хочется, чтобы исторические личности были более отважны, решительны и
бескомпромиссны, чем мы сами. Но требовать этого сейчас, более полутора
столетий спустя, немного поздно. Возможно, Пушкин, с его потрясающей
способностью предчувствовать, предвидел ситуацию на ход или на два дальше
своего окружения и поэтому мог раньше остановиться, не дать себя втянуть в
беду.
велика. Его развитое поэтическое воображение рисовало предстоящую ситуацию
не в виде застывшего диапозитива, но в живом движении. Просмотрев эпизод до
конца, он, возможно, убедился в том, что следует отказаться от задуманного
либо потому, что это чревато плохими последствиями, либо -- что это скучно,
так как... уже прожито. Он как бы уже эмигрировал в душе, и лишь бренное
тело еще не перенеслось через границу.
она сочиняла в эмиграции, скучая по России и томясь неведением о
происходящем там. Цветаева дает свою трактовку строкам Пушкина, нами уже
цитированным: "Ты ждал, ты звал. Я был окован. Вотще рвалась душа моя.
Могучей страстью очарован, У берегов остался я". "Вотще -- это туда,-- пишет
Цветаева,-- а могучей страстью -- к морю, конечно. Получалось, что именно
из-за такого желания туда Пушкин и остался у берегов. Почему же он не
поехал? Да потому, что могучей страстью очарован, так хочет -- что прирос!..
И со всем весом судьбы и отказа: "У берегов остался я".
Воронцова, а море, берег, место, где он стоит, загипнотизировало его. Словно
боясь быть непонятой, Цветаева тут же поясняет: "...то есть полный
физический столбняк".
любви и в помине не было. И гипнотическая часть нам кажется достаточно
аргументированной, хотя в ней преобладает лично цветаевское, а не пушкинское
эмоциональное начало. Стало быть, тем паче следует в нем разобраться, ведь
Цветаева, в отличие от Пушкина, аналогичный шаг успешно осуществила. Рискнем
понять с позиции Цветаевой Пушкина, у которого после эмоцио, подкрепляя или
подавляя первое, наступало рацио.
могучей страсти, очаровавшей Пушкина, частью того, что Цветаева назвала
"полным физическим столбняком"? В столбняке, овладевшем поэтом, Цветаева
разглядела современное субъективное постэмигрантское ностальгическое
состояние и вложила его в тогдашнее состояние Пушкина. Чем окончилось для
Цветаевой это разрешение от бремени ностальгии, то есть освобождение от
"полного физического столбняка", известно. Но мы не уверены, что это
правомочно перенести на Пушкина. Добавим, что "полный физический столбняк"
-- традиционная российская неспособность действовать.
морю" было целиком связано с побегом за границу. После, в Михайловском,
Пушкин решил расширить его, сделав из семи строф пятнадцать. Печаталось оно,
однако, при жизни поэта с отточиями. Теперь в академических изданиях изъятия
отсутствуют. Но вставлены взятые из рукописей строфы, которые Пушкин выкинул
сам. Что в точности было в одесских его рукописях, до нас не дошло. Но
известно, например, что с самого начала он размышлял в стихотворении и о
том, как сложится его жизнь там, куда он стремился, и это вполне понятно. От
этой части стихотворения "К морю" сохранилась лишь одна выпущенная строка об
океане:
опасения Цветаева называла "полным физическим столбняком"? Вероятно, правда,
еще одно соображение, которое остановило Пушкина. Его пересылали ближе к
Западу, в Псковскую губернию, и у него могли зародиться мысли о лучших
возможностях реализации планов побега оттуда. Что касается страсти,
описанной в стихах, Цветаева все-таки несколько упрощает проблему. Ведь
Пушкин писал именно о любви, которая его остановила. Иное дело, что в жизни
это было не совсем так. Но поэтическая модель, хотя и частично, отражала
реальные события.
доказывая, что любовь была первопричиной, а героизм самопожертвования -- ее
следствием. Такая мотивировка работала на саму эту любовь. Причина звучала
убедительно и требовала ответной жертвы в качестве продолжения любви в
будущем. Об этом свидетельствует, например, стихотворение "Все в жертву
памяти твоей", которое при жизни Пушкина не печаталось. Поэт заявляет, что в
жертву было принесено все, включая "мрак изгнанья". Но это обычное
литературное утрирование действительности. Сместив акценты, Пушкин ввел в
заблуждение своих биографов.
ответа на который зависит объяснение ситуации. Знали ли власти о планах
Пушкина бежать за границу; учитывалось ли его намерение нелегально покинуть
империю при решении о высылке поэта в Псковскую губернию?
причина в прямом виде не упоминается вообще ни в деле в"--144 о высылке из
Одессы в Псковскую губернию коллежского секретаря А.С.Пушкина, ни в обширной
мемуарной литературе. Разумеется, не упоминает эту причину и сам Пушкин,
когда излагает в "Воображаемом разговоре с Александром I" все мотивы в
совокупности, как он видел их после. Осторожным намеком связывает побег и
высылку пушкинист М.П.Алексеев: "тревожные планы побега, закончившиеся
внезапным и поспешным отъездом...".
