соседним столиком услышали и стали рассказывать о львовском пиве. Под
разговор, неожиданно ставший общим, они ушли.
купе ехало по два человека, причем половина купе вообще пустовала. Но были
вагоны, в которых купе были четырехместными - как тюремные каюты на судах
"Проктор бразерз компании". И были вагоны, где вообще не было купе:
сплошное обитаемое пространство. В них набито было человек по восемьдесят.
Опять вспомнилось, как на вокзале: война, разруха, беженцы... Это просто
впятеро дешевле, чем у нас, объяснил Алик. Вот и едут люди. Да, конечно,
подумал Глеб, но до чего не многим приходится пользоваться этой скидкой...
себя. А есть еще "Колин" - для самых бедных, где продают просто место на
палубе...
произвел: вода и вода. Огромный ковер прибитых к берегу бревен... Берега
могли бы быть красивыми, верно, но слишком уж безжалостно на них
похозяйничали. Именно здесь, на берегу Байкала, Глебу впервые пришло в
голову это слово: "безжалостность". На много лет вперед оно опередило его
восприятие Старого мира... Да, этот мир был прежде безжалостен. И люди
были прежде всего безжалостны. В первую очередь - к себе. Странно: они
гордились этим...
выбрались в коридор - постоять у окна. Из их купе пахло, как из кабака.
ахнуло...
летать. Повадками они походили на лихих лоцманов, проводящих суда между
островами Эпифани. Эти люди умели делать то, чего не могли другие, и тень
этого умения лежала на их лицах. Но в то же время это была их работа,
проклятое ремесло, они "ломали" его за деньги - и это тоже лежало на их
лицах.
надо, а этот трамвай там не тормозит, представляешь? Тьфу, черт! В смысле
- наоборот. Ну да ладно. Мы, значит, земляки получаемся. Васька, у нас там
осталось по сто?
- И закусь, и все такое. Понимаешь, - сказал он Глебу, - едем вдвоем, друг
друга морды только и видим. Скучно же так пить, а?
переглянулись.
Глебовой контузии, сочувственно повздыхали, выпили за выздоровление. Сам
Глеб тихонько, думая о своем, лизал коньяк - напиток, похожий немного на
тот, которым угощал его - как давно это было! - Бэдфорд. Да, что-то не так
было во всей суете минувшего месяца, что-то не сходилось, да и не могло,
наверное, сойтись - слишком уж многие врали ему... Да ты ешь, парень,
старательно угощали его, в санатории вашем небось по-солдатски кормили -
пытались впихнуть в него кружочки твердой колбасы, кусочки копченой рыбы,
рыбу из жестяной банки, тушеную, распадающуюся... не было такого в вашем
санатории, небось... Он ел, стараясь соответствовать. За окном вновь была
тайга, невысокие горы, дорога петляла, поезд шел то по высоким насыпям, то
по лощинам, то нырял в туннели. Очень долго не было и намека на жилье.
Летчики и Алик о чем-то оживленно болтали. И в один тоскливый момент Глеб
забыл, что так нельзя делать, но просто уже не было сил переносить
одиночество...
давно выдуло могучим сквозняком. Снаружи скользил голый скелетоподобный
лес. Глеб встал и осторожно выглянул в коридор. Там было, естественно,
пусто. Обрывки занавесок бились, как крошечные черные флаги. Нельзя было
долго оставаться здесь. А интересно, в паровозе тоже никого нет? Дорога
изгибалась, в окно был виден и хвостовой вагон, и паровоз... нет, тут они
называются как-то иначе, забавнее... тепловоз, вспомнил он. Пустой
тепловоз без машинистов... или же кто-то ведет этот призрачный поезд?
Простой ответ: что машинист в реальном мире ведет сразу два поезда: и
свой, и теневой - отпадал: иначе весь пыльный мир был бы полон движущимися
механизмами... Да, над всем этим еще думать и думать... а ведь я немало
узнал за это время, почти удивился Глеб. Да, немало узнал...
сложил ладони лодочкой, заслоняя часы от света, заглянул одним глазом.
"Альдо", - чуть светилась надпись. Альдо. С ума можно сойти.
