побежал вперед, держась стены дома. Очень скоро его не стало видно в
мерцающем тумане, а дядя Юра все придерживал и придерживал лошадь, пока
она совсем не остановилась.
управляющий был, он по всем квартирам ходил, спрашивал, не прячет ли кто
оружие...
зашел, он уже уходить собирался...
пытаясь отогнать отвратительное воспоминание: он, обессиленно вися на дяде
Юре и Стасе, смотрит в прихожей собственной квартиры на какого-то
белоглазого коротышку, воровато запахивающего халат, из-под которого
виднеются фланелевые кальсоны. И отвратительно невинное, пьяное лицо
Сельмы из-за плеча коротышки. И как выражение невинности сменяется на этом
лице испугом, а потом - отчаянием.
муж, ты мне не жена, какое мне до всего этого дело?..
Только одного тебя...
приближаясь, вспыхнули фары - это был грузовик, мощный самосвал. Клокоча
мотором, он остановился шагах в двадцати от телеги. Послышался крикливый
голос, подающий команды, какие-то люди полезли через борта и понуро
разбрелись по мостовой. Хлопнула дверца, еще одна темная фигура отделилась
от грузовика, постояла немного, а потом неторопливо направилась прямо к
телеге.
не ввязывайся. Я говорить буду.
в кургузом пальтишке с белыми повязками на рукавах. На плече у него, дулом
вниз, висела винтовка.
сказал стеснительно:
сторону своего грузовика и вдруг с каким-то облегчением заорал: "Да вон,
вон еще валяется! Задницы слепые! Вон горелое лежит!", после чего сорвался
с места и, шумно топая плоскостопыми ногами, убежал по мостовой. Видно
было, как он размахивает руками и распоряжается, а понурые люди, слабо и
невнятно огрызаясь, волокут что-то темное, с натугой раскачивают и швыряют
в ковш самосвала.
понесло паленой шерстью и горелым мясом. Ковш был загружен доверху, жуткие
скрюченные силуэты проплыли на фоне слабо освещенной стены дома, и вдруг
Андрей почувствовал, что у него мороз пошел по коже: из этой жуткой груды,
явственно белея, торчала человеческая рука с растопыренными пальцами.
Понурые люди в ковше, хватаясь друг за друга и за борта, толпились возле
кабины. Их было человек пять-шесть, какие-то приличного вида люди в
шляпах.
на свалку, и - вася-кот... Эге, а вон и Стась нам машет! Н-но!
Стася. Когда телега поравнялась с ним, дядя Юра вдруг наклонился с
передка, вглядываясь, и почти с испугом спросил:
громко скрипнул зубами, потом взялся обеими руками за борт и принялся
что-то бормотать сдавленным голосом.
хлопали выстрелы, а Стась, держась руками за телегу, шел рядом, словно не
в силах взобраться, пока дядя Юра, наклонившись, не втащил его на передок.
говори ты толком, что ты болбочешь?
делают? Это кто же такое приказал?
не надо... Пани, - он повернулся к Сельме, - вам смотреть совсем не надо,
отвернитесь, вон туда смотрите... а лучше вообще не смотрите.
расширенные на все лицо глаза.
ты плетешься! Быстро ехай! - заорал он. - Вскачь! Вскачь!..
рассеялся, и открылся Павианий бульвар - источник шума, несомненно,
находился здесь. Шеренга грузовиков с двигателями, работающими вхолостую,
охватывала бульвар полукольцом. В грузовиках и между грузовиками стояли
люди с белыми повязками, а по бульвару среди горящих деревьев и кустов
бегали с воплями и визгами люди в полосатых пижамах и совершенно
обезумевшие павианы. Все они спотыкались, падали, карабкались на деревья,
срывались с ветвей, пытались спрятаться в кустах, а люди с белыми
повязками стреляли, не переставая, из винтовок и пулеметов. Множество
неподвижных тел усеивало бульвар, некоторые дымились и тлели. С одного из
грузовиков с длинным шипением излилась огненная струя, клубящаяся черным
дымом, и еще одно дерево, облепленное черными гроздьями обезьян, вспыхнуло
огромным факелом. И кто-то завопил нестерпимо высоким фальцетом,
перекрывая все шумы: "Я здоровый! Это ошибка! Я нормальный! Это ошибка!.."
опалив жаром и обдав вонью, оглушив и ударив по глазам, пронеслось мимо и
через минуту осталось позади, мерцающий туман вновь сомкнулся, но дядя Юра
еще долго гнал лошадь, отчаянно гикая и размахивая вожжами. Это черт знает
что, тупо твердил про себя Андрей, обессиленно привалившись к Сельме. Это
же черт знает что такое! Они же сумасшедшие, они ополоумели от крови...
Безумцы овладели городом, кровавые безумцы овладели, теперь всему конец,
они же не остановятся, они же потом возьмутся за нас...
надо того... - Он пошарил в телеге среди мешков, достал большую бутылку,
зубами вытащил пробку, сплюнул и принялся глотать прямо из горлышка. Потом
он передал бутылку Стасю, вытер рот и сказал: - Истребляете, значит...
Эксперимент... Ладно. - Он достал из нагрудного кармана свернутую газету,
аккуратно оторвал угол и полез за табаком. - Круто берете. Ох, круто!
Крутенько!..
бутылку, отхлебнула два раза и вернула Стасю. Все молчали. Дядя Юра дымил
и трещал цигаркой, бурчал горлом, как огромный пес, потом вдруг повернулся
и разобрал вожжи.
впереди снова озарился светом и послышался нестройный шум многих голосов.
На перекрестке, прямо посредине улицы, освещенная прожекторными лампами,
кишела, гудела и колыхалась огромная толпа. Перекресток был забит,
проехать было невозможно.
расстреливать, значит, тут же и митинги... Объехать никак нельзя?
послушать, что люди говорят. Может, насчет солнца чего скажут... Гляди,
здесь наших полно.
яростный голос:
от нечисти!.. от всех и всяческих тунеядцев!.. Воров - на фонарь!..
клепаный борт какой-то военной машины, а над бортом, вцепившись в него
обеими руками, озаренный голубым светом прожектора, качался взад-вперед
всем своим длинным, затянутым в черное туловищем и разевал в крике
запекшийся рот бывший унтер-офицер вермахта, а ныне руководитель партии
Радикального возрождения Фридрих Гейгер.
народный, истинно человеческий порядок! Нам нет дела до всяких там
Экспериментов! Мы не морские свинки! Мы не кролики! Мы - люди! Наше оружие
- разум и совесть! Мы никому не позволим! Распоряжаться нашей судьбой! Мы
Круз Андрей
Андреев Николай
Зыков Виталий
Пехов Алексей
Пехов Алексей
Андреев Николай