просветы замурованы, а вместо изгиба -- ступенчатый излом.
которых новое наше правительство подрядило искать сокровища земблянской
короны, оказались редкостными весельчаками. Экстремисты справедливо считали,
что барон Бланд, хранитель казны, прежде чем выпрыгнуть или выпасть из
Северной Башни, успел припрятать сокровища, они только не знали, что у него
имелся помощник, и очень заблуждались, полагая, что сокровища нужно искать
во Дворце, покинутом кротким седым Бландом один-единственный раз и то лишь
затем, чтобы умереть. Могу с простительным удовлетворением добавить, что
сокровища, точно, были спрятаны, но совершенно в ином -- и весьма
неожиданном -- уголке Земблы, они и ныне там.
эту чету кладоискателей за работой. После бегства короля и запоздалого
обнаружения подземного хода они продолжали старательные раскопки, пока не
издырявили, а частью и вовсе развалили Дворец: как-то ночью рухнула в одной
из комнат стена и обнаружила нишу, о существовании которой никто не
подозревал, а в ней -- бронзовый погребец для соли и пиршественный рог
короля Вигберта; но нашей короны, ожерелья и скипетра вам все равно никогда
не найти.
ее истолковывать как плод предприимчивости советских спецов, -- которые,
уместно сказать, впоследствии прекрасно справились с иной задачей (смотри
примечание к строке 741). Фамилии их (вероятно вымышленные) были
такие: Андронников и Ниагарин. Редко случается видеть, по крайней мере среди
восковых фигур, чету более приятных и представительных молодых людей. Гладко
отбритые челюсти, простецкие лица, волосы вьются, зубы блестят --
залюбуешься. Статный красавец Андронников улыбался нечасто, но лучики
морщинок, разбегавшиеся от глаз, выдавали в нем неистощимое чувство юмора, а
две одинаковые складки, спадавшие от изящно вылепленных ноздрей, вызывали
дорогие сердцу ассоциации с воздушными асами и героями партизанских будней.
Ниагарин, со своей стороны, ростом был сравнительно невысок, облик имел
более округлый, хотя без сомнения и мужественный, лицо же его озаряла порой
широкая мальчишеская улыбка, отчего вспоминался какой-нибудь бойскаутский
вожатый, у которого есть кое-что на совести, или те господа, что мухлюют в
телевизионных состязаниях. Радостно было смотреть, как носится по двору
парочка "советчиков", пиная запачканный мелом, трубно звенящий футбол
(казавшийся в таком окружении слишком большим и лысым). Андронников умел раз
десять подкинуть его носком, прежде чем влепить прямиком в грустные,
озадаченные, белесые и безвинные небеса, Ниагарин же в совершенстве подражал
ужимкам потрясающего вратаря из команды "Динамо". Часто они угощали кухонных
мальчиков русскими карамельками со сливой или вишней, изображенной на
сочно-цветастой шестиугольной обертке, под которой еще был конвертик из
бумаги потоньше с липкой лиловой плюшкой внутри; и всем было ведомо, что
похотливые сельские девки приползают по drungenam (тропкам в зарослях
ежевики) к самому подножию бастиона, когда на вечерней заре эти двое
взлезают на вал и, обратясь в силуэты на фоне пылкого неба, распевают
красивые и чувствительные фронтовые дуэты. Ниагарин обладал задушевным
тенором, а Андронников -- сердечным баритоном, оба -- в щегольских
кавалерийских сапогах мягкой черной кожи, и небеса отворачивались, являя
бесплотный свой хребет.
Андронников с пятого на десятое понимал по-немецки. Немногие известные им
земблянские фразы они выговаривали с тем потешным русским акцентом, что
сообщает гласным назидательное полнозвучие. Охранники-экстремисты считали их
образцовыми удальцами, и милый мой Одонелло получил однажды от коменданта
жестокий нагоняй за то, что поддался соблазну и передразнил их походку:
передвигались оба вразвалочку, на заметно кривых ногах.
но то была иная Россия -- Россия, ненавидевшая тиранов и обывателей,
несправедливость и жестокость, Россия благородных людей с либеральными
устремлениями. Следует добавить, что Карл Возлюбленный мог похвастать
толикой русской крови. В средние века двое его пращуров женились на
новгородских княжнах. Королева Яруга (годы правления 1799-1800), его
пра-прабабка, была наполовину русская, и большинство историков считает, что
единственный отпрыск Яруги, Игорь, -- это вовсе не сын Урана
Последнего (годы правления 1798-1799), но плод ее любовной связи с
русским авантюристом Ходынским, ее goliartom [придворным шутом] и даровитым
поэтом, -- говорят, это он сочинил на досуге известную русскую chanson de
geste{6}, обыкновенно приписываемую безымянному барду двенадцатого столетия.
видел в доме подобное полотно. Или Шейд имеет в виду портрет
фотографический? Там был один над пианино и другой в кабинете у Шейда.
Насколько легче было бы читателю и Шейда, и его друга, когда бы мадам
соблаговолила ответить на некоторые из моих настоятельных вопросов.
