Чтение 41–й страницы книги ~Цветы на нашем пепле~

- Может, - не согласился с ним Первый, - я перестроил свой организм таким
образом, что все необходимое для зачатия ребенка есть во мне самом. А самка
нужна мне только для того, чтобы выносить плод...

- Первый уверен в том, что говорит? - с сомнением качая головой, спросил
Рамбай.

- Конечно, отец. И давай не будем больше возвращаться к этому. Будем есть.
Лепешки, по-моему, уже готовы?

Действительно, махаонское кушанье выглядело хоть и странно, но аппетитно. А
аромат от него исходил неописуемый. Дент-Байан уже разложил
зеленовато-коричневые лепехи на кленовые листья, словно на тарелки, и ждал,
когда остальные прекратят болтовню, чтобы приступить к трапезе.

- Будем есть, - согласился Рамбай. - Лабастьер Первый хочет много детей.
Тогда ему надо много есть. Я знаю.

До территории ураний они добрались довольно быстро и без приключений. Но
вот тут им предстояло застрять минимум на месяц: именно столько времени
оставалось до очередного Праздника Соития, на котором Лабастьер рассчитывал
выбрать себе жен.

Все это предприятие казалось Ливьен более чем сомнительным. Хотя она и
помнила поразительную мягкость дикарских порядков, благодаря которым некогда
осталась в живых, а Рамбай уверял, что сможет уговорить вождя и жрецов:

- Рамбая приняли в племя, хоть он и маака, - объяснял он, - значит, примут
и его сына. Но Рамбай не смог оплодотворять самок ураний и взял в жены маака,
тебя, о возлюбленная моя Ливьен. Значит, Рамбай - чужой. Но если бы жены-урании
понесли от меня, я остался бы в племени. И стал бы его вождем. Если самки ураний
понесут от Лабастьера, он будет их вождем.

В его словах присутствовала определенная логика, но все это казалось Ливьен
слишком простым, чтобы быть правдой. Кроме того, если верить тому, что рассказал
Лабастьер о своих благоприобретенных способностях, его дети будут маака. Устроит
ли это племя? Но она не спорила. В конце концов, почему бы не попробовать? Лишь
раз во время одного из разговоров на эту тему она спросила мужа:

- Постарайся быть предельно искренним. Признайся, ты сам-то уверен в том,
что говоришь?

Тот посмотрел на нее с неожиданной неприязнью и, вздохнув, ответил:

- Нет. Но так правильно.

Вечерело, когда Рамбай по одному ему ведомым меткам на стволах определил
границу территории. Он предостерегающе махнул рукой, и остальные вслед за ним
опустились на толстую ветвь лиственницы. Ливьен, да и все остальные, порядком
измотались за эти дни и рады были любой случайной минуте отдыха.

- Сейчас нас найдут, - заверил Рамбай.

И не ошибся. С десяток воинов-дикарей в боевой раскраске появились возле
них уже через несколько минут. Они в один миг окружили путников и принялись
вращаться в стремительном и грозном хороводе, ощетинившись копьями и стрелами на
натянутых тетивах.

Рамбай, демонстрируя мирные намерения, развел руки в стороны и что-то
выкрикнул им на певучем языке ураний. Один из воинов, выдвинувшись из хоровода к
центру, неподвижно повис перед путниками и пропел Рамбаю в ответ целую арию.

- Вождю скажут, что мы хотим говорить, - сообщил тот, расправляя крылья. -
Это много. Отдайте им оружие. Не бойтесь, нас не тронут. Летим.

Разоружившись и чувствуя себя беззащитными, как новорожденные гусеницы, они
покинули свою ветку и, конвоируемые угрюмыми дикарями, вслед за Рамбаем
воспарили в неизвестность вечернего неба.

...Их содержали под стражей в тесном дупле и лишь на пятый день объявили,
что вождь наконец готов встретиться с ними. И именно в этот день, незадолго до
назначенной аудиенции, произошло событие, сделавшее их положение еще более
тревожным.

- Дент-Байан чувствует приближение того, кто находится с ним в
телепатической связи, - сообщил Лабастьер Первый. - Махаоны разыскивают нас, и
он служит для них ориентиром.

- Что мы можем сделать? - забеспокоилась Ливьен.

- Однажды он уже предлагал мне завязать ему глаза, - призналась Сейна. - Но
я посчитала, что опасность слишком далека.

- Нужно было сделать, - покачал головой Рамбай. Через несколько минут глаза
Дент-Байана были плотно закрыты шелковой полоской, оторванной от блузы Ливьен.
Но, как вскоре выяснилось, эта мера предосторожности была предпринята слишком
поздно...

По требованию вождя Рамбай отправился к нему в одиночку. Но через некоторое
время старший из воинов заглянул в дупло и по слогам пропел:

- Ла-ба-стьер...

Ливьен, Сейна и Дент-Байан осталась томиться в ожидании. Отца и сына не
было около часа. А когда они вернулись, на Рамбая было страшно смотреть. Он был
взбешен.

- Вождь сказал, что только испорченным городским самцам могла прийти в
голову гнусная мысль взять в жены сотню самок!.. Он прав! Вождь всегда прав!

