Приемник был старый, но очень хороший: "Полюс". - Еще что-то пробивалось.
А с часу... Армейские глушилки. Вы их видели, наверное. Такие фургоны,
похожие на цистерны...
были обычные крытые прицепы с телескопической мачтой, наподобие тех, с
которых ремонтируют уличные фонари и прочее. Но возражать я не стал.
Собственно, вся моя надежда и была - на эти фургоны...
Когда стреляли на улицах. А сегодня передали: партия берет власть
непосредственно...
Партия... Ах, суки...
Я ей не сказал. Сказал, что все нормально.
ящик. Они бы пришли за ним...
метрах, пробивалась то ли морзянка, то ли цифровые группы, да на длинных
царила тишина. Не было даже Вагнера.
непрофессиональный, недикторский, но довольно сильный голос произнес:
"Внимание. Господа, всем внимание. Через несколько минут будет передано
важное сообщение. Ахтунг, ахтунг. Нах ейнигер цайт..."
А меня Герберт. В честь Уэллса. Родители увлекались. Сашке отчество
досталось - все думают, что он дейч. Говорил ему: смени...
важное сообщение..."
партии, всем сохранять полное спокойствие... - предположил я.
выдумать. Хотя нет, почему же...
время Рыбаков и двое его ребят, их каким-то чудом, через Красный крест,
выцарапали у короля Бехруза, я помню их лица: бронзовый загар с розовыми
рубцами там, где сошла кожа, и неподвижные, обесцвеченные, вареные
глаза... но я смотрел на приемник, а Герберт смотрел в стакан, он наливал
вино, и в этот момент все вдруг превратилось в негатив: черное окно стало
ослепительным, белый холодильник - черным, рука Герберта - тоже черной, а
бутылка - прозрачной... В следующий миг я прижимал Герберта к полу,
зажмурив изо всех сил глаза и ожидая испепеляющего жара, и в то же время
автоматически вел счет секундам: семь... восемь... девять... десять...
одинна... И тут врезало.
звон в опустевшем черепе... оказалось: тугой толчок, металлический
протяжный удар и сходящий на нет далекий вой... впрочем, в ушах все равно
была вата, и что говорил Герберт, я не слышал. Он что-то говорил, кричал.
Сиди, крикнул я, сейчас! Я встал на ноги и повернулся к окну.
приемник со светящейся шкалой, но я никак не мог понять, что это шкала, и
смотрел на нее, как баран, ничего не понимая... потом все-таи понял и смог
перевести взгляд наружу, в темноту. Сквозь лиловые пятна проступила
красная точка, я сощурился: действительно, красная точка, похожая на
огонек тлеющей сигареты - в небе, невысоко, неподвижно.
сноп искр... Это Измайловская игла, сказал рядом Герберт. Это взорвали
Измайловскую иглу...
коротких... на коротких по-прежнему вой и скрежет. Взорвали, сказал
Герберт, надо же... Он тяжело, боком опустился на стул и вдруг затрясся.
Глаза у него были закрыты, рот свело, руки вцепились в край столешницы -
мертво, как якоря. Кажется, он что-то говорил, но на волю прорывались лишь
искореженные лающие звуки. Я сунулся в холодильник: там стояла еще одна
бутылка вина. Нашел чайную чашку, налил до краев, поднес ему ко рту. С
трудом, расплескав половину, он выпил вино. Чуть обмяк. Ничего, сказал я,
все это ничего... пойдемте, я вас положу. Он дал увести себя в комнату,
показал на диван: здесь. Он был слабый, как столетний старик. Разберетесь
тут, что и как, сказал он, вон - комната сына, там и ложитесь...
развесил свою одежду. Просто постоял у окна. Игла полыхала, как свечка.
Взрывом ей, похоже, срубило вершину, и образовалась труба, набитая всякой
горючей и полугорючей дрянью. Потушить такой пожар невозможно. Надо просто
ждать, когда все выгорит. Да, а взрыв-то был, по всей видимости,
мини-ядерный: скажем, рентгениевая бомбочка двадцатитонного эквивалента...
сказал:
смотрит долго-долго, и глаза у него при этом... Умереть можно за такие
глаза. В комнате сильно пахло гарью, пылью, бензином, табаком, потом - не
было у них ни сил, ни времени отмываться... они повалились на брошенные на
пол одеяла, как срезанные одной очередью. Семь человек: пять мальчиков и
две девочки, лет по пятнадцать-семнадцать, не больше. Команда... Щенячья
бригада.
кузов грузовика наклоняется, и через борт в жидкую грязь начинают падать
кукольно-мягкие белые тела... Я рывком сел. Было очень светло.
лежал на своем диванчике лицом вниз. Возможно спал.
себя полосатые пижамные брюки, сел на край ванны - и вдруг весь застыл.
Полное оцепенение, телесное и умственное... я сидел, держа в руках свои
чуть влажные штаны, и изо всех сил о чем-то думал.
переведя дыхание, сказал я в пространство и не знаю кому. Пространство
улыбнулось в ответ - то ли рассеянно, то ли как-то еще.
Великое, господа, изобретение - холодный душ... гениальное изобретение.
Куда гениальнее, чем миниатюрные бомбочки большой разрушительной силы...
Впрочем, им тоже не стоит злоупотреблять. Я растерся полотенцем, оделся,
попрыгал на месте: не гремит ли что. Тут же сообразил, что греметь нечему,
оглянулся: какой гад разыграл? На стене ванной показывала толстый язык
нарисованная смешная рожа. Ага. Один-ноль.
все, что только мог, вон они лежат, мои проигрыши: Командор, девочки,
ребята, журналист Валерий, Анжелика Папст, грузинские мальчики, княжна,
все - лежат... А игра идет, ставки до небес, и все, что я могу поставить -
это я сам. Ну, что же... так тому и быть. Вдруг стало страшно. Давно
забытое, подавленное чувство вернулось, и почему-то от этого страха мне
стало легче. Как будто ощутил опору под ногами...
пугайся, тут малость неприбрано и навалено по углам, но мы разберемся. Мы
понемногу разберемся - и сам показал язык развеселой морде на стене.
Ну, что... три дня назад началась стрельба, поднялся вой в эфире,
прорезались неизвестные радиостанции. Призывали к вооруженному
сопротивлению. В названных местах действительно были какие-то люди, они
давали указания: идти туда-то и туда-то, строить баррикады, готовиться...
пригнали грузовик с карабинами и всем раздали карабины, но без патронов.
Кричали, что нельзя стрелять ни в каких солдат, кроме рейхсгренадер, а
тех, как назло, не было. Потом на трех панцервагенах подъехали зулусы и
открыли огонь - сначала поверх голов, а потом уж... но все равно многие