Чтение 41–й страницы книги ~Новое оружие~

горизонтальных бетонных перекрытий и стальных переплетов пустых оконных рам.
Он слегка осел одной стороной и накренился; если поднять голову к быстро
бежавшим облакам, то казалось, что это большой океанский пароход сел на мель
и покинут всеми.

Через несколько часов было установлено, что в семнадцатой лаборатории,
в основании левого крыла корпуса, произошел взрыв, сопровождавшийся сильным
выделением тепла и радиоактивного излучения. Однако по силе фугасного
действия она соответствовала всего лишь авиабомбе крупного калибра:
полторы-две тонны тротилового эквивалента.

Все это доложил Александру Александровичу Тураеву молодцеватый
инженер-аварийщик со светлыми усиками на красном от холодною ветра лице
начальник команды. Александр Александрович неловко по-штатски сутулился
перед ним.

Радиоактивная опасность во дворе незначительна. Отсутствует радиация в
остальных частях корпуса и во вспомогательных зданиях. В семнадцатую
лабораторию мы проникнуть не могли из-за сильной радиации воздуха и самого
помещения. Установлены и работают воздухоочистительные устройства. Причины
взрыва еще неизвестны. Человеческих жертв не обнаружено... Окончив доклад,
начальник команды спросил: Разрешите продолжать работу?

Да-да! Пожалуйста, идите. Однако вот что: пока ничего решительного,
пожалуйста, не предпринимайте... без моего... э-э... указания. За четкой
напористостью рапорта академик Тураев все же смог уловить, что инженер
далеко не тверд в ядерных исследованиях. Дело-то, видите ли, очень
необычное...

Слушаюсь! Ждать вашего приказания! Начальник команды повернулся и хотел
выйти.

Погодите. Э-э... Скажите, пожалуйста, вы не догадались взять пробы
воздуха для анализа радиоактивности?

Инженер смешался и развел руками:

Не учел, товарищ академик... Прикажете взять?

Теперь уже поздно, пожалуй. Впрочем, возьмите... В разбитые окна
кабинета в административном корпусе свирепо задувало. За столом сидел
Александр Александрович, в плаще, положив озябшие синие руки на стол
"Человеческих жертв не обнаружено..." Перед ним лежали только что
принесенные из проходной два табельных жетона. Треугольные кусочки алюминия
с дыркой для гвоздя и цифрами: "17 24" жетон Ивана Гавриловича Голуба и "17
40" жетон Сердюка. Края округлились от многолетнего таскания в карманах.

Александр Александрович чувствовал душевное смятение и растерянность и
никак не мог справиться с этими чувствами. Разное бывало, особенно в первые
годы крупных ядерных исследований: люди, по своей неопытности или от
несовершенства защиты, заражались радиоактивной пылью, попадали под
просачивающиеся излучения ускорителей. Иногда выходили из управления
реакторы. Это были аварии, несчастные случаи, но это были понятные
несчастья... А сейчас? Тураев чувствовал интуицией старого исследователя,
что случилась не простая авария. За этой катастрофой таилось что-то
огромное, не менее огромное, чем нейтрид. Но что? С глухой, завистливой
печалью чувствовал он, что не ему, восьмидесятилетнему старику, предстоит
вести эти исследования: здесь нужна сила, бешеное напряжение мысли, энергия
молодого воображения. Голуб и Сердюк! Что ж, они погибли как солдаты. Такой
смерти можно только позавидовать. А ведь именно Иван Гаврилович сейчас так
нужен для расследования этой катастрофы, которую он вызвал и от которой
погиб. У него была и сила, и страстность исследователя, и молодая голова...

Александр Александрович отогнал бесполезные печальные мысли, положил
жетоны в карман и тяжело встал: нужно действовать. Он вышел во двор.

На асфальтированных дорожках и лужайках небольшими группами стояли
сотрудники. Они выглядели праздно среди тревожной обстановки в синих,
желтых, коричневых плащах и пальто, в красивых шляпах и, должно быть,
чувствовали это. Весть о том, что профессор Голуб и Сердюк находились в
лаборатории вчера вечером, в момент взрыва, передавалась вполголоса. Никто
ничего толком не знал.

Сердюк? Так я ж его вчера видел, здоровался! удивлялся басом стоявший
невдалеке от Тураева высокий, плотный мужчина. Он вчера к нам в бюро
приборов счетчик частиц приносил ремонтировать!

Как будто это обстоятельство могло опровергнуть случившееся.

Прислонясь к дереву, плакала и беспомощно вытирала руками глаза
красивая черноволосая девушка кажется, лаборантка из лаборатории Голуба.
Возле нее хмуро стоял светловолосый молодой человек с непокрытой
перебинтованной головой и в плаще с поднятым воротником тот, который вчера
видел вспышку в семнадцатой из окна высоковольтной лаборатории...

По дороге в свой институт Николай Самойлов пытался, но никак не мог
осмыслить происшедшее. Только увидев покосившееся, ободранное взрывом здание
главного корпуса, серо-зеленые комбинезоны аварийной команды, тревожные
кучки сотрудников, он почувствовал реальность нагрянувшей беды: "Ивана
Гавриловича и Сердюка не стало! Совсем не стало!.."

