кавалерийским полком взяли, наконец, Серогозы и наступают на Федоровку.
XIII красная армия срочно снималась с позиций и отходила на Большой
Токмак. Первое действие мы отыграли успешно - Северная Таврия была наша.
усмехнулся, ненадолго удалился, а затем показал мне странной формы знак с
красной пентаграммой. Этот амулет мне знаком - большевистский орден
боевого красного знамени, хранящийся среди трофеев Дроздовской дивизии.
Туркул предложил приобщить его к моему повествованию. Пожалуй, об этом
стоит упомянуть, поскольку этот орден принадлежал тому самому
штабс-капитану Около-Кулаку, командиру курсантской бригады. "Дрозды"
сорвали орден с его кителя 17 августа 1920 года недалеко от села
Михайловки, где остатки бригады вместе с командиром нашли свой конец. Этот
Около-Кулак служил в Преображенском полку вместе с Фельдфебелем и
руководил полковыми песельниками. Во всяком случае, так утверждает сам
Фельдфебель.
- как-никак страничка наших нравов. Или традиций, уж не знаю, как точнее.
связано с очередным моим протестом по поводу дуэлей. Так оно и было.
Витковский встретил меня вежливо - он вообще всегда вежлив, не чета
Фельдфебелю - и сообщил, что генерал Туркул передал ему мое мнение. Я был
готов еще раз повторить свои аргументы, но Витковский остановил меня и
заявил, что, в целом, со мной согласен. Более того, командирам сводных
полков будет дан приказ сдерживать офицеров и решать конфликты через суды
чести, по возможности не доведя дела до стрельбы. Вместе с тем Витковский
заявил, что полностью дуэли отменить невозможно, покуда существует
Галлиполи. Его мысль проста: отрицательные эмоции должны как-то
выплескиваться. Ежели бы дуэлей не было, офицеры стали бы попросту
резаться кухонными ножами. Был бы фронт, где вся ненависть достается
врагу... Увы, фронта уже нет...
более Витковский подтвердил все ширящиеся слухи о скором отъезде. До
Занзибара как-нибудь постараемся продержаться без лишней грызни.
строгое лицо и поинтересовался, по какому поводу я до сих пор ношу погоны
штабс-капитана. Я тут же спросил его, каким числом датируется приказ о
моем разжалованьи. Он расхохотался, попросил не обижаться и показал мне
целую пачку бумаг, которую он, судя по всему, привез из канцелярии Барона.
налево и направо, сам Фельдфебель тому яркий пример. Но наш отряд чинами
не баловали - в каких войну начали, в таких и закончили. Признаться, мы к
этому привыкли, а ежели и задумывались, то объясняли просто. Отряд наш
отдельный, никому, кроме главкома, напрямую не подчиняется, а стало быть,
и представлять нас к чинам некому.
подполковник Сорокин послал на нас представление прямиком "царю Антону". И
- надо же! - представление утвердили, но сообщить об этом забыли. Или,
скорее всего, сообщили во 2-й корпус, которому мы были подчинены в
Донбассе. А к тому времени мы уже входили в состав 3-го корпуса.
Сергеевич, не получив ответа вновь послал в штаб представление на своих
офицеров, там снова подписали, и я получил капитана вторично. Но как раз
тогда мы спешили на Волноваху, а затем начался великий драп к Перекопу.
Бумага нас, ясное дело, догнать не успела.
подозреваю, за то же, за что наградили трехцветной ленточкой. Быть бы мне
капитаном в третий раз, но в приказе Барона стояло "на чин выше". А в
штабных бумагах я давно считался капитаном. Теперь истина торжествовала, и
я имел полное право нынче же надеть погоны с двумя просветами и тремя
звездами.
бюрократической илиадой, после чего я убедительно попросил его никому
больше об этом не говорить. Все равно, скоро эвакуация, а к своим погонам
я привык. К тому же, трудно будет объяснять каждому
встречному-поперечному, за какие такие заслуги на нашем Голом Поле я
получил сразу подполковника. Витковский не мог со мной согласиться. Он
считает, что это как раз и отведет упреки от командования, которое
оставляет заслуженных офицеров столько лет подряд без повышения по службе.
В общем, тут мы не сошлись, я лишь обещал обрадовать поручика Успенского,
- ведь он теперь штабс-капитан.
делом попытался поставить меня по стойке смирно. Я разочаровал его,
все-таки я по-прежнему командир нашего отряда, да и по производству я
старше. Про свои чины я, естественно, говорить не стал. Этот листок также
постараюсь ему не показывать.