- Но ведь ты сам говорил, что это соответствует закону вашего племени... -
удивилась Ливьен.

- Вождь сказал, можно любить двух, трех, пятерых самок. Но не сто!!!

- О любви разговора и не было...

- То-то и оно! Ураний называют себя эйни-али, а это означает "дети
любви"... Рамбай знал, что так будет.

"Если бы знал, отговорил бы Лабастьера", - подумала Ливьен, но промолчала.

Из дальнейшего рассказа она поняла, что предложение Лабастьера Первого
вождь посчитал настолько оскорбительным для племени, что был склонен немедленно
казнить пленников. Рамбаю пришлось проявить чудеса дипломатии для того, чтобы их
все же отпустили с миром.

- Отец, - вымолвил Лабастьер, до того хмуро молчавший. - Мне очень жаль,
что я поставил тебя в неловкое положение. Но чтобы планировать свои действия и
не повторять подобных ошибок, я должен владеть всей полнотой фактов. Ты же не
сказал мне, что количество жен в вашем племени имеет ограничение.

- А я знал?! - прорычал Рамбай, оскалившись. Только Ливьен могла понять
причину столь крайнего его раздражения: он уже вю второй раз был с позором
изгнан теми, кого с детства привык считать своей семьей. Вмешалась Сейна::

- Раз уж нам нужно уходить отсюда, то лучше не задерживаться. Ведь махаоны
знают, что мы здесь.

Замечание было резонным, его даже не обсуждали.

В обратный путь до рубежей дикарской территории их вновь сопровождали все
те же воины. Дент-Байан летел с завязанными глазами, держась за кусок лианы,
второй конец которой крепко сжимала Сейна. Но летел он уверенно: сказывались
навыки, приобретенные в пору полета над снежной пустыней.

И вновь Ливьен была поражена мягкостью законов ураний: на границе
территории племени они вернули пленникам оружие.

На ночлег остановились в ближайшем дупле.

- Я знаю, что делать дальше, - заявил Лабастьер.

- Я тоже, - мрачно отозвался Рамбай. - Спать. - И он демонстративно улегся
на дно дупла, отвернувшись к стенке.

Ливьен молча, тихим движением руки остановила Лабастьера, собиравшегося
было вступить с отцом в полемику. Утро вечера мудренее. Первый внимательно
посмотрел на нее, улыбнулся и согласно кивнул.

А когда они легли, Ливьен впервые обратилась к сыну с просьбой:

- Расскажи нам о бескрылых.

- Я знаю о них слишком много. - Ночное зрение делало его лицо похожим на
маску. - Что бы ты хотела услышать, мать?

- Они умели любить?

- О да. В этом мы с ними совершенно одинаковы. Точнее, вы.

Он помолчал.

- Я могу рассказать тебе очень популярную у бескрылых историю. О юноше
Ромео из семьи Монтекки и его возлюбленной Джульетте из семьи Капулетти...

"Какие странные имена", - подумалось Ливьен, но Лабастьер уже начал свой
рассказ, и она окунулась в него, забыв обо всем на свете.

- ...Они были чище нас, - тихо сказала растроганная Ливьен, когда Лабастьер
закончил.

- Это только сказка, - возразил тот. - Потому она и была любима ими, что
помогала забыть о грязной реальности их мира. Боли и подлости в их жизни было
даже больше, чем в истории бабочек.

- Племя ураний живет по законам этой сказки, - сообщил Рамбай. Оказывается,
он тоже не спал. Ливьен огляделась. Бодрствовали все.

- Они оставили нам хорошее наследство, - тихо сказала Сейна. Она сидела,
привалившись к стенке дупла, и лицо ее было заплаканно. Дент-Байан лежал рядом,
положив голову на ранец возле ее коленей. Повязка была снята с его лица:
внутренний интерьер дупла никак не мог послужить ориентиром разыскивающим их
махаонам... Глаза Дент-Байана были так же водянисты и непроницаемы, как и
всегда. Ведь Первый рассказывал на языке маака, и Дент-Байан вряд ли понял хоть
что-то.

После гибели думателя Сейна и ее самец махаон могли общаться только с
помощью переводчика, которым время от времени выступал Лабастьер. В то же время
и он, и она понемногу изучали язык друг друга...

"Нужно попросить Лабастьера, чтобы он рассказал эту повесть о бескрылых
влюбленных Дент-Байану на его родном языке или мысленно, - подумала Ливьен. -
Его народ суров, но "бессрочнику", наверное, было бы нетрудно понять эту историю
и оценить ее..."

И в этот момент их отдых прервал грохот.

С оружием в руках они поспешно летели обратно в сторону поселения ураний,
навстречу треску выстрелов, и уже издалека видели пламя пожарища. Только
Дент-Байан остался в дупле: так решил Лабастьер.

Махаоны! Никто не произнес этого слова вслух, но каждый понял, что это
могли быть только они. Они выследили осквернителей Пещеры Хелоу, и теперь
разыскивали их там, где прервалась зрительная передача от Дент-Байана. Они
напали на селение ураний, и, раз они решились на это, значит, их достаточно
много.

То, что предстало глазам четверки путников, даже трудно было назвать
сражением. Скорее - бойней или избиением.