это
очередной и уже знакомый сон: почти так же она являлась в первый раз, когда
он ночевал возле хутора. Разве что там она манила откровенно, как Лися, а
здесь втягивала в какую-то полудетскую эротическую игру, от которой нельзя
было отделаться.
Шабанов отер лицо ладонью, тем самым как бы принимая игру сна или
воображения, и одновременно отмечая реальность происходящего.
- Ну, разожми зубы! - потребовала она. - Открой рот! Я хочу, чтобы ты
открыл!