едва ли не совпал по времени с прибытием в Америку преображенного короля. Он
прибыл в Америку парашютом, спустившись с пилотируемого полковником Монтакют
наемного самолета на поле чихотных, буйно цветущих плевелов неподалеку от
Балтиморы, чьи иволги -- совсем никакие не иволги. Время было
расчислено точно, он еще выпутывался из непривычной французской упряжи, а
уже с дороги, неодобрительно колыхаясь на толстых колесах, накренив
блестящее черное тулово, поворотил и приблизился по mowntropе
"Роллс-ройс" из усадьбы Сильвии О'Доннел. Я мог бы изъяснить читателю,
отчего именно парашют, однако ж (тут скорее -- дань сентиментальной
традиции, чем удобство передвижения), в настоящих заметках к "Бледному
пламени" в том нет решительной необходимости. Покамест Кингсли,
шофер-англичанин, слуга старый и преданный, усердно затискивал в багажник
пухлый, неумело сложенный парашют, я отдыхал на предложенной им раскладной
трости, потягивая вкуснейший скотч с водой из машинного бара и просматривая
(под аплодисменты сверчков, в вихре желтых и бордовых бабочек, что так
приглянулись Шатобриану, когда Шатобриан прибыл в Америку) статью из "The
New York Times", в которой Сильвия размашисто и неопрятно отчеркнула красным
карандашом сообщение из Нью-Вая о помещении в больницу "выдающегося поэта".
Я давно уже предвкушал знакомство с любимейшим моим американским
стихотворцем, которому, -- в тот миг я был совершенно в этом уверен, --
суждено было скончаться задолго до начала весеннего семестра, но
разочарование отдалось во мне всего лишь внутренней ужимкой покладистого
сожаления и, отбросив газету, я осмотрелся с восторгом и умилением, притом,
что нос у меня уже заложило. Большими ступенями взбиралась зеленая мурава к
многоцветным рощам, над ними выглядывало белое чело усадьбы, и облака таяли
в синеве. Внезапно я чихнул и чихнул снова. Кингсли предложил еще выпить, но
я отказался и, не чинясь, подсел к нему на переднее сиденье. Хозяйка
отлеживалась после особого рода прививки, сделанной в предвосхищении
путешествия в особого рода африканскую глушь. В ответ на мое: "Ну-с, как
самочувствие?" -- она пролепетала, что в Андах было просто чудесно, но тут
же несколько менее томным тоном осведомилась о печально прославленной
актрисе, с которой, по слухам, сын ее предавался греху в Париже. Я сообщил,
что Одон дал мне слово не жениться на ней. Она поинтересовалась, как мне
показался полет, и звякнула бронзовым колокольчиком. Добрая, старая Сильвия!
Она разделяла с Флер де Файлер нерешительность манер, томность повадки,
частью врожденную, частью напускную -- в качестве удобного алиби на случай
опьянения, -- и каким-то чудесным образом ухитрялась сочетать эту томность с
говорливостью, напоминая мямлю-чревовещателя, которого вечно перебивает его
болтливая кукла. Неизменная Сильвия! Вот уже тридцать лет -- из года в год,
из дворца во дворец, я вижу все те же стриженные тускло-каштановые волосы,
младенческие бледно-голубые глаза, рассеянную улыбку, стильно длинные ноги,
движения колеблемой ветром ивы.
сказал бы душка Марсель, тут же припомнился и другой автор, Жид
Просветленный, с такой теплотой описавший в своих африканских заметках
атласную кожицу черненьких чертенят.
сказала Сильвия, бывшая главной благотворительницей Вордсмитского колледжа
(она-то, к слову сказать, и устроила для меня эту забаву, чтение лекций). --
Я только что звонила в колледж, -- да, берите скамеечку, -- ему гораздо
лучше. Попробуйте маскану, я ее специально для вас раздобыла, а вот мальчик
не про вас, только для женщин, и вообще Вашему Величеству придется теперь
быть очень осторожным. Я уверена, что вам там понравится, правда, ума не
приложу, кому может приспичить изучать земблянский язык. Думаю, и Диза могла
бы приехать. Я сняла для вас лучший дом, какой у них есть, -- если верить
тому, что мне говорили, -- и совсем близко от Шейдов.
поэте от Билли Ридинга, "одного из очень немногих американских
ректоров, знакомых с латынью". И позвольте мне здесь прибавить, что я считаю
за великую честь для себя случившееся две недели спустя в Вашингтоне
знакомство с этим вялым на вид, рассеянным, плохо одетым, восхитительным
американским джентльменом, чей ум являет собоюй библиотеку, а не зал для
дискуссий. В следующий понедельник Сильвия улетела, а я задержался в
поместьи, отдыхая от моих приключений, -- думал, читал, делал выписки, много
катался верхом по прелестным окрестностям в обществе двух обворожительных
дам и застенчивого маленького грума. Часто, покидая места, мне приятные, я
испытывал радость, какую, верно, переживает плотно притертая пробка, когда
ее вытягивают, чтобы, слив сладкое густое вино, отослать ее к новым
виноградникам и наградам. Я провел пару приятных месяцев, навещая библиотеки
Нью-Йорка и Вашингтона, слетал на Рождество во Флориду и, изготовясь,
наконец, к отъезду в мою новую Аркадию, почел за удовольствие и обязанность
Андреев Николай
Шилова Юлия
Прозоров Александр
Володихин Дмитрий
Емилина Ника
Громыко Ольга