посторонних, совершалось искренне. Равно как и произносимое - не было
правдой. Но ведь Альдо, что общеизвестно, являлся прямым и
непосредственным виновником изгнания отца. Предателем. Негодяем.
служебной командировки, то...
взял со стола свой недопитый стакан. Как обычно, его исчезновения никто не
заметил.
осматривался в этом по здешним меркам большом и шумном городе. Чем-то
похож на Ялту, только дома другие - ну, это естественно. Ессестно. Он
испытывал к этому городу - как и к остальным городам Транквилиума -
безотчетное чувство брезгливости. Точно такое же, какое испытывал ко
всяческим больным, убогим, покалеченным, слабым и полудохлым. Он знал, что
такое болезнь и слабость, знал, каких сил стоит их преодолеть - и знал
точно так же, что преодолимо все, кроме смерти. К седьмому классу он
перенес четыре операции, был худой и хилый, в очках - готовая мишень. К
середине восьмого - с ним боялись связываться самые отъявленные. Он
сказал: бить буду сразу насмерть - и показал, как: кулаком выбил дно у
железного ведра. Все можно одолеть, была бы воля - а если нет, то о чем
вообще говорить?
восстаний - торопливого, ущербного как по драматургии, так и по тактике, а
потому проваленного с треском и копотью - в городе похаживали армейские
патрули, висели портретики: "Разыскивается", с проверкой документов дело
было поставлено достаточно четко, а в гавани, далеко от берега, но очень
видно, несли службу три парусных сторожевика и три паровых быстроходных
катера. С караульной службой у них полный порядок, сказал Пигулевский,
когда они прохаживались по набережной. И на дорогах тоже? И на дорогах.
Что, мышь не проскочит? - Чемдалов поднял бровь. Мышь не мышь, но лошадь
провести трудно, невозмутимо сказал Пигулевский, вы же видели, какие тут
заросли. Значит, так, сказал Чемдалов спокойно: я не верю, что
контрабандисты сидят по норам. Любая сеть состоит из дыр. Завтра - завтра!
- я должен знать, как переправить тонну груза на острова. На острова? -
изумлению Пигулевского не было предела. Да мелкими партиями - тонну. Ну,
если мелкими... мелкими, наверное, можно...
бредущих по боковой аллейке приморского парка: отставной офицер средних
лет беседует с молодым почтовым чиновником. Отец и сын или, скорее, дядя с
племянником. Идиллия.
десятки килограммов колымского приискового золота и сотни тысяч доз
колумбийского и кубинского кокаина. Вырученные деньги использовались для
поддержки левых профсоюзов, радикальных партий, некоторых сугубо
террористических группировок (к ним Вась-Вась питал особое пристрастие) -
и, разумеется, на подготовку и проведение восстаний. Но еще больше средств
уходило на дискредитацию власти - причем суммы настоящих взяток, сунутых
через подставных лиц тем или иным чиновникам, составляли едва ли десятую
часть того, что платили газетам за раздувание этих скандалов. Но это
давало настоящий эффект: вот уже четыре года подряд аналитики фиксировали
медленное, но все ускоряющееся падение авторитета правительства. Помогала
тому и политика президента Хоука, человека умного, но слишком упрямого,
негибкого: встретившись с препятствием, он забывал обо всем, штурмуя его -
зачастую в лоб. Все, кому хотелось, давно играли на этом. Хоук был
предсказуем и потому уязвим, и Чемдалов даже слегка жалел его - брезгливой
презрительной жалостью.
предусматривал создание мощной партии, опирающейся на армию
неквалифицированных рабочих и сельскохозяйственных сезонников, и
дальнейшее проведение ее к власти путем нехитрых комбинаций, отлично
показавших себя в Африке. Хрущев очень увлекся этой идеей: вставить фитиль
Америке, установив советскую власть в стране, населенной выходцами из
Америки. Сама идея фитиля была у него чисто фрейдистской - а потому
неодолимой. Потом все-таки оказалось, что Мерриленд - это не Африка. План
Посняков Андрей
Трубников Александр
Гуревич Георгий
Посняков Андрей
Шилова Юлия
Самойлова Елена