Чтение 41–й страницы книги ~Злым ветром~

Николова в Москве! Жене, наверное, и не снилось такой жизни, какую он
собирался устроить для Варвары. Кстати, с женой Николов часто ссорится, и
тогда она, захватив сына, переезжает на несколько дней к родителям.

Вот и все, что известно местным товарищам об этом проходимце. Как
видите, небогато. Мы знаем куда больше.

- Как он себя ведет эти два дня? - спрашивает Игорь.

- Нормально. Из дому на работу, с работы домой. Вчера с женой даже в
кино пошел, - усмехается Рогозин - Мир у них сейчас.

Потом мы просматриваем всякие справки, сообщения и свои собственные
записи, уточняем с Рогозиным отдельные детали. Неожиданно выясняется, что
уже десять часов. Звонит телефон, и дежурный сообщает, что пришел гражданин
Николов.

Ну вот, теперь начинается самое главное. Добро пожаловать, гражданин
Николов, очень любопытно будет с вами познакомиться и послушать, как вы
объясните некоторые свои поступки. Вряд ли нам после этого суждено
расстаться с вами. Мы уславливаемся, что разговор с Николовым проведу я,
поскольку я лучше знаю все материалы по этому делу.

Кстати, я забыл сказать, что перед отъездом мы провели интересную
экспертизу, вернее, по нашей просьбе ее провели. Почерк записки, оттиск
которой я обнаружил, сравнили с почерком Николова в регистрационном листке,
который он заполнил, поселившись в гостинице. И все совпало. Ту странную,
подозрительную записку написал он, Николов.

Словом, нам есть о чем поговорить с ним.

Рогозин просит дежурного направить Николова к нему.

Через минуту, после деликатного стука в дверь, на пороге появляется
высокий худощавый человек с седыми висками и большими залысинами на широком
лбу, уши как-то нелепо торчат в стороны, лицо улыбчивое и, я бы сказал,
довольно приятное. Одет он в скромный костюм, короткое нейлоновое
заграничное пальто расстегнуто, на шее яркое мохеровое кашне, в руке держит
плоский, весьма модный сейчас темный чемоданчик-портфель. С виду Николов
настроен абсолютно спокойно, даже как будто оптимистично. Хотя во взгляде
его я улавливаю настороженность.

Я встаю ему навстречу. Игорь и Рогозин сидят в стороне, на диване и
заняты каким-то своим разговором. Нечего создавать у Николова впечатление,
что все мы собрались здесь ради него. Николов здоровается со мной весьма
непринужденно и одаряет обаятельной улыбкой. Начинается разговор.

- Хотелось бы, Иван Харитонович, - говорю я, - уточнить некоторые
обстоятельства вашей поездки в Москву.

- Пожалуйста, - с готовностью соглашается Николов.

Но я чувствую, как внутренне он весь напрягается и улыбка становится
несколько вымученной.

- Где вы остановились, будучи в Москве?

Николов называет уже знакомую мне гостиницу.

- Когда вы из нее выехали?

И тут Николов, к моему удивлению, называет совсем не тот день, когда он
на самом деле покинул гостиницу. По его словам, это произошло всего четыре
дня назад. Странно, как он не подготовился к такому элементарному вопросу.

- Нет, Иван Харитонович, - вежливо возражаю я. - Вы уехали оттуда за
две недели до этого дня. Вот справка из гостиницы.

Я протягиваю ему через стол эту справку.

Николов внимательно и, как мне кажется, с некоторым удивлением и
любопытством изучает ее, потом что-то обдумывает про себя и наконец очень
спокойно спрашивает:

- А какое, собственно, имеет значение, когда я оттуда уехал? Ну,
допустим, на две недели раньше, что из этого?

- Где же вы были все это время?

Николов уже не улыбается и сердито отвечает:

- Это никого не касается, где я был.

Вот это точный ход. Действительно, пока не возбуждено уголовное дело и
не начато официальное следствие, он вправе не отвечать на такие вопросы.

- Да, конечно, - соглашаюсь я. - Пока вы можете на этот вопрос не
отвечать. Вернемся к гостинице. В день вашего действительного отъезда в
номере "люкс", который вы занимали, произошла кража.

- Ни о какой краже я не знаю, - нервно возражает Николов, пожалуй, даже
слишком нервно. - Я уже говорил. И у меня ничего не пропало. А паспорт у
меня украли позже, в дороге.

- Да, паспорт у вас, видимо, украли позже, - соглашаюсь я. - Но вор,
забравшийся к вам в номер, задержан и, представьте, сознался.

- Понятия об этом не имею, - упрямо повторяет Николов. - Не было у меня
кражи, и все.

- Однако мы изъяли у него ваши вещи. Вот. Узнаете?

