чуялось разницы: дни за днями, а та же и та же земля!
не всегда умели сказать Федору, что за река. Ехали берегом Волги, в этих
местах уже очень узкой. Наконец открылось озеро Серегер, с извилистыми
красивыми берегами, в островах, на которых лес стоял словно по пояс в
воде. Гуще пошли новгородские деревни и села, бойкие торговые рядки, и вот
показались Молвотицы: городок из островерхих башен с бревенчатым стоячим
частоколом между ними, битком набитый хлебными амбарами, лавками, клетями,
кучами разного товару под легкими, крытыми дранью навесами, - весь в
деловом кипении людей, что разгружали и нагружали подходившие обозы и
караваны речных судов.
Отселе часть обозных возвращалась назад, и Миша Прушанин распорядился
нагрузить возы новгородским товаром, чтобы не гонять коней порожняком.
пихались шестами, обходя мели и перекаты на узкой речке Щеберихе, что
впадала в Полу. Там уже все посажались на весла, и Федору пришлось,
подзакусывая губу, напрячь все силы. Отставать от бывалых гребцов, да еще
перед языкастыми новгородцами, он не хотел. Лодьи летели вниз по стрежню
реки, а встречу, по-под берегом, проходили - то бечевой, то пихаясь
шестами - встречные караваны. Новгородские окликали своих,
переговаривались на ходу:
ожидал, когда покажется ихний хваленый Ильмень, надеясь в душе, что он
окажется не больше Клещина-озера.
равнина серой, словно бы нависшей, без конца и края воды. Небо заволоклось
тучками, и серая рябь с отдельными белыми гребешками стала круто
покачивать выбегающие на открытую воду лодьи. Весло то выпрыгивало, лишь
задевая за кончики волн, то глубоко погружалось в воду. Прохладный ветер
разом остудил горячее тело.
Федора: - Ровней, ровней, парень, али впервой на воды?
круче и круче становились волны, порою пенные брызги окатывали гребцов.
оказалось проще. Водянику дали кусочек серебра в хлебном мякише и щепотку
соли. Все это кормчий, дождавшись самой большой волны, с размаху кинул в
воду. Часа полтора ждал Федор, выбиваясь из сил в споре с непослушным
веслом, когда утихнет расходившийся водяной царь, и уже отчаивался, но
наконец почуял, что волны стали вроде ровней и глуше ударять в борта и
ветер ослабел.
швырнет! Кому-то так в личе бросил, мало глаза не выбило ему. Уж кормчий
зрит, что дело не метно, заворотил ладью, ан тута луда, отколе взялась, их
опружило, мало кто и уцелел той поры, и лодью всю в щепу расколотило...
в кровь, горели и уже едва удерживали весло. К счастью, ветер все больше
поворачивал, и вот уже на лодьях по знаку главного кормчего начали
подымать паруса. Скоро и у них с тяжелым хлопаньем развернули серую
толстину, сразу плотно наполнившуюся ветром; лодья резко и сильно
накренилась и пошла, оставляя пенный след, ныряя и раскачиваясь, верхним
набоем то и дело доставая воды.
стихию, и Федора то начинало мутить, то вдруг охватывал беспричинный
восторг от тяжких ударов в борта, от мощных качаний лодьи, от того, что
Ильмень оказался и вправду великим и грозным, не обманув его давешних
детских мечтаний.
берег в соснах и что-то розовеющее среди красных закатных стволов. Перынь!
Он никогда не слышал этого слова, но что-то заставило пересохнуть горло и
побледнеть щеки. Перынь! Лодьи, все так же мерно качаясь на волнах, шли
друг за другом туда, где меж берегов уже начал обозначаться разрыв, и там,
за этим разрывом, устьем Волхова, ожидал его город детской мечты, отцова
родина - Господин Великий Новгород!
Федор с завистью глядел на смутно очерченные в светлой северной ночи
стены, башни, верхи и купола близкого, но пока еще недостижимого чуда.
