ежели бы я, тихо, мирно, по закону, налогами тяжкими их обложил и тем же
путем, как и достоит, собирал дани? Кто пострадал бы тогда? Един смерд,
един добытчик и кормилец! Он бы платил налоги те, а боярин, купец
наживались на его беде. Богатые побогатели бы, бедные обеднели. А я взял и
нарушил сей уклад! Налоги и дани в Ростове и ныне те же, что и допрежь
того. Как давали кормы на Покров да на Пасху, дак боле и не дают! А
серебро отобрано у богатых, у кого было в скрынях, паче всего у бояр да
купцов! Народ не разорен, а токмо владетели ростовски подорваны. Многие из
вельмож животов лишились, да гости потерпели торговые. Ну а кто разорен -
пожалуйста к нам! Русские люди суть! Не бесермены, не жиды, не латины -
православные! У нас им и легота, и кормы, и земля. Вон у Богоявленья, где
Алексий мой пребывает, и мнихи ростовски появились! Дак где же здесь
позор? Где несправедливость? Дмитров, гляди, от нашей-то власти токмо
выиграет! Уже то одно, что мытный двор обчий, гостям во Тверь и из Твери
лишнего налогу не платить! А мужик не пострадал, ему под Москвою того
легше! Купец, гость торговый? К нам пожалуй! Боярин, ратник? Примем в
службу московскую! Пострадал един токмо князь Борис! Да и то по своей
дури! Поддался бы сразу - доднесь на столе сидел!
голодать, что ни мяса в дому, ни молока на столе не станет! Дети попухнут
с бескормицы, от репы единой животы раздует, а уж ни силы, ни здоровья не
жди! Раззор ведь - когда часом нашло, да минуло - и не раззор вовсе!
Отойдут, отдышат, срубят новые хоромы, взорют пашню - и снова сыт. Худо,
когда данщики кровь сосут, когда налогами давят ежеден сверх силы, то
худо! Тут и народу умаление, и княжеству гибель. Чти в летописании
прежнем: <Отцы наши расплодили было землю русскую>. Расплодили! И зри ныне
по всей Московской волости: в семьях по пять, по шесть, по четверо, менее
не бывает, а где и десяток деточек и больши! По две, по три, по пять
молочных коров во дворах; худо-худо - и то корова да две лошади! Овцы там
да гуси, куры, свиньи - не в счет! И люд все ражий, красный лицом,
здоровый, веселый, кормленый! Баба ведры дубовые в гору несет - лебедушкою
плывет, мужик бревно на плеча здынет - не сбрусвянеет! А поглянь-ко, в чем
одеты москвичи? Посадских молодок за службою от боярынь не отличишь! А и
наши крестьянские жонки, черные, деревенски, в церкву, на праздник ли - в
янтарях да в серебре выйдут! На Велик день окроме нищего да погорельца и
не сыщешь драного-то мужика на Москве!
грудь отца. - Тятя! Знаю же я это все. Не сужу я! Понять хочу - и не мочно
понять мне! Вот ты... я... А потом? А после? Что ить от человека зависит,
с ним и уйдет! Где основа, в чем прочное, чего держатися, дабы и после,
после нас, меня...
и сказано, а то, что сын не отдалил, не ушел от него, а вот тут, с бедами
своими наиважнейшими, как всегда, как прежде, как в детские лета, - хоть и
мужик уже, и князь, и жена на сносях, - притек к отцу.
прочности власти - предание. Должно быть такожде, как исстари, как
принято, как от дедов и прадедов заведено, от верху и до низу, во всем.
Налоги вот, дани, кормы - как прежде, по преданию, так и теперь. Уж коли
предание утверждено, и худой правитель не вдруг его переменит! Дабы не
истощить народ! Ни землю, ни лес, ни всякую тварь земную - не истощай, не
порть, не выбивай занапрасно! Достоит потомкам оставить столь же богатую
землю, как и мы получили от прадедов. Бояр я призываю прежде всего из
старых родов! Кто служил тятеньке моему и дедушке, Александру Невскому,
святому! Мыслю Прокшиничей опять перезвать, как Новгород замирю; пото и
Мишиничей из Переяславля на Москву вызвал.
к ним уваженье по роду. Тогда за нас будут не люди, а целые роды: отец,
сын, внук, правнук... Так и пойдет! А от уваженья к большим, к боярам, и
прочим уваженье и честь надлежит, всем по порядку, поряду. Так и гость
торговый должен ведать, что безопасно и прибыльно ему у нас и что за
князем никоторая гривна не пропадет! Ратник должен ведать, что ему за
храбрость на рати, а не за иное что честь воздадут. Смерд, пахарь, паче
всего должен быть в покое за дом свой, за клеть, за землю и добро. Ежели
ведает смерд, что от отца - деда - прадеда все неизменно, прочно, вечно,
то и он кровь свою положит за власть и за князя своего. И веру свою,
православную, должны мы хранить нерушимо. Иного не мыслю, сын! И что бы ни
вершил, сколь чего ни устроил и ни содеял, всегда стремлю к одному: дабы
народ чаял во всем обрести прочность бытия.
