Чтение 41–й страницы книги ~Право на смерть~

потрясла ее меньше, чем произошедшее во Фриско. Предательство так ей
поначалу понравившегося Панина, похищение, подземная тюрьма, страх смерти,
попытка изнасилования, встреча с подругой-покойницей - многовато за три
дня для привыкшей лишь к победам и всеобщему поклонению женщины. Вот она и
сломалась. Смотреть на нее было тяжело, и здесь не мог помочь даже
волшебный новиковский браслет. Надежда у меня была лишь на Ирину, на ее
ласковую и деликатную психотерапию. Ну и на время тоже.

Однажды утром, когда только-только рассвело, мы с Андреем оказались
на палубе вдвоем. Я просто любовался вечной прелестью всплывающего из-за
горизонта солнца, а Новиков работал над собой. Как следует размявшись с
гирями и штангой, он в заключение поднялся на руках по вантам до
грота-салинга и, выбрав подходящий момент, нырнул с сорокаметровой высоты
в зеркальную штилевую воду. Вот уж на это духа у меня бы не хватило.

Поднявшись на борт, он вытер мокрое, довольное собой и просто жизнью
лицо. Хотя и был он на полголовы меня ниже и килограммов на двадцать
легче, мускулатура его внушала уважение. Не удивлюсь, если он может ломать
подковы или завязывать узлами кочергу.

- Нет, специально как-то не пробовал. Лом однажды удалось согнуть, но
там была ситуация... - ответил он на мой вопрос.

Потом, естественно, коснулись других околоспортивных тем, он упомянул
своего товарища, который на вид далеко не Геракл, однако может разорвать
колоду карт, пальцем проткнуть человека насквозь, а я рассказал про
таланты отца Григория.

- Да вот и кстати, - сказал Андрей без всякой как бы связи с
предыдущим, - а ты вообще когда планируешь домой-то возвращаться?

Я дернулся, подумав, что, кажется, переоценил степень воспитанности
Новикова. Он понял ход моих мыслей.

- Нет, что ты, что ты... Вовсе не о том я говорю. Просто делать этого
не следует, если вдруг имеешь такое намерение. Хочется думать, что в
данный момент вы с Аллой надежно потерялись. А дома вас уж непременно
ждут. Да и вообще в пределах цивилизованного мира.

И пояснил, что на его взгляд, опрометчиво надеяться, будто Панин и
компания согласятся признать свое поражение.

- То, что поначалу он напугался - это факт. Как, впрочем, не менее
непреложный факт, что никакой серьезный "деловой" просто так не простит
потерю пяти миллионов, плюс унижение, причем публичное, и не откажется от
перспективы гигантских барышей вкупе с надеждой на личное бессмертие. И
уже сейчас, железно, половина московской и федеральной полиции вкупе с
контрразведкой тебя с нетерпением ждут.

- Считаешь, они и наших купили? - усомнился я.

- И покупать не надо. Оформят у себя во Фриско дело и потребуют
выдачи. Доказывай потом. А можно и еще проще...

Я снова подумал, что Новиков явно не дилетант в подобных вопросах. В
отличие от меня.

- Поэтому наилучший вариант - покатаемся по морю, а потом ко мне в
Новую Зеландию. Уединенное поместье, всевозможные удобства жизни и...
Впрочем, о другом позже поговорим. - Он снова непринужденно перевел
разговор, причем сделал это так, что не оставил повода продолжать
интересующую меня тему.

Вообще против прогулки хотя бы и в Новую Зеландию я не возражал. Там
я тоже не был, а Москва меня влекла очень мало еще и потому, что и без
помощи Панина Алле неминуемо пришлось бы, как минимум, давать объяснение в
надлежащих инстанциях, что при ее состоянии я допустить никак не мог.

Однако помнил я и о том, чем закончилось тоже вполне невинное и
разумное приглашение Майкла. Куда ни кинь, одним словом.

А дни все текли в неге и роскоши. Кроме общепринятых на "Призраке"
развлечений я нашел себе еще одно, персональное. Как я уже упоминал, на
яхте не было экипажа, что поначалу меня несколько удивило. А он и в самом
деле оказался не нужен, разве что Новиков с Ириной пожелали бы вести
абсолютно барскую жизнь.

Автоматика управления была настолько совершенна, что участие
судоводителя требовалось лишь при швартовках или в каких-то трудно
представимых форс-мажорах. Компьютер сам следил за курсом и погодой,
управлял парусами и двигателем, мог маневрировать в полном соответствии с
обстановкой и правилами предупреждения столкновения судов.

Потому и мог Новиков в одиночку бороздить океаны на трехсоттонной
трехмачтовой яхте с гафельным вооружением.

Однако я выговорил себе право стоять ночные вахты - с нуля до
четырех, а чаще - с четырех до восьми. Опять же как дань детским
романтическим мечтаниям.

