легким ветром с моря. Пришлось прикрыть повозку холстом. Листья уже об-
летели с деревьев.
выпила мелкими глотками, потом встала и сказала: "Едем! "
дом выговорила:
чувств упала навзничь.
конвульсиях, сопровождаемых ручьями слез.
она не могла. Но Розали боялась новых припадков в случае отсрочки отъез-
да и позвала сына. Они вдвоем подняли ее, понесли, посадили в тележку на
деревянную скамью, обитую клеенкой, и старая служанка, усевшись рядом с
Жанной, закутала ей ноги, накинула на плечи теплый плащ, потом раскрыла
над головой зонт и крикнула:
отсутствием места, погнал лошадь, и она припустила крупной неровной
рысью, от которой сильно потряхивало обеих женщин.
века, шагавшего взад и вперед по дороге, - это был аббат Тольбиак; он,
по-видимому, караулил их.
кой, чтобы она не попадала в лужи, а из-под нее виднелись тощие ноги в
черных чулках, обутые в огромные грязные башмаки.
осведомленная обо всем, рассвирепела и проворчала: "Экий гад, вот
гад-то!" - потом схватила сына за руку:
лесом своей таратайки в рытвину, и оттуда брызнул фонтан грязи, обдав
священнослужителя с головы до пят.
рался, вытащив свой огромный носовой платок.
держала вожжи.
лое животное, и положил его в ногах у женщин.
стоял у дороги, посреди фруктового сада, засаженного подстриженными гру-
шевыми деревьями.
тавлены по четырем углам сада, разбитого на грядки, между которыми про-
легали узкие дорожки, окаймленные фруктовыми деревьями.
седней фермы она была отделена полем. В ста шагах перед ней, на самой
дороге, нахолилась кузница. Другое жилье было не ближе километра.
прямоугольниками высоких деревьев были огорожены яблоневые сады.
этого, боясь, чтобы она опять не затосковала.
к расстановке уже привезенной мебели, в ожидании последней телеги, кото-
рая должна была вскоре прибыть.
жений.
разгружать под дождем.
ны кое-как; и Жанна, выбившись из сил, уснула, едва только легла в пос-
тель.
долю приходилось возни. Она даже увлеклась украшением своего нового жи-
лища, так как мысль, что сын ее может вернуться сюда, не оставляла ее.
Шпалерами из ее прежней спальни была обтянута столовая, служившая в то
же время гостиной. Особенно же позаботилась она об убранстве одной из
двух комнат второго этажа, мысленно окрестив ее "спальней Пуле".
с чердаком.
порах полюбился, хотя ей все недоставало чего-то, но чего - она не могла
понять.
франков - стоимость обстановки, оставленной в Тополях и оцененной ме-
бельщиком. Она задрожала от радости, получив деньги; не успел клерк уй-
ти, как она поспешила надеть шляпу и собралась в Годервиль, чтобы поско-
рее отправить Полю эту неожиданную получку.
возвращавшаяся с рынка. Служанка что-то заподозрила, ничего еще толком
не понимая, но, узнав правду, которую Жанна не сумела от нее скрыть, она
поставила корзину на землю, чтобы побушевать вволю.
жу правой рукой, корзину - левой и, все еще негодуя, отправилась домой.
вручила их, припрятав только шестьсот франков, но служанка была уже нас-
тороже, а потому сразу же разоблачила ее хитрость, и ей пришлось отдать
все сполна.
лись в крайней нужде".
лось, что и дышится ей не так, как прежде, и одинока она, заброшена, за-
теряна еще больше. Она выходила погулять, добиралась до селения Вер-
нейль, шла обратно через Труа-Мар, потом, вернувшись, вставала и опять
рвалась куда-то, как будто позабыла побывать именно там, куда ей надо
было пойти, где ей хотелось гулять.
такой странной неудовлетворенности. Но как-то вечером у нее бессозна-
тельно вырвались слова, открывшие ей самой тайну ее беспокойства. Садясь
обедать, она сказала:
двадцати пяти лет, моря с его соленым воздухом, его гневными порывами,
его рокочущим голосом, его мощным дуновением, моря, которое она каждое
утро видела из своего окна в Тополях, которым дышала ночью и днем, кото-
рое она постоянно чувствовала подле себя и, сама того не сознавая, полю-
била, как живого человека.
ся на нижней полке кухонного шкафа, и выселить его оттуда не было воз-
можности. Он лежал там целый день, почти не шевелясь, только переворачи-
вался время от времени с глухим ворчанием.
ке, натыкаясь на стены. Пробыв на воздухе, сколько ему требовалось, он
возвращался, садился перед неостывшей плитой и, как только обе его хо-
зяйки уходили к себе, принимался выть.
на часок, чтобы передохнуть, и завывал снова еще надрывнее. Его помести-
ли перед домом в бочонке. Он стал выть под окнами. Но так как он был
совсем немощен и еле жив, его вернули на кухню.
и скребется старый пес, пытаясь найти свое место в новом жилище и пони-
мая, что он здесь не дома.
глаза и сознание своей немощи мешали ему двигаться, когда все живое хло-
почет и спешит, но едва лишь смеркалось, он принимался блуждать без ус-
тали, словно решался жить и двигаться только в темноте, когда все стано-
вятся незрячими.
та жгучая боль, которая надрывает душу, а унылая, смертная тоска.
новым ее домом тянулась вправо и влево большая дорога, почти всегда пус-
тынная. Время от времени мимо катила двуколка с загорелым возницей, си-
няя блуза которого от быстрой езды вздувалась на спине пузырем; иногда
медленно тащилась телега, а иногда у края горизонта показывалась
крестьянская чета, мужчина и женщина; крохотные фигурки их все росли, а
потом, миновав дом, уменьшались снова, становились не больше насекомых
там, в самом конце белой полоски, которая уходила в необозримую даль,
поднимаясь и опускаясь вместе с грядами волнистой равнины.
девочка в короткой юбке, погоняя двух тощих коров, которые паслись вдоль