"Георгий Гречко" уже там...
проиграла первый раунд. Противник вел со счетом 1:0.
Тройка храбрецов сознательно подставлялась как наживка. Сглотнув эту
наживку, противник неизбежно оставлял след в пятимерном гравитационном
поле. След этот в виде ламинарных осцилляций держался в
межпространственных паузах неопределенно долго, и для гравитонных
пробойников космохода "Георгий Гречко" он был все равно что валерьянка для
кошачьего носа. По замыслу операции "Гречко" должен был ворваться в
пространство противника через час-полтора после захвата группы, и тогда
уже разговор был бы другой - вплоть до мгновенного повержения всей
органической и неорганической жизни в логове Великого Спрута в
безболезненный, но глубокий сон на сколько понадобится. Эти самые
час-полтора представлялись организаторам и исполнителям операции самым
опасным, даже смертельно опасным этапом. Обнаружив, что чудо-доктором
среди захваченных и не пахнет, осатаневшие бандиты могли их
просто-напросто перебить на месте. Что ж, к этому земляне были готовы.
Все-таки главной целью операции было обнаружить противника и полностью и
навсегда его обезвредить. С точки зрения флагмана Макомбера, Вани и
Двуглавого Юла, игра, безусловно, стоила свеч, остальные же ничего лучшего
предложить не могли.
противник поопасется делать сразу же резкие движения. Нормальный расчет на
благоразумие мерзавцев, на их страх перед возмездием, на их готовность в
любой момент спасти свою шкуру за счет шкуры соучастников. Флагман
Макомбер рассчитывал так или иначе втянуть главарей в переговоры, убедить
их в том, что на чудо-доктора надеяться не приходится, а надеяться следует
исключительно на добрую волю Земли и на ее медицину, тоже, кстати, весьма
неплохую, а для этого лучше всего, не теряя драгоценного времени, задрать
конечности вверх и сдаться на неизреченную милость самой гуманной расы в
обозримой Вселенной, и это было бы тем более разумно, что вот-вот, следом
за ним, флагманом Макомбером, и его друзьями придет некто, с кем уже не
очень-то поразговариваешь...
оскорбления, вплоть до обмена оскорблениями действием, но это уже, как
говорится, издержки смелого предприятия, а вообще-то, шанс продержаться
час-полтора у наших героев, несомненно, как они считали, был. Но!
не мог появиться в пространстве Противника ни через час, ни через полтора
часа, и разведывательно-диверсионная группа флагмана Макомбера оказалась
предоставлена самой себе на куда более значительное время.
дали им никаких шансов затеять переговоры.
главным образом со слов и с точки зрения Вани, сына Портоса, интраоптика и
бродячего артиста. Причин тому несколько, кое-какие из них выяснятся в
ходе повествование, но главная состоит в том, что именно из Ваниного
рассказа, изобилующего деталями и эмоциями, составилось у нас наиболее
яркое, наиболее красочное, наиболее отчетливое представление о событиях.
организм совершенно не подготовлен к тому, чтобы его протаскивали сквозь
уровни "матрешки пространств". Ужасные ощущения, которые испытывал при
этом Ваня, описанию не поддаются. Однако во всех временах и во всех
пространствах всему на свете приходит конец. Ваня почувствовал, что его
перестали прокручивать на гигантской мясорубке, и ужасные ощущения его
покинули, оставив после себя медленно гаснущие искры под зажмуренными
веками, утихающий звон в ушах, сильный медный привкус во рту и зуд по
всему телу от лица до пяток. В нос била гниловатая вонь болотных
испарений.
ну, мокрицыны дети, берись! Этого в "синий трефовый", этого в "черный
бубновый", а этого, двухголового, ко мне в "особую", сама им займусь!
его и поволокли куда-то. Он попытался было воспротивиться, но на его
голову обрушился тяжелый мягкий удар, и он тут же обмяк.
растащили по разным помещениям и принялись допрашивать.
стенами из ржавых железных листов и с белым потолком, посередине которого
красовалось изображение бубнового туза черного цвета. Два огромных
тарантула, покрытых редкой щетиной по белесой шкуре, с ловкостью,
свидетельствующей о богатой практике, мигом оплели Ваню по рукам и ногам
липкой паутиной толщиной в мизинец и встали перед ним, угрожающе
покачиваясь на растопыренных мохнатых лапах, злобно уставившись на него
тусклыми пуговицами глаз - по шести на каждого.
богомол, совершенно заплесневелый от старости и шибко страдающий то ли от
каких-то паразитов, то ли от какой-то кожной болезни. Плоскую хитиновую
харю его между выпученными глазищами украшала зажившая трещина, ханжески
сложенные перед тощей грудью зазубренные руки-клешни были испачканы
комковатыми потеками - должно быть, остатками завтрака. Или обеда. Словом,
зрелище он собой являл отвратное, хуже, чем тарантулы.
направо, затем проскрипел:
между глаз. На Планете Негодяев.
вообще еще не...
родился! Он родится, только через три столетия! Давайте я вам все
объясню...
выслушать можете или нет?
пытать.
совершенно бессмысленно. Ах, недаром Мээс так ужаснулся, когда ему
предложили принять участие в экспедиции! Пытали мясники
сигуранце-дефензиво-гестапного толка, готовые зверски замучить хоть сотню
носителей разума в расчете на то, что в агонии хоть одна из жертв выдаст
нужную информацию. Никакие объяснения их не интересовали.
мясом. Останавливалось время. Доколе? Где "Гречко"? Где наши? Бешено
колотилось сердце, бешено звенела печень, вразнос пульсировала селезенка,
гоня кровь, гормоны, антитела к ожогам, порезам, размозженным мышцам.
Сквозь багровую муть, застилавшую сознание, Ваня думал: надо выдержать, я
выдержу, а как там флагман, он ведь пожилой, он может умереть, не умирай,
флагман, и ты, Юл, старый пират, держись, не погибни, а уж я-то выдержу...
серповидными челюстями и отвратительно скрипел:
это, Синда, да он у тебя даже не вспотел! Ух ты, мой болезный... Только
смотри, Синда, чтоб не до смерти!..