Уж больно хорошо, отключив автопилот, стоять на зыбком мостике,
смотреть на освещенную зеленоватой лампочкой нактоуза катушку компаса,
чутким ухом ловить по гулу такелажа момент, когда - но ни секундой раньше
- следует брать рифы и брасопить реи, чтобы не лишиться мачт, но и узла
скорости не потерять напрасно, воображая, что за кормой стригут гребни
волн "Катти Сарк", "Фермопилы" и "Челлэндж" в извечном стремлении первыми
доставить в Лондон груз драгоценного цейлонского чая...

Новиков, все правильно понимая, отнюдь не возражал, да иногда и сам
поднимался ко мне, чтоб поделиться вдруг пришедшей в голову и
заслуживающей обсуждения мыслью, или просто молча покурить, облокотившись
о дубовый планширь.

И обо многом мы успели переговорить за последнюю неделю. Андрей по
своему психотипу относился к людям, которым необходим собеседник или даже
просто слушатель, способный понимать извилистый ход их мыслей. Например -
о истинной сущности Артура. К примеру, нам обоим хотелось понять, о чем
все время он так напряженно думает? Неужели же только и по-прежнему о
своем пресловутом праве на смерть. Неужели совсем не трогает его красота
окружающего мира, прекрасный миг такой короткой, единственной человеческой
жизни? Вот это все - прозрачная на десятки метров вглубь вода, жемчужные
облака на зеленовато-розовом закатном небе, ощущение ласкающего обожженную
солнцем кожу соленого ветра, предвкушение ужина с неторопливой дружеской
беседой под ледяное шампанское и густой бенедектинский ликер с гедасским
кофе, таким крепким, что каждый глоток нужно запивать пузырящейся
минеральной водой... Неужели для него все это - по-прежнему лишь тоска и
мерзость убогой больничной палаты?

Еще Новиков часто - о чем бы мы ни говорили вначале - легко и
непринужденно переводил беседу на темы моего земного и космического
прошлого, и я не раз ловил себя на ощущении, что идет обыкновенный, пусть
и крайне деликатный допрос.

Но куда важнее оказалось то, что совершенно неожиданно мое
пристрастие к одиноким ночным бдениям сыграло еще и чисто медицинскую
роль.

Одним из проявлений развившегося у Аллы невроза, наряду с многими
другими неприятными симптомами, была поначалу удивившая меня, а потом
заставившая всерьез страдать острая неприязнь к так называемой личной
жизни.

Уютные, но тесноватые каюты "Призрака" вообще не слишком располагали
к любовным утехам. Какая может быть раскованность и "мексиканская
страсть", если и одному человеку там едва хватает свободного места, чтобы
раздеться, не цепляясь плечами и локтями за шкафы и переборки (особенно
при моих-то габаритах), а второму при этом пришлось бы ждать в коридоре
или забираться на стол. Койка же с высоким бортиком удобна лишь тем, что
из нее не вывалишься в любую качку. О звукоизоляции я вообще не говорю.

А у Аллы как раз образовался сдвоенный синдром: клаустрофобия плюс
страх того, что с ней чуть не случилось в бункере. Вот и как отрезало -
малейшая попытка хотя бы как следует ее обнять вызывала чуть ли не
истерику.

А мне-то, при курортной обстановке и обилии постоянно мелькающих
перед глазами прелестных женщин, каково было терпеть принудительный
целибат?

Не знаю, чем бы все это закончилось, если бы однажды, после особенно
удавшегося ужина, с фортепьянным концертом Ирины и песнями Андрея под
гитару и, разумеется, с достаточным количеством шампанского она не вышла
проветриться ко мне на мостик, когда все остальные (я надеюсь) крепко
спали.

И без специальных стимуляторов воображения ночь была чудесна - мало
что просто звезды. Южный Крест на черном бархате, фосфоресцирующие блики
на воде, так еще и залповые звездопады, словно лично нам адресованный
салют. Ну а когда в голове вдобавок звенит коллекционный "Брют" - о чем
тут еще можно говорить...

Алла была в шелестящем под легким ветром прозрачном шафрановом сари,
и если бы не выгоревшие до белизны волосы, вполне сошла бы за... как там
называются в индуистском пантеоне богини красоты и секса - апсары,
кажется?

В общем, я не удержался, обнял ее и ощутил, что именно сейчас она не
собирается сопротивляться.

Вот только где? Рядом трап в кают-компанию, но если вдруг снова стены
и низкий потолок вызовут прежний ужас? И тут меня осенило!

Рядом затянутый чистейшим белым тентом вельбот. Чем не царское ложе?
Я перебросил вперед тумблер автопилота и подхватил Аллу на руки.

Не так уж просто и легко смотать с неподвижно лежащей навзничь
женщины семь метров ткани, зато потом... Под сари на ней не было больше
ничего. Похоже, она все таки боролась с собой, потому что даже при свете
одних только звезд я увидел ее закушенную губу, сжатые страхом веки. И
первый ее стон был отнюдь не стоном наслаждения.

Но все-таки она прорвала черную завесу меланхолии, или уж как там
называется ее болезнь. Возможно, именно такая встряска давно ей была
нужна, а не прописанные Ириной транквилизаторы.

Какое-то время Алла оставалась словно в полусне, безвольная и
пассивная. Мне даже показалось, будто это вообще не она, а девушка