Чтение 41–й страницы книги ~Дочь некроманта~

Она вспоминала - давно минувшие дни в Княж-городе, и последовавшие за
ними бесконечные годы бегства и скитаний. Теперь-то она понимала, от кого
пытались скрыться ее мама и дедушка, только по-прежнему не могла уразуметь,
почему же она так понадобилась этому проклятому чародею.

Она рассказывала, как дедушка встретил Михаэля, воина Святого Престола,
как тот присоединился к ним и стал для нее, тогда еще никакой не Ниакрис, а
просто Лейт, самым настоящим дядей. Как они добрались до Пятиречья, надеясь
найти там настоящий новый дом. О том, как хорошо и тихо жили они там, и
казалось - беда таки пройдет стороной.

И еще она рассказывала о том дне, когда беда нагрянула.

Монашек слушал молча - только крепко держал Ниакрис за руку. И она
отчего-то не выдергивала пальцев.

Сухих, жестких, совсем не девичьих пальцев - они скорее подошли бы воину,
мореходу Волчьих островов или замекампскому кочевнику-варвару...

Ее голос не дрожал, глаза оставались сухи. Пора слез кончилась раз и
навсегда во дворе заброшенного скита.

Она рассказывала о своей жизни среди поури, как убивала ради котелка
вонючей каши, чтобы самой не умереть с голоду. О том, как попала в монастырь
Ищущих, как ей показалось, что ее хотели принести в жертву невесть чему, и как
вырвавшаяся на волю ее ненависть не оставила в монастыре ничего живого,
испепелив даже оказавшиеся на краткий срок под ее властью магические камни.

И как она попала в Храм.

Монашек ничего не сказал, когда она наконец умолкла и неожиданно для самой
себя постыдно шмыгнула носом, стараясь удержать все-таки подкатившие слезы. Он
только протянул руку, обнимая ее за плечи прижимая к себе и баюкая, словно
ребенка.

- Он очень хотел тебя разыскать, - тихо проговорил монах. - То, что ты мне
рассказала... ничего из происшедшего не было простой случайностью. Я
догадываюсь, что сделал твой дедушка... сотворил заклинание, сделавшее вас
недоступными для сыскных чар этого самого некроманта.

- А потом? - прошептала Ниакрис.

- Разве ты не догадалась? Что может сделать один волшебник, чтобы
разыскать другого волшебника? Правильно, заставить его прибегнуть к магии. Что
твой враг и проделал. Сперва набег гоблинов... я слыхал, от них пострадало все
Пятиречье, но только в нескольких местах им дали настоящий отпор. Магия в ход
не пошла, и враг по-прежнему точно не знал, где вы. Ему потребовался второй
набег, набег поури, чтобы твой дедушка наконец-то прибег к своей волшебной
силе - и тогда врагу оказаться рядом было делом нескольких секунд. Я слышал,
что ему служат вампиры... а эти владеют многими тайнами, что не по зубам даже
иным истинным чародеям. Я, например, не могу мгновенно переноситься с места на
место - а вампиры, особенно высшие, говорят, свободно. Правда, не пойму я
тогда другого - если это твой враг наслал на вашу деревню поури, убил твоих
родных, - почему не убил тебя? И почему тебя оставили в живых поури, которые
вообще-то, как я говорил, пленников либо съедают, либо продают, но ни в коем
случае не принимают в свою среду?.. Признаюсь, Лейт, для меня это загадка.

Наступило молчание. Чуть потрескивал догорающий костер, о котором все
забыли во время разговора. Монашек опомнился первым, вскочил, подбросил в
огонь хвороста, добыл из-под рясы небольшой топорик, принялся рубить сухую
лесину.

- До утра мы все равно отсюда не сдвинемся, - пояснил он.