Я достаю злополучные кофточки, украденные Мушанским из "люкса", и
показываю Николову. Он спокойно, хотя и с некоторой неприязнью смотрит на
них и качает головой.

- Это не мои вещи.

Что ж, надо признать, что некоторая логика в избранной им линии
поведения есть, хотя ни к чему хорошему она не приведет.

- Они взяты из вашего номера, - говорю я. - И есть свидетели кражи.
Дежурная по этажу, горничная.

- Вполне возможно. Но я свидетелем быть не могу.

- Конечно. Вы пострадавший. Вы, так сказать, жертва.

Я с трудом сдерживаю улыбку.

- Да никакая я не жертва! - взрывается Николов. - Первый раз слышу об
этой краже! И не понимаю, чего вы от меня хотите, в конце концов. Какие-то
кофточки!..

- Ну хорошо, - примирительно говорю я. - Оставим пока эту кражу.
Займемся другим фактом, если вы не возражаете.

- Возражаю, - буркает Николов.

- И все-таки придется заняться. Он касается вас, паз вы жили в том
номере. После вашего отъезда мы нашли там листок с какими-то расчетами. Не
могли бы вы нам их объяснить?

Я протягиваю ему листок. Но Николов, бросив мимолетный взгляд на него,
отстраняет мою руку.

- Извините, но я ничего подобного не писал.

- Вот как? А вы все-таки возьмите и посмотрите на обратную сторону.

Николов неохотно берет листок и переворачивает его.

- Ну и что? - раздраженно спрашивает он. - Ничего здесь нет.

Я чуть-чуть наклоняю листок в его руке.

- Линии какие-то, - говорит Николов.

- Это оттиск записки, написанной на предыдущем листке, - поясняю я. -
Вот увеличенная фотография ее, сделанная в косых лучах.

Я показываю ее Николову.

Он с интересом вглядывается в нее и восклицает:

- А ведь тут что-то написано!

- Именно. И наши эксперты не только ее прочли, но и установили автора.
Это вы писали, Иван Харитонович.

- Я?!.

- Да, вы. Вот текст записки. Прочтите.

На лице Николова проступает беспокойство. Но, по мере того как он
читает записку и улавливает ее смысл, беспокойство сменяется очевидной
тревогой.

- Это не я писал, - говорит он и отодвигает от себя лежащие перед ним
бумаги.

- Вы, Иван Харитонович. Вот заключение экспертов. Прочтите.

- Не желаю! - почти кричит Николов. - И грош цена вашим экспертам в
таком случае!

Ну это уж слишком. Он же умный человек. В конце концов, ему можно
напомнить и некоторые имена. Все, кроме Пирожкова, его упоминать не следует,
это тоже ловушка для Николова, и пусть она останется в резерве. Впрочем,
она, возможно, сейчас и не понадобится. В глазах у Николова нарастает страх,
пальцы нервно барабанят по чемоданчику, лежащему на коленях. Да, я себе
представлял его совсем другим, этого Николова, умнее и сильнее, что ли.

- Иван Харитонович, - говорю я. - Дело гораздо серьезнее, чем вы
полагаете. Вот послушайте. После кражи вы внезапно и поспешно скрываетесь,
заявив дежурной, что вам срочно надо вернуться в Пензу. Это был обман, в
Пензу вы не поехали. В Москве вы вели себя тоже достаточно подозрительно. Об
этом свидетельствует, в частности, жилец соседнего номера, с которым вы
познакомились, некий Виктор, вы его помните?

- Не знаю такого! - с вызовом отвечает Николов.

- А Варю, с которой вы познакомились на трикотажной фабрике, вы тоже не
знаете? Очень красивая женщина, кстати.

- Тоже не знаю!

- А она вас хорошо запомнила. Вы ей собирались подарить такой роскошный
браслет. Как же так, Иван Харитонович?

- Повторяю, никакой Вари я не знаю и на трикотажной фабрике никогда не
был.

- Но все это не самое важное, - с ударением говорю я. - Самое важное -
вот эта ваша записка. В ней прямая угроза расправы с кем-то. И мы...

- Да не писал я ее! - с неожиданным отчаянием восклицает Николов. -
Честное слово, не писал! Это... это ошибка, уверяю вас!

- Она написана вашим почерком, - терпеливо говорю я. - Вашим. Тем
самым, каким вы заполняли регистрационный листок в гостинице. Понятно вам?

- Ошибка! Вот мой почерк! Вот! Смотрите!

Николов дрожащими пальцами открывает свой чемоданчик и лихорадочно
роется в лежащих там бумагах.

Я с усмешкой спрашиваю:

- Что же, в Москве вы писали другим почерком? Тогда зачем, разрешите
узнать?

- Да нет же!..

Тут Николов, видимо, на что-то решается, перестает рыться в своем