Выйдя из машины, он снял шляпу, чтобы охладить голову ветром, да так и
стоял в раздумье перед скелетом корпуса, пока от холода и тоскливых мыслей
его тело не пробил нервный озноб. Что же случилось? Диверсия? Нет,
пожалуй... Неужели то, о чем Иван Гаврилович говорил тогда, в парке, и чего
он, Самойлов, не хотел понять?

Николай увидел академика Тураева в легком распахнутом плаще, с
посиневшим морщинистым лицом и подошел к нему.

Здравствуйте, Александр Александрович! Он пожал сухую, старческую руку.
Я привез два нейтрид-скафандра для... Не найдя нужного слова, он кивнул в
сторону разрушенного корпуса. Помолчал. Думаю, что в лабораторию идти нужно
мне. Я знаю положение всех установок, я хорошо знаю скафандры. И, замявшись,
добавил менее решительно: Я ведь почти два года работал у Ивана
Гавриловича...

Тураев смотрел на высоченного Самойлова, подняв голову вверх,
внимательно и даже придирчиво, будто впервые его видел. Они нередко
встречались и в институте, и на нейтрид-заводе, и на конференциях, но сейчас
отсвет необычайности лежал на этом молодом инженере, как и на всем вокруг...
Высокий, чуть сутулый, продолговатое смуглое лицо с крупными чертами; лоб,
перерезанный тремя продольными морщинами; ветер растрепал над ним светлые
прямые пряди волос; хмурые темные глаза; все лицо будто окаменело от холода
и горя. "Молод, силен... Да, такому это по плечу. Сможет и узнать и
понять... Эх, хорошо быть молодым!" Не зависть, а какое-то светлое отцовское
чувство поднималось в Александре Александровиче. Помолчав, он сказал:

Что ж, идите, если не боитесь... Только одному нельзя, подберите себе
ассистента.

Ассистента? Хорошо, я сейчас спрошу у наших инженеров.

Самойлов повернулся, чтобы идти, но в это время знакомый взволнованный
голос окликнул его:

Николай, подожди!

К нему подходил Яков Якин, хмурый, решительный, с белой повязкой на
лбу. Они поздоровались.

Что это у тебя? показал Самойлов на повязку.

Собираешься идти в семнадцатую? не отвечая, спросил Яков.

Да...

Возьми меня с собой.

Тебя? поразился Николай. Неприятно подумалось: "Славы ищет?" Что это
тебе так захотелось?

Понимаешь... Я видел все это... Вспышку, Голуба, Сердюка, сбивчиво
забормотал Якин. Я тебе хорошо помогу. Тебе там трудно будет понять...
Труднее, чем мне. Потому что я видел это! Понимаешь? Больше никто не видел,
только я... Из окна своей лаборатории. Понимаешь? Я уже пытался пройти,
сразу...

Так про это ты сможешь просто рассказать, потом... Самойлов помолчал. А
в лабораторию мне бы нужно кого-нибудь... он запнулся, понадежнее.

Эго слово будто наотмашь хлестнуло по щекам Якова; в них бросилась
кровь. Он вскинул голову:

Слушай, ты! Ты думаешь... Только ты такой хороший, да? Голос его
зазвенел. Неужели ты не понимаешь, что со мной было за эти годы? Думаешь, я
и теперь подведу, да? Да я... А, да иди ты к... Он отвернулся.

Николай почувствовал, что обидел Яшку сильнее, чем следовало. "Тоже
нашелся моралист! выругал он себя. Сам-то немногим лучше..."

Слушай, Яша! Он взял Якова за плечо. Я не подумав сказал. Беру обратно
слово! Слышишь? Извини...

Яков помолчал, спросил, не оборачиваясь:

Меня берешь с собой?

Беру, беру... Все! Пошли за снаряжением...

По дороге к машинам Николай внушительно поднес кулак к лицу Якина:

Ну, только смотри мне!

Яков молча улыбнулся.

Натягивая на себя тяжелый и мягкий скафандр, покрытый нейтридной
пленкой, Яков негромко спросил:

Коля, а от чего он предохраняет?

От всего: он рассчитан на защиту от огня, от холода, от радиации, от
вакуума, от механических разрывов... В прошлом году я в таком скафандре
бродил по луже расплавленной лавы. Так что не бойся...

Да с чего ты взял, что я боюсь?! снова вспылил Якин.

На этом разговор оборвался. На них стали надевать круглые шлемы с
перископическими очками. Высокий плотный инженер из бюро приборов тот,
который недавно удивлялся, что Сердюка, которого он вчера видел, нет больше
в живых, проверил все соединения и стыки, ввинтил в шлемы металлические
палочки антенны. Николай включил миниатюрный приемо-передатчик в наушниках
послышалось сдержанное дыхание Якина.

Яша, слышишь меня?

Слышу. Якин повернулся, медленно кивнул тяжелым шлемом.