лые чехлы и не нашли в них ничего, кроме нескольких десятков сложенных в
алфавитном порядке связок бумаг, то есть то, что Коэн называл "Хазарским
словарем" ("Lexicon Cosri") и что, как они поняли, представляло собой
собрание сведений о хазарах, об их вере, обычаях и обо всех людях, свя-
занных с ними, с их историей и их обращением в иудаизм. Это был матери-
ал, похожий на тот, что за много веков до Козна обработал Иуда Халеви в
своей книге о хазарах, однако Коэн пошел дальше, чем Халеви, он попытал-
ся глубже войти в суть вопроса о том, кем были неназванные в книге Хале-
ви христианский и исламский участники полемики ?. Коэн стремился узнать
имена этих двоих, их аргументы и восстановить их биографии для своего
словаря, который, как он считал, должен охватить и вопросы, оставшиеся в
еврейских источниках о хазарах без внимания. Так, в словаре Коэна оказа-
лись наброски жизнеописания одного христианского проповедника и миссио-
нера, очевидно того самого, о котором Коэн расспрашивал иезуитов, но они
были очень скудны, там не было имени, которое Коэну не удалось узнать, и
этот материал нельзя было включить в словарь. "Иуда Халеви, - записал
Коэн в комментарии к этой незаконченной биографии, - его издатели и дру-
гие еврейские комментаторы и источники называют имя только одного из
трех участников в религиозной полемике при дворе хазарского кагана. Это
еврейский представитель - Исаак Сангари ?, который истолковал хазарскому
правителю сон о явлении ангела. Имен остальных участников полемики -
христианского и исламского - еврейские источники не называют, там гово-
рится только, что один из них философ, а про другого, араба, даже не со-
общают, убили ли его до или после полемики. Может быть, где-то на свете,
- писал дальше Коэн, - еще кто-то собирает документы и сведения о хаза-
рах, так же как это делал Иуда Халеви, составляет такой же свод источни-
ков или словарь, как это делаю я. Может быть, это делает кто-то принад-
лежащий к иной вере - христианин или приверженец ис ожет быть, где-то в
мире есть двое, которые ищут меня так же, как я ищу их. Может быть, они
видят меня во снах, как и я их, жаждут того, что я уже знаю, потому что
для них моя истина - тайна, так же как и их истина для меня - сокрытый
ответ на мои вопросы. Не зря говорят, что шестидесятая доля каждого сна
- это истина. Может, и я не зря вижу во сне Царьград и себя в этом горо-
де вижу совсем не таким, каков на самом деле, а ловко сидящим в седле, с
быстрой саблей, хромым и верующим не в того бога, в которого верую я. В
Талмуде написано: "Пусть идет, чтобы его сон был истолкован перед трои-
цей". Кто моя троица? Не рядом ли со мною и второй, христианский охотник
за хазарами, и третий, исламский? Не живут ли в моих душах три веры
вместо одной? Не окажутся ли две мои души в аду и лишь одна в раю? Или
же всегда, как и в книге о сотворении света, необходима троица, а кто-то
один недостаточен, и поэтому я не случайно стремлюсь найти двух других,
как и они, вероятно, стремятся найти третьего. Не знаю, но я ясно про-
чувствовал, что три мои души воюют во мне, и одна из них, с саблей, уже
в Царьграде, другая сомневается, плачет и поет, играя на лютне, а третья
ополчилась против меня. Та, третья, еще не дает о себе знать или просто
пока не может до меня добраться. Поэтому я вижу во снах только того пер-
вого, с саблей, а второго, с лютней, не вижу. Рав Хисда говорит "Сон,
который не истолкован, подобен непрочитанному письму", я же переиначиваю
это и говорю: "Непрочитанное письмо подобно сну, который не приснился".
Сколько же послано мне снов, которые я никогда не получил и не увидел?
Этого я не знаю, но знаю, что одна из моих душ может разгадать происхож-
дение другой души, глядя на чело спящего человека. Я чувствую, что час-
тицы моей души можно встретить среди других человеческих существ, среди
верблюдов, среди камней и растений; чей-то сон взял материал от тела мо-
ей души и где-то далеко строит из него свой дом. Мои души для своего со-
вершенства ищут содействия других душ, так души помогают друг другу. Я
знаю, мой хазарский словарь о хватывает все десять чисел и двадцать две
буквы еврейского алфавита; из них можно построить мир, но вот ведь я
этого не умею. Мне не хватает нескольких имен, и некоторые места для
букв из-за этого останутся незаполненными. Как бы я хотел, чтобы вместо
словаря с именами можно было взять только одни глаголы! Но человеку это
не дано. Потому что буквы, которые составляют глаголы, происходят от
Элохима, они нам не известны, и они суть не человечьи, но Божий, и
только те буквы, которые составляют имена, те, что происходят из геенны
и от дьявола, только они составляют мой словарь, и только эти буквы дос-
тупны мне. Так что мне придется держаться имен и дьявола..."