пахаря и до боярина, труд свой свершал со тщанием, яко же и ратные герои,
яко же и богатыри, о коих поют гусляры.
избранных? Я вот пьяных не люблю, даже боюсь...
Труженик, он не пьет, а пирует, да и то в свой праздничный час! А
требовать ото всех, ото всего народа, величия надобно, сын! Иначе не
стоять земле! Так мыслит Алексий. Так он и мне баял о том! Знаешь, сын,
егда я умру... Молчи! Когда-нибудь это произойдет все равно! Алексий, он
тебе... Слушай его!
дабы Алексий стал когда-нибудь митрополитом русским?
тише: - Мыслю, но токмо молчи, не искушай судьбу!
отстроенной после летошнего пожара, толпами ходят со звездой славщики,
величают младенца Христа. Скоро Святки, гаданья, шумные игры, ряженые в
личинах и харях, ковровые сани, кони в бубенцах... Эх, встретить бы дома!
Мишук, покряхтывая, дотесывает стены в избе, мастерит лавку. Все сам-один,
старшие парни усланы за сеном, не знай, воротят ли к пабедью? Клеть на
пожоге сложили едва-едва до снегов. И то добро, свои ратны устроили помочь
старшому, выручили Мишука. Хоромина получилась добрая, получше прежней,
почитай! А только не обихожена, да и хлев не дорублен. Огрехов тут -
делать не переделать и до Троицы! Но великий князь и так отлагал, сколь
мочно, помогал погорельцам и лесом и тесом. Велик был пожар, вся Москва,
почитай, обновилась!
Данилыча вновь зовут на новогородский стол. Мечется Мишук; да уж, видно,
бросать нать! Все одно всего не переделашь! Катюха хлопочет, дети, точно
гусенки, галдят и так и рыщут под ногами. Тетка после пожара слегла, не
встает. Катюха тяжела опять, с брюхом-то много не набегаешь. Походит,
походит да и присядет, отдуваясь, поглядит на мужа. Зато Любава уже за
хозяйку, летает стрелой. Санька, пострел, уселся на шею к отцу:
со снегов и перестало нести горелым чадом). Сейчас уже все страшные труды
осенние позади. А то было: бревна - до хрипа в груди, от топора гудят
плечи и руки, едкий пот заливает глаза. Инова приздынешь бревно, дак и
темные звездочки в глазах, и ноги дрожат, как у той заезженной коняги. А
ничо! Сдюжили! Вона - клеть! И свершить успели! А что скот о сю пору на
дворе, дак на крещенски морозы и в хоромину завести не грех, перестоит!
поглядеть путем, каков таков Великий, бают, много чего там новый владыка
настроил-наворотил! Стены да церкви камянны, неуж лучше наших еще? Воз с
хлебом да кое-какой лопотью прихватил-таки Мишук на правах старшого. Мочно
будет продать да и с прибытком домой. Воз уже отослан, уже двое молодших
на санях прикатили, торопят. Отданы наказы старшим сыновьям. Катя, толстая
как кубышка, выходит, замотав плат, к воротам. Мишук, наклонясь, целует
жену. Она, зарозовев, тут только и решается, просит:
Молодцы хмельны, добрый конь берет с места в рысь, Мишук валится в
розвальни. И-и-эх! Хохочет. Бубенец под дугой заливается звоном, сани
виляют, встречные сторонят, весело и озорно орут что-то... И-и-эх! Гони!
Снег - пушистый, легкий, сказочный, святочный снег - игольчато холодит
лицо, залепляет очи, усы, бороду. Славная зима! Славный конь! Славный
поход! И Кремник на горке, обновленный снегом, стоит как сказочный, точно
и невереженный вовсе, и только непрестанное тюканье топоров внутри городни
и на стенах говорит о минувшей беде, уже, почитай, и залатанной лихими
секирами неутомимых древоделей.
шагом проминовал новорубленый житный двор (про себя порадовал вновь, что
пожар случился до того, как завезли новину: хоть хлеб уцелел!). Погреба с
добром, бертьяницу и медовушу удалось отстоять, а терема сгорели целиком и
о сю пору еще не отстроены. Уцелели каменные церкви, и еще, городовые
бояре говорят, в межулках, где тупики были, огонь сникал. Впредь надо
велеть так и строить город! Чтобы не продувало насквозь, огненной грозы
ради от улиц велись бы не межулки, а тупики.
Шилова Юлия
Никитин Юрий
Корнев Павел
Шилова Юлия
Березин Федор
Шилова Юлия