крышу не упустить! Напряжение тем больше, чем больше людей подлежат - или здесь
подстоят? - внушению. А гостей у Ирода - человек триста, специально не считал,
но много, много... Но никто его, Петра то есть, за язык не тянул - про голову
Крестителя. Сам вызвался принести...
уйти, даже не попрощавшись. Но ведь ты же не можешь - не попрощавшись, да,
Кифа? Ты ведь должен сделать все точно - так, как тобой запланировано, да? Ты
ведь не случайно придумал про отрезанную голову, что-то это для тебя значит?..
иронии. Чувство юмора у Иоанна - далеко не самое сильное качество, он всегда,
на взгляд Петра, чрезмерно серьезен, а если Петру иногда и чудится ирония в его
словах, то тут самое время креститься, раз чудится: Иоанн чужд иронии, он
такого слова в словаре не держит. Все - всерьез. Всегда. А значит - и Петр не
впервые убеждался в том! - Иоанн догадывается, что все действия Петра, начиная
с той, давней-предавней встречи с подростком Саулом на людной улице Иершалаима,
все они подчинены какой-то цели, неведомой Иоанну, но явно им ощущаемой. От
самого первого, когда Петр потребовал, чтобы Саул с тех пор назывался Иоанном,
- до последнего, когда он сказал о своем аресте: "Я подумал: а вдруг это нужно
тебе". Только Иоанн сказал эти слова без ярости, без подспудных обвинений, а
даже с неким смирением, отнюдь доселе не свойственным ему, а Иешуа, который
тоже умный, тоже давно понимает, что Петр знает куда больше, чем говорит - как
его прорвало в Капернауме! - тот чуть ли не с ненавистью высказал Петру - нет,
не претензии даже, а лишь именно прорвавшееся обвинение учителю, который
обманывает ученика. Точнее - недоговаривает. Но Иешуа, который тоже не похож на
себя прежнего - они как будто поменялись с Иоанном характера-. ми, хорошо, если
на время! - не стремится помочь Петру вслепую, он сначала хочет прозреть, а уж
потом... А Иоанн; "Я подумал: а вдруг это нужно тебе..."
Службу, про тайм-капсулы, про все остальное, включая идею проекта "Мессия", -
как тот отреагирует? И сам себе отвечал: очень не исключено, что - всерьез, что
- вполне адекватно.
Может, и придется... Тем более что решение, которое, если уж быть окончательно
честным с самим собой, зрело давным-давно, где-то глубоко в подсознании зрело
вопреки всяким правилам, уложениям и даже логике, решение это, наконец, -
созрело. Иоанн останется жить. Кем он станет жить, не Крестителем же, не
Предтечей - так это второй вопрос, его и решать - во вторую очередь. А Предтеча
умрет, как точно сообщено "городу и миру" евангелистом Матфеем, бывшим римским
сборщиком податей; уже попавшим в число верных учеников Христа.
Усыпим стражу, пусть отдохнут немного, а тыкву поищем. А потом они проснутся,
не вспомнят о том, что спали, и ты с ними пойдешь во дворец. И все будет, как
тогда...
теплым вечером по дороге из Кумранской обители в Иерусалим. Было тоже лето,
темнело поздно, но воздух уже подернулся серо-сизой туманной дымкой сумерек.
Пришли почти, оставалось километров шесть, то есть примерно четыре поприща,
когда далеко впереди показались всадники. Римский разъезд. Вероятно, они ехали
из крепости Антония в Иерихон, во дворец Ирода. Встречаться с ними желания,
разумеется, не возникло. И тогда Петр превратил себя и ученика в камни. С собой
у него - в одном из множества карманов мантии - был крохотный креатор, прибор,
действие которого основано на принципе голографического построения. Вообще-то
мощный стационарный креатор может что угодно превратить во что угодно. Человека
- в слона. Дерево - в самолет. И так далее, было бы что превращать, была бы
основа... Ну, не превратить, конечно, а заставить наблюдателя видеть
навязанное. А креатор у Петра был махонький, слабосильный, он даже кустов из
двух людей сделать не мог - только камни, нечто бесформенное... Ну, римляне и
не обратили внимания, проскочили мимо...
не было у Петра с собой креатора, как не было ни одного кармана в его легкой
лацерне. А мчаться за креатором в известный дом в Нижнем городе - поздно, поезд
ушел. Правда, сейчас их двое - паранормов, можно попробовать без креатора, но
как проверить - получится или нет? Дело в том, что хороший паранорм может
навязать постороннему - или нескольким посторонним - иллюзию, или, точнее,
создать наведенную галлюцинацию, да только сам он по-прежнему будет видеть то,
из чего эту галлюцинацию сотворил. Иначе - она разваливается.
на светильнике, закрыл глаза.
розы...
Видимо, римская работа - глазировка очень тонкая...
из шести, пришедших с Петром, уже славно кемарили, привалившись затылками к
стене первой комнаты.
желто-коричневую, твердую. Главное - большую. Иоанну очень понравилась.
твою голову меня не хватит. Никогда не считал себя сильным гипнотизером.
"гипнос", сон... А что? Точно. Все как во сне. Так? - вдруг спросил.
кровь на мече, даже на сандалиях брызги крови.
мы найдем легко...
чтобы извозить Петра в крови по уши. Как из боя вышел. Тыкву положили на блюдо
и накрыли чудовищно грязной туникой Иоанна - или что там от нее осталось после
шести дней отсидки в антисанитарных условиях каменоломни.
знаю...
Саломия, многочисленные гости. Он так ярко представлял себе это, что суеверно
боялся реализовать представление до назначенного срока: боялся растратить силы.
Он действительно не числил мастерство гипнотизера в списке своих сильных
качеств, если и мог что, то так - на четверочку. Очень надеялся на то, что
четверки здесь хватит за глаза. .
из города на северо-восток. Выйдешь к Ярдену - уйди на два поприща к северу от
того места, где ты посвящал людей, и жди меня там. Только спрячься, а я услышу
тебя.
накрытым тряпкой блюдом на вытянутых руках, он уже шел по мраморным; плитам в
напряженном до разрыва воздухе - ожидание, замешанное на любопытстве, страхе,
ужасе, торжестве, зависти, восхищении, на множестве чувств замешанное. ожидание
напрягло атмосферу так, что Петр шел по залу, как сквозь воду, физически ощущая
мощную плотность воздуха.
тряпкой на золотом блюде лежала не желтая спелая тыква, а окровавленная голова
Предтечи, разметавшая по тусклому золоту длинные грязные, свалявшиеся волосы, и
мертвые глаза его были широко открыты и тоже напряженно смотрели вперед, будто
только они и остались жить - вопреки смерти.
лацерна, кровь на лезвии меча, брызги крови, размазанные по лицу, и люди
расступались, то ли в страхе, то ли брезгливо, оставляя ему широкий пустой
проход к креслу, на котором, как и прежде, тяжко восседал Антипа.
Саломии, которая, все так же прижавшись к матери, стояла рядом с креслом
Антипы.
бездыханным молчанием: люди стояли не дыша, смотрели, словно
загипнотизированные - а какими они были? - и не знали, как поступить, что
предпринять. А ведь многие толком и не видели в подробностях, что лежало на
блюде и как это "что" выглядело.
оказалась вполне ожидаемой.
Предтечи. Петр очень старался. Кровь, по логике, должна была уже вытечь из