та в бумагах Коэна. - Не бредит ли он?
души, прошептав каждая свое имя, исчезли.
смешивался с мраком его уст, - я думаю, о том, что ему больше подойдет -
Землин, Кавала или Салоники?
разговор об этом? Его нужно сослать в рудники в Сидерокапси!
задумчиво, и они вышли, не зажигая света.
Дубровника и, как можно понять из донесения жандармов, простился со сво-
ими знакомыми "на день святого апостола Фомы в 1689 году, когда стояла
такая засуха, что у скота линяли хвосты, а весь Страдун был покрыт
птичьими перьями". В тот вечер госпожа Ефросиния надела мужские брюки и
вышла в город, как любая женщина. Коэн в последний раз шел от аптеки к
палаццо Спонза, и она под аркой у Гаришта бросила ему под ноги серебря-
ную монету. Он поднял монету и подошел к ней, в темноту. Сначала он
вздрогнул, думая, что перед ним мужчина, однако стоило ей прикоснуться к
нему пальцами, как он сразу же узнал ее.
жи. Нет такой ссылки, которую нельзя было бы заменить недолгим заключе-
нием в береговых тюрьмах. Я суну кому надо несколько золотых эскудо в
бороду, и нам не придется расставаться.
значат не больше, чем птичий помет. Я должен ехать потому что сейчас
крайний срок. С детства я вижу во сне, как во мраке бьюсь с кем-то на
саблях и хромаю. Я вижу сны на языке, которого я не понимаю наяву. С
первого такого сна прошло двадцать два года, и наступило время, когда
сон должен сбыться. Тогда все станет ясно. Или сейчас, или никогда. А
прояснится все только там, где я вижу себя во снах, - в Царьграде. Пото-
му что не напрасно мне снятся эти кривые улицы, проложенные так, чтобы
убивать ветер, эти башни и вода под ними...
Ефросиния,- то встретимся в какой-нибудь другой, будущей. Может, мы лишь
корни душ, которые когда-нибудь прорастут. Может, твоя душа носит в се-
бе, как плод, мою душу и однажды родит ее, но до того обе они должны
пройти путь, который им предопределен...
Твоя душа - это не душа Адама, та, которая изгнана в души всех следующих
поколений и осуждена умирать снова и снова в каждом из нас.
нать. Я буду мужского пола, но руки у меня останутся такими же - каждая
с двумя большими пальцами, так что каждая может быть и левой и правой...
расстались навек. Смерть госпожи Лукаревич, которая последовала вскоре и
была так ужасна, что даже воспета в народных песнях, не могла бросить
тень на Коэна, потому что к этому моменту он сам впал в то оцепенение,
из которого не смог ни пробудиться, ни вернуться.
Лидисии и женится на ней, как и рекомендовала ему еврейская община в
Дубровнике. Но он этого не сделал. В тот вечер он набил трубку, а утром
выкурил ее в стане требиньского Сабляк-паши, который готовился к походу
на Валахию. Так Коэн вопреки всему направился в сторону Царьграда. Но
туда он не попал никогда. Очевидцы из свиты паши, которых подкупили дуб-
ровницкие евреи, предложив им растительных красок для льна за то, что те
расскажут им о конце Коэна, говорят следующее:
ми все время летели на юг, будто хотели унести их память. Уже одно это
было плохим знаком. Не спуская глаз со своих собак, они пронеслись через
душистые боснийские леса, как сквозь времена года, и в ночь лунного зат-
мения влетели на постоялый двор под Шабацем. Один из жеребцов паши сло-
мал ноги на Саве, и он приказал призвать своего смотрителя конского
кладбища. Коэн, однако, спал так крепко, что не слыхал, как его зовут, и
паша с оттяжкой будто тащил воду из колодца, ударил его кнутом между
глаз, и гривны на его руке зазвенели. Коэн в тот же миг вскочил и бегом
отправился выполнять свои обязанности. После этого случая след Коэна на
некоторое время исчез, потому что из лагеря паши он ушел в Белград, ко-
торый тогда находился в руках австрийцев. Известно, что в Белграде он
посещал огромный трехэтажный дом турецких сефардов, наполненный сквозня-
ками, которые свистели по всем коридорам,- еврейский дом, "абхехам", где