рогожные кули.
похвастал незнакомец.
таскать! Я, вона, аж руку повредил! - Он показал замотанную тряпицею
длань. - Ранетая, дак и не спроворил... А славная была работа! Иконы
выносили, книги да казну... А знойно, варно! Иногды не вздохнуть! А бревна
аж над самою головою вьются, праслово, што голуби! - Он усмехнул,
присвистнул, покачал головой. - Я ищо тот пожар помню! При князь Семене!
Сам тогды на пожаре ратовал! Вота, как я с тобой, с има стояли тамотка
вон! - Кудрявый кивнул куда-то за Боровицкую гору, над которой уже спадало
высокое пламя и только долгие языки горького дыма сползали, то густея, то
истончаясь, по скатам горы.
Олексич.
Был когда и в княжой дружине, под тысяцким... Старшим был! - похвастал, не
утерпев.
отколе?
примолвил, не утерпев: - Парни-то твои?
семью <черная> зацепила, вишь, четверо померло, да и хозяйка тово...
Брат-от как словно умом тронутый стал. Ну, я пареньков забрал, пущай
поживут с моею хозяйкой! Деревня у меня, - пояснил-погордился, отводя
глаза, словно о неважном, - от владыки дадена...
как етта дадена? Може, вотчинник был, да задолжал, по обельной грамоте,
значит...> Прощать об этом было неудобно, и Василий Олексич вновь перевел
речь на дела семейные.
скотина... Брат у меня хозяин справной! Отойдет, отдышит - и парней ему
возверну...
глаза озорно вперились в смущенный лик нижегородского посла.
Олексич. - Пото и послан!
соскочив прямо в воду, начал одною рукой отвязывать пристяжную.
вытащить седло, наложить просохшие потники и зануздать лошадь.
постиг, загнал коней в воду по самые холки. Лопоть, правда, подмочил, да
не сожог! Парняков мокнуть оставил, а сам вот по старой памяти... Мой батя
покойный Кремник рубил при Калите, а енти вон костры уже и я ставил с
дружиной при старом тысяцком... Все дымом взялось! Нету уже на Москве
такого князя, каков был Семен Иваныч! - воздохнул он. Подумав, примолвил:
- Ноне у нас митрополит всему голова...
сапога, и конь под ним пошел красиво, мелко перебирая копытами, круто
сгибая шею, чутко слушаясь своего седока. Видать было, что всадник лихой,
даром что правил одной рукою.
одного, другого, третьего. Никита окликал, здоровался, его узнавали порою,
кивали в ответ. Скоро вызналось, где был тысяцкий, устремили туда. Дорогу
им то и дело заволакивало дымом, кони кашляли в дыму, пятили, не хотели
идти.
встречь и тоже узнал Никиту. Поздоровался как с равным, и, узнавши дело,
тотчас оборотил к послу. Смерил боярина взглядом, изрек:
кмети, и вновь все поскакали к реке, к наплавному полуобгорелому мосту.
Когда перебрались по шатким лавинкам в Заречье, вздохнулось свободнее.
Назади, то заволакиваясь дымом, то обнажаясь во всей своей убогой наготе,
догорал город.
стали подыматься на гору. Издали, уже с урыва, с высоты, промаячил вдали
огромным почернелым пожарищем бывший город, затянутый лентами и прядями
белого в солнечных лучах дыма, со вспыхивающими там и сям язычками
останних пожаров.
Выслушав о дорожной пакости, склонил тугую шею, подвигал желваками скул.
Уточнил: - Ищо за Владимиром?! - Про себя подумал: <Неужли сам Борис?! Али
Митрий-князь передумал чего?> Он едва заметно пожал плечами. Сваты сидели
в Суздале. Не мог Дмитрий Кстиныч таковой пакости совершить, не мог!
полному чину. Наспех расставленная стража из <детей боярских> стерегла
путь. Посла накормили, дали умыться и переодеть платье. Дума собралась
тотчас, не стряпая.
вспыхивая от гордости и смущения, наклонением головы приветствовал
нижегородского посла. Бояре, тоже, видать, наспех собранные, кто с пожара
и переодеться еще не успел, рассаженные рядами по правую и левую руку от
князя, чинно, из рук в руки, приняли грамоту.
твердого и скорого согласия на все предложения Москвы. Он должен подписать
отказную грамоту на великий стол и соступиться нижегородского стола,
вернув ярлык Дмитрию, не обращаясь при этом ни за каким третейским судом к
хану.
подумавший было, что московиты будут сговорчивее, тут только уразумел, что
перед ним - стена и власть, которая не намерена шутить. (Он не ведал еще о
поражении Тагая и о том, что московиты поимели возможность теперь снять
полк с коломенского рубежа для помощи князю Дмитрию.)
Алексию, который был извещен своими слухачами о том, что нападение на
посла совершил Василий Кирдяпа, и уже послал гонцов в Суздаль и Нижний.
боярин тут только, глядя во властные, прозрачно-темные и неумолимо-умные
глаза под монашеским клобуком с воскрылиями, на крепкие сухие руки старца
с большим владычным золотым перстнем на одной, слушая этот негромкий
отчетистый голос, понял, что перед ним подлинная власть Москвы, а то, что
было перед тем, токмо внешняя украса ее, и что на престоле мог быть
посажен и младенец сущий, дела это не пременило бы никоторым образом. Пока
этот старец жив и здесь, дума московская будет в едином жестком кулаке и
владимирский великий престол не выйдет из-под власти государей московских.
сопровождении выделенной ему оружной охраны и обслуги и уже не подивился,
узрев, что на пожоге, где там и сям еще вставали медленные клубы остатнего
дыма, уже суетятся тысячи народу, скрипят возы, чмокает глина, летит земля
из-под лопат и первые свежие дерева тянут конные волокуши по направлению к
сгоревшему Кремнику.
погроме посольства, Борис вскипел и, прервав всякие переговоры с братом,
начал собирать полки. Оставив позади город с опечатанными храмами, он
выступил ратью к Бережцу.
расчет. В Суздале собиралось нешуточное воинство, подходила московская
помочь, и силы оказывались слишком неравны.
произошла первая размолвка с юным Дмитрием.
не берут на войну. Он стоял перед Алексием пыжась, постукивая носком
сапога, смешной и гордый, бормоча о княжеском достоинстве своем. Алексий
внимательно разглядывал юношу (да, уже вьюнош, не отрок!). Угри на широком
лице, голодный блеск глаз, запавшие щеки, широкий нос лаптем, широкие,
огрубевшие в воинских упражнениях кисти рук...
великий князь владимирский!
вопрос ответил Алексий.
все, что скажет владыка Алексий, хотелось идти в поход, скакать верхом
впереди ратей, озирая полки и указывая воеводам, и чтобы те стрелами
Доставалов Александр
Сертаков Виталий
Жюль Верн
Вронский Константин
Самойлова Елена
Шилова Юлия