отвечает:
передолим ли? Не ведаю!
Молился на сон грядущий всегда с чистыми руками.
пяти шагах от него, в своем подворье. Сейчас бы посидеть с Костянтином
Василичем за столом, потолковать, послушать... Князь старый и уважаемый
человек... Он вспомнил, как давным-давно здесь же вот колотился в ворота
сын Александра Тверского, Федор, - и содрогнулся.
сторон. Давеча в кирпичной палате дворца Джанибекова (где тот почти не
жил, то и дело уезжая в степь, как и теперь, тотчас после спора) - сором!
Доставали старые грамоты, бранились неподобно, исчисляли взаимные обиды аж
за полста лет и кто там кого спихивал со стола при дедах-прадедах... До
хрипоты, до хватания за бороды спорили бояре! Посидеть бы вместе за столом
подобру-похорошу, послушать старого князя...
еще держался. Таким, как сейчас, его, слава Богу, не видал никто. Но
сейчас... Господи, помози!
детстве. Ему хотелось домой, к жене. Шура была сильная, и она защищала его
от наглых слуг, от настырных ключников...
без Андрея (почему не он, а я должен стать великим князем?!), без Андрея,
который ему, почитай, и Шуру высватал, не чаялось, как жить, как быть.
Иван... Иваныч! Свалившееся на него княжение давило, пригнетало к земле.
понимая, что тот отбирает свое, рязанское, но ему было стыдно перед
боярами, страшно перед покойным Семеном, который не допустил бы такого
никогда и сейчас словно сам послал сюда его, Ивана, и смотрит - следит
оттудова, чтобы, ежели надо, тряхнуть за шиворот или жестоко выругать (и
выругал бы, и тряхнул - за Лопасню!).
надо! Это уж, как Семен мог... я не могу, но хоть возместить! Из своего
возместить... Я же виноват-то. Господи!
любил его, а почему? Алексей Петрович ему Машу высватал! Любить надо всех!
Так заповедано Господом... И теперь, после стольких гибелей от черной
болести етой... Ежели б вместе с Костянтин Василичем... Вместях
как-нито...
ведаю, как брат все это держал на плечах! Не по мне этот крест, не по
плечам, не по силам! И никто не позволит уйти! Даже Алексий!
Нельзя! В Москву не пустят! Шура, Шура, хочу к тебе, к детям! Не хочу
вышней власти! Зачем умер брат, а не я?!
хочу в монастырь! Разве - с Шурой. Ах, что я, заговариваюсь, видно!
Батюшка не прочил меня к власти совсем! Зачем она мне? Велят! Все велят,
все приказывают!
бы ему можно отдать с Владимира... Чтоб только не уходило от нас вовсе...
Детям, внукам там оставалось... Говорят, у каких-то царей цареградских
было так - у Костянтина Багрянородного, кажется... Бояре б в спокое были,
а там Митя да Ваня подрастут... Почему это плохо - быть просто человеком,
любить жену и детей, никому не хотеть зла, почему это плохо, Господи?
проклятие с той поры, кровь на всех... И на мне кровь?! Да? Правда? Но
зачем же ты тогда оставил меня одного в живых, Боже?!
мокрое, в слезах, лицо, шепчет:
колен.
<Княже!>
Зерна, то на Феофана Бяконтова - двух старых бояр отцовых в этой толпе
беснующейся молодости, единственно почтительных, но и деловито-тревожных.
И Феофан поясняет ему - без улыбки, но словно бы малому дитю:
Романом - ведут его под руки. Семен Жеребец (в отца, в Андрея Кобылу,
пошел молодец статью!), подхватывая Ивана сзади под мышки, легко, без
натуги приподымает над землей, и тут же юный Федор Кошка с Данилой
Феофанычем в четыре руки наматывают ему портянки, суют его, словно куклу,
ногами в красные сапоги, ставят на пол. Сыны Дмитрия Зерна, Иван с Митей,
подают ферязь, шапку, охабень, холоп расчесывает кудри...
румяных, сияющих лицах - задорная радость битвы. Внимательно-деловитые
глаза старших бояр оглядывают его со сторон, словно бы не замечая, что с
ним творится.
скороговоркою поясняет Феофан. - Как он решит, так и станет, и сам Чанибек
не перерешит!
Сила у ево. Слух есть, суздальски бояра добрались до Товлубия, не было б
худа!
и сильным рукам своих бояр и молодшей дружины, которые и мыслью помыслить
не могли бы хотя в чем отступить или уступить суздальскому князю,
волочится сквозь холод, ветер и ночь к всесильному ордынскому вельможе
пленять старого татарина девической свежестью лица и шелковыми кудрями,
умягчать его сердце подарками - новыми связками соболей, новыми слитками
серебра, новыми чашами, поставами сукон и парчи, жемчугом, рабынями и
конями... Только потому, что такие же - или похожие - дары были поднесены
сегодня утром Товлубию боярами суздальского князя, ревнующими о господине
своем!
тяжелый снег, выедая желтую траву. Урусуты косят травы длинными кривыми
ножами и складывают в большие кучи. У них иначе нельзя.
темноту ночи, где двигались кони и нукеры, недвижно замерев, остриями
копий прочерчивая едва видную полоску ранней зари, стерегли своего
господина.
жестоких воль. Властный суздальский коназ вновь рвется к владимирскому
престолу. За него хлопочут новгородцы, у которых какие-то перемены в ихнем
городском управлении. Что там творится, он плохо понимал. Города чужие. В
городах царствуют золото, яд, и кинжал, и женщины из чужих земель, тонкие,
с раскрашенными глазами, подобные змеям... Ему опять захотелось выпить
горячего вина - ширазского или греческого - или урусутского хмельного
меда, все равно. Теперь, сам не признаваясь себе в этом, он уже не мог
долго обходиться без хмеля.
кроме Бердибека, будет кому...
совсем. Поминался, даже снился по ночам младший - Хыдрбек.
почти вслух. - Дети твои, твои мальчики, умерли. Умер и другой брат, и
теперь остался один этот, Иван!
горлом, трепещущий, с жалким взором загнанного сайгака, и уже мертвый,
черный... Что же, и ему бы, умри он от чумы, наследовал младший брат? А
Бердибек? Нет, пускай Бердибек!)
темноте, и он узнавал любимых коней по звуку. - Ничего ты не достиг,
Семен, и умер, оставив меня одного! Я не порушу твоего улуса, дам власть
этому брату твоему! Ты этого хочешь, Семен? Ты хочешь этого! - повторил
он, кивнув головою.
Товлубег? Но Товлубег куплен московитом! Куплен покойником...
жену, любую. С наследниками Тайдула поможет, она выберет достойного, все
мальчики, от всех жен, у нее на руках...
теперь он уже не обманет меня, он мертв! И не я убил его, убила <черная
смерть>! Он был честен со мною, коназ Семен! И он не убивал братьев
своих... И теперь, после смерти, прислал брата своего ко мне. Слабого
брата. Пугливого, словно женщина. Брата, которому не удержать власти.
Единственного, оставшегося в живых...
Или твой большой поп знал. Не тот, не греческий, другой... У тебя поп, у
суздальского князя поп Денис, но тот хочет войны... Ты тоже умный, коназ
Контровский Владимир
Сертаков Виталий
Верещагин Олег
Никитин Юрий
Шилова Юлия
Пехов Алексей