обилие войск, в основном, конечно,тыловые службы, на тротуарах - барышни с
шелковыми зонтиками, чиновники в допотопной форме - и откуда они только
вынырнули?! - а повсюду развешаны воззвания Барона и плакаты, клеймящие
жидо-большевиков. Мальчишки разносили новую газету "Голос фронта", которую
уже успели наладить наши шустряки из службы пропаганды. Мы подозвали
одного Гермеса с пачкой газет, но, узнав, что сия газетенка стоит полсотни
рублей, отпустили его подобру-поздорову. Впрочем, поручиу Успенский не
выдержал и поинтересовался, сколько стоят советские газеты. Оказалось,
"Известия" шли по два рубля за номер. Мы тут же пожалели, что большевики
перестали присылать в Мелитополь почту. Чем покупать такой "Голос фронта",
так уж лучше читать "Известия".
подозрением. Мы, безусловно, портили общий вид: все в пыли, бородатые, а
про сапоги и говорить нечего. В конце концов, нас остановил какой-то
нахальный поручик из комендатуры, однако, узнав, что мы сорокинцы,
поспешил указать дорогу. Я надеялся вновь оказаться в памятной нам по
январю гимназии, но нам отвели какой-то постоялый двор, давно, еще при
красных, переоборудованный под казарму.
порывался, несмотря на больную ногу, бежать в город на поиски нашей сестры
милосердия. Мы отослали Ольгу в Мелитополь с ранеными после первого же дня
боев и, к счастью, Верден ей пережить не пришлось. Я еле удержал
прапорщика, велев ему сперва позаботиться о взводе, а затем пообещав
отправиться на поиски вместе с ним.
телеграф, чтобы дать весточку супруге, а мы решили совершить променад по
городу Мелитополю, предварительно нанеся визит в городской госпиталь, где,
по моим предположениям, должна была находиться Ольга. Отправились мы туда
всей компанией - я, поручик Успенский, прапорщик Мишрис и наш цыган,
которого, несмотря на все личные моменты, грех было оставлять одного.
главную улицу. Признаться, чувствовали мы себя не очень уютно, хотя и
надели свежие кители, которые имели, как нам казалось, вполене приличный
вид, да и бороды успели подбрить. Но выглядели мы, конечно, не ком иль фо.
Особенно, по сравнению с блестящими офицерами, заполнившими мелитопольские
улицы. Мы знали им цену, но зато у каждого на кителе сверкал чуть ли не
целый иконостас. Мы свои награды, по старой привычке, не надевали. В бою
всякое случается, легко остаться без кителя, посему наши кресты надежно
прятались. В общем, барышни принимали нас, судя по всему, за штрафников.
Того же мнения были, очевидно, и патрули. Поручика Успенского два раза
останавливали за неотдание чести, и каждый раз приходилось выяснять
отношения.
меркам вполне могло считаться рестораном и, подсчитав наши финансы,
заказали что-то более-менее приличное и бутылку "Смирновской" впридачу. На
"Смирновской" настоял поручик Успенский, заявивший, что картофельный
самогон стоит у него комом в горле.
"Смирновскую". Время от времени до нас доносились обрывки разговоров, и мы
узнали много любопытного - от подробностей поимки главаря местной чеки до
предстоящего посещения Мелитополя Бароном.
животрепещущую тему, - сколькими снарядами дивизионной гаубицы можно
накрыть нашу роту. Он, помнится, утверждал, что одного вполне хватит, и
лично брался навести орудие. Я все-таки был большим пессимистом и считал,
что понадобится не менее трех снарядов. И то, кто-нибудь да выкрутится. Мы
приводили аргумент за аргументом, перечисляя памятные нам по Германской
типы снарядов, как вдруг я заметил странную метаморфозу, произошедшую с
прапорщиком Мишрисом. Прапорщик неподвижно застыл, держа в руке вилку, а
взгляд его при этом был устремлен куда-то в угол. Я проследил за ним и
понял, в чем дело. Бедный Мишрис!
шампанского ми цветов восседала Ольга. И вид ее совсем не напоминад
военнопленную. Скорее, наоборот.
прапорщиков были способны в тот момент прожечь даже асбест, но сияние
Ольги отражало их без всякого для нее вреда. Офицеры горланили, хохотали,
Василенко Иван
Маркелов Олег
Шилова Юлия
Никитин Юрий
Муркок Майкл
Перумов Ник