Туда было версты три-четыре на глаз, и он аж тихо выл от нетерпения, когда
чалились, когда выгружались, когда ужинали в княжой молодечной... Городок
состоял из двух каменных церквей, большой и малой, да возвышенных
княжеских хором, густо облепленных амбарами, клетями, гридницами,
конюшнями, избами... Впрочем, что тут к чему, за ночною порой и усталостью
было не рассмотреть. Долгая молодечная изба набилась битком. Ели жадно,
почти не разговаривая. За озерный путь все вымотались вконец. Тут же и
повалились спать по лавкам и на полу, на охапках соломы. Потушили светцы.
Федя лежал на спине, чувствуя, как гудят руки, плечи, ноги, спина и как
еще все качается и качается: кажется, даже пол молодечной тихонько
покачивается под ним. Он еще подумал, что надо все-таки выйти, поглядеть
хоть и в темноте на город, но, подумав так, только перевернулся на бок и
уснул.
когда удалось пристроиться гребцом на лодью, что шла в Юрьев монастырь.
Пока боярин был у настоятеля, Федя сумел сбегать в собор, подивиться его
торжественной строгой высоте, и оглядеть кельи, и даже высунуть нос за
ограду. Запыхавшись, он подбежал к лодье как раз, когда боярин уже
спускался к причалу. Миша Прушанин (это был он) оглядел разрумянившегося
молодца:
поерзал, усаживаясь:
гребцы рассмеялись. Миша ничего не сказал, но когда подъехали к
городищенскому причалу и стали вылезать, боярин придержал Федю за плечо и,
поискав глазами в толпе на берегу, окликнул:
неторопливо прошествовал в гору.
лодью, потом снова ждать.
течению шла ходко, и Федор, занося весло, каждый раз бросал мгновенный
жадный взгляд на выраставший и близившийся Детинец. У него, как это часто
бывало с ним, разделились руки и голова. Руки споро, с юношеской
ухватистостью делали свое дело, гребли, выгружали, вытягивали лодью, а
глаза, широко раскрытые, полные восторга, жадно пили окружающую его
красоту и деловитое кипение сказочного города, пили и не могли напиться...
слева, малые церкви, палаты, и люди, люди, - какие-то другие, иные, чем у
них в Переяславле. Чем иные, он не мог еще понять, но видел, чуял -
глядели как-то не так! С мгновенным интересом, но без того, чтобы, раскрыв
рты, долго пялиться вослед. И еще подметил он, подходя к храму Софии
Новгородской, - и тут-то понял отличие! - горожане одинаково оглядывали и
его, с остальными мужиками, и бояр, Мишу с Терентием. Оглядывали, словно
уравнивая взглядом. <У нас бы, - подумал он, - глядели на боярина на
одного, а холопов при господине и не заметят!> Храм, после владимирских,
не поразил высотой, но поразил Федю богатством убранства, и он снова
подумал, крестясь и оглядываясь по сторонам на расписанные стены, на
золотую и серебряную утварь, на иконы, с которых глядели на него мощные и
строгие святители: какой же это гордый город!
целый хоровод бело-розовых храмов и муравьиное кипение людей обозначали
место великого новгородского торга, но бояре двинулись внутрь города, по
Прусской улице, и Федя, только ступив на тесовую новгородскую мостовую и
увидав высокие, изузоренные, в плетеных зверях и травах, расписные и
золоченые хоромы, забыл все на свете. Он не знал, что идет по боярской
улице, где в каждом доме жил кто-нибудь из великих бояр Софийской стороны,
и думал уже, что в таких дворцах живут все без исключения горожане.
Впрочем, и обычные посадские дома - с поднятыми на высокий подклет
повалушами, с резьбою на воротах и висящими в воздухе галереями,
опоясывающими срубы на уровне горнего жилья, - не заставили его
разочароваться. Боярин, после того как мешки и кули перегрузили из лодьи
на телеги, отвезли, сгрузили и сносили в терем, позволил Феде погулять по
Новгороду. Федор того только и ждал. Он бегом направился к Великому мосту,
все время проверяясь по софийским, видным по-над кровлями, куполам. Он шел
и дивился. На Великом мосту он застыл на самой середине, следя, как
осторожно снуют по запруженной судами реке лодьи и учаны, как уходят вниз
по течению реки застроенные, в грудах леса и товаров берега, впитывал в
Махров Алексей
Прозоров Александр
Акунин Борис
Роллинс Джеймс
Херберт Фрэнк
Ильин Андрей