- Не сдвинемся, - эхом откликнулась Ниакрис, неотрывно глядя на
разгорающийся огонь. В пляшущих языках пламени ей чудились высокие,
выморочно-тонкие башни вражьей твердыни, медленно рассыпающиеся в пыль,
проваливающиеся сквозь саму плоть земли, не в бездны даже - в иномирье, откуда
нет возврата, что хуже и страшнее любого посмертия здесь, в Эвиале, туда, где
жертвы чудовища смогут наконец сами отомстить за себя...

Монашек подложил в огонь пару поленьев потолще, уселся рядом.

- Не зову тебя повернуть назад, Лейт, - шепнул он ей на ухо. - И сам не
поверну. Не знаю, что со мной... но хочу быть с тобой до конца.

- Я тоже хочу, - вдруг вырвалось у Ниакрис, а глаза предательски
защипало. - Но... ты прав. Зачем тебе умирать? Ты знаешь меня несколько дней...

Монах невесело усмехнулся:

- Знаешь, наверное, потому, что я, несмотря ни на что, все равно надеюсь
тебя вытащить...

Что-то пряталось в его голосе, словно пушистый котенок, играющий в прятки
со своей хозяйкой, - у Ниакрис был такой, давным-давно, когда они еще жили в
Княж-городе; и невольно девушка вдруг ощутила, какой ледяной глыбой давят на
плечи все годы одиночества и нескончаемых усилий - стать, стать, стать наконец
той, что сможет по-настоящему отомстить.

Она сама протянула руку. Голос, правда, дрогнул, когда она произнесла:

- Послушай, тебе не кажется, что, если мы все равно умрем, очень глупо в
эту последнюю ночь спать по разные стороны костра?..

Монах отшатнулся, и на лице его отразился такой ужас, словно перед ним
предстал во плоти тот самый Владыка Зла, о котором так любят повествовать
легенды верящих в Спасителя.

- Ты что, ты что! - забормотал он, лихорадочно осеняя себя спасительным
знаком. - Чтобы я... с отроковицей... да никогда... ни за что... лучше уж к
поури в котел... не оскверню...

Ниакрис вздохнула, словно опытная, умудренная жизнью женщина. И уже
собиралась, встав, обойти вокруг костра и самой сесть рядом с этим смешным
монашком, когда взглянула в его глаза - и поняла: для него все это не игра, а
действительно вера, истинная и глубокая. Для него она, Лейт, оставалась
отроковицей, которую можно любить, но ни в коем случае не идти дальше простого
и легкого касания пальцев.

- Хорошо, - с неожиданной для самой себя покорностью сказала она. - Коли
так, давай спать.

...И, как ни странно, спали они в эту свою последнюю спокойную ночь
крепко, спокойно и без сновидений.

* * *

Наутро они старались не смотреть друг на друга. Ниакрис ругала себя
последними словами, что все-таки не встала ночью и не прилегла рядом со своим
спутником, ну а о чем думал монах, так и осталось навсегда тайной.

Буреломные леса кончились.

На рассвете Ниакрис вместе с монахом подошли к горам. Перед ними
раскрывалось устье широкой долины; склоны густо заросли дремучим еловым бором,
над темно-зелеными вершинами кое-где виднелись серые гребни скал. Через долину
текла речка, по обоим ее берегам раскинулись луга - казалось бы, чудное место.

Если бы не...

Если бы не речка, что несла иссиня-черные воды, с клубящимся едким туманом
над ними.

Если бы не изрытые, истоптанные луга, покрытые сотнями полуразложившихся
тел.

Если бы не наполненный запахом тления воздух.

Если бы не человеческие костяки, невесть как оказавшиеся висящими на
ветвях деревьев вдоль края леса.

Если бы не парящее над лесом страшилище, чем-то напоминавшее громадную
летучую мышь, только отчего-то с длинной змеиной шеей и песьей головой.

- Славно, славно, - только и смог выдохнуть сквозь зубы монах. Верно,
открывшееся им зрелище зацепило даже его.

Однако ж поодаль от отравленной реки, там, на еще чистой земле, путники
увидели совсем другую картину.