событий и после них. Начальник Пушкина в Петербурге граф Нессельроде писал
Воронцову, что правительство рассчитывало, что служба Пушкина у Инзова и
Воронцова "успокоит его воображение", но этого не произошло. Из Коллегии
иностранных дел он уволен "за дурное поведение". Можно лишь предположить,
что дело было в самом Пушкине, а не в его службе, и первопричина -- не в
личном конфликте с Воронцовым. Брат Пушкина Левушка в письме к Вяземскому
тоже говорил, что слухи о мелких и частых неудовольствиях Воронцова ложные,
а ссылка -- жестокая и несправедливая мера правительства. Все эти сообщения
не добавляют ничего нового к тому, что мы уже знаем.
один из исследователей, но полагает, что это связано с освободительным
движением на юге, к которому на деле Пушкин практически не имел отношения. В
некоторых статьях на эту тему высказывается мысль, что Пушкин был выслан не
за эпиграмму, а потому, что Воронцов хотел избавиться от "неблагонадежного"
поэта. Сделаем еще один шаг -- и причина неблагонадежности может быть понята
и доказана.
Воронцов вдруг обрушивает свое неудовольствие на жену и Веру Вяземскую. В
письме своему приятелю А.Я.Булгакову в Москву -- а Булгаков был управляющим
секретной дипломатической перепиской при главнокомандующем Москвы, и его
почта не подвергалась цензуре -- граф Воронцов говорит: "Мы считаем, так
сказать, неприличным ее затеи поддерживать попытки бегства, задуманные этим
сумасшедшим шалопаем Пушкиным, когда получился приказ отправить его в
Псков". А.Я.Булгаков в письме к брату в Петербург пояснял: "Воронцов очень
сердит на графиню и княгиню Вяземскую, особливо на княгиню, за Пушкина,
шалуна-поэта, да и поделом. Вяземская хотела покровительствовать его побегу
из Одессы, искала ему денег, гребное судно...".
вернувшись, потребовал от жены прекратить все связи с Вяземской и был сердит
на нее. Из этого следовало предположение, что Воронцов узнал о планах побега
Пушкина лишь после того, как поэт уехал из Одессы. Этот момент
представляется, так сказать, сознательной забывчивостью губернатора.
Правительство могло понимать, что после слухов о бегстве из Кишинева, а
затем из Одессы Пушкин рано или поздно окажется за границей. Следовательно,
ссылка на юг была ошибкой: щуку бросили в реку. Воронцов раньше знал о
намерениях Пушкина бежать и понимал: вверху будут недовольны тем, что он не
сообщил о готовящемся побеге. Вверху об этом знали и без Воронцова, но вслух
этого не говорилось.
Пушкина, правда, так сказать, ретроспективно. Исторически получилось так,
что вина пала на Воронцова. В сущности, поэт помешал Воронцову остаться в
истории во всем блеске своих действительно выдающихся государственных
заслуг. Впоследствии Пушкин по отношению к Воронцову вел себя хуже, чем
Воронцов по отношению к поэту. Спустя десять лет поэт не без удовольствия
запишет в своем дневнике о соблазнительной связи Воронцова с Нарышкиной
(VIII.34). Воронцов же после высылки Пушкина из Одессы представил
бессарабского поэта Костаке Стамати к ордену святой Анны за перевод
пушкинского "Кавказского пленника". Когда Пушкин умер, Воронцов нанес визит
его вдове. Девятнадцатый век уравнял их, поставив в Одессе памятники обоим
-- Воронцову даже в полный рост. После революции 1917 года их участи
разделили по классовой полезности. Дворец Воронцова в Алупке после революции
стал дачей для сталинских помощников и принадлежал поочередно нескольким
членам Политбюро. Книги из уникальной библиотеки разворовали и уничтожили
эти временные владельцы, их охрана и прислуга.
север -- в направлении, противоположном своему желанию. Верный дядька Никита
Козлов закинул в коляску чемоданы и укрыл от пыли рогожей. Если Никита знал
о замыслах барина, то он был доволен: он ехал домой. Еще бы чуть-чуть -- и
тащиться ему в деревню одному, а хозяина его поминай как звали. Вопрос о
том, чтобы взять слугу с собой в чужие края, перед Пушкиным и не возникал: с
собой -- значит вдвое дороже, да и риск больше. Коляска покатила.
грузились пшеницей три судна, отправлявшиеся в Италию: "Пеликан",
"Иль-пьяченте", "Адриано". И еще одно судно "Сан-Николо" готовилось отплыть
Максимов Альберт
Круз Андрей
Соломатина Татьяна
Никитин Юрий
Андреев Николай
Березин Федор