штопанной солдатской форме. Он играл во дворе в городки с мальчишками, гонял
с ними голубей, лихо освистывал мазил на футболе -- и в то же время
почитался как непререкаемый научный авторитет, руководитель и консультант
многих проектов.
свойственной ему оригинальностью. Играл он очень даже прилично, лучше,
пожалуй, самого Капустина, однако никогда не принимал участия в турнирах,
считая их пустой тратой времени и сил; шахматы он признавал как развлечение,
играл только легкие партии и высмеивал тех, кто относился к сему развлечению
слишком серьезно. Капустин и другие наши корифеи, ставшие объектом насмешек,
терпеть его не могли и никогда не приглашали на турниры даже в качестве
зрителя, а после одной выходки на чествовании приехавшего в город с лекцией
знаменитого гроссмейстера вообще исключили из членов шахматного клуба. Этот
скандал стоит того, чтобы о нем рассказать. Поздравив гостя с блестящими,
феерическими успехами в турнирах, Сергей Антоныч своим известным всему
городу громовым голосом вдруг выразил глубочайшее сожаление по поводу того,
что ради шахмат гроссмейстер забросил куда более нужную людям специальность
инженера, и ласково, по-отечески, как учитель несмышленышу, посоветовал
кончать с этим пустым занятием, ибо, как сказал Монтень: "...недостойно
порядочного человека иметь редкие, выдающиеся над средним уровнем
способности в таком ничтожном деле". Избалованный прессой и болельщиками
гроссмейстер был совершенно шокирован и до того растерялся, что в
последовавшем сеансе одновременной игры позорно проиграл половину партий и
поклялся никогда не приезжать в город, где из него сделали мартышку.
на городском активе он выступил со сногсшибательным предложением: запретить
какие бы то ни было собрания -- не деловые совещания, а именно собрания -- в
рабочее время; обком инициативу поддержал, она была записана в решение, и
количество собраний быстро и резко сократилось: одно дело -- переливать из
пустого в порожнее в рабочее время, и совсем иное -- оставаться для этого
после работы. И неистребимое племя бездельников, привыкшее по нескольку
часов в день изображать кипучую деятельность на разного рода собраниях,
вынуждено было осесть на рабочих местах.
нашего НИИ просто не знали, куда себя деть: работать отвыкли, сотрясать
воздух вроде бы запрещено, пришлось мучительно перестраиваться. Зато
директор, который вечно клянчил у министерства дополнительные ставки, пришел
к ошеломляющему выводу: при полной загрузке научного персонала штатное
расписание можно смело сократить на одну четверть, что и требовалось
доказать!
положенную мне порцию ожогов я должен был получить не в клубе, а в ресторане
на двадцать первом этаже. Хорошо еще, что без Татьяны Платоновны пошел, она,
к величайшему своему счастью, охрипла и не пожелала на банкете шипеть.
Банкет на полтораста персон был назначен на шесть часов. Родионычу, нашему
тогдашнему директору, стукнуло шестьдесят пять, а старика мы любили и
сбросились по десятке. Моя агентура донесла, что несколько подхалимов
готовят сахарно-медовые тосты насчет старого коня, который борозды не
портит, и я даже придумал по дорого экспромт -- экспромты, ребята, всегда
придумывают заранее, -- что шестьдесят пять только тогда превосходный
возраст, когда до него остается еще лет двадцать. Эй, ферзя на место, юный
жулик!
Антоныч был настроен благодушно: возлежал, как римлянин в трапезу, на
диване, переговаривался с нами и посмеивался над Бубликом, который следующим
ходом неизбежно терял ферзя и весь извелся.
дядя Сергей, все время разговариваете и путаете, в ресторане было не сто
пятьдесят персонов, а сто сорок три.
Сергей Антоныч.
шахматном клубе? А то вы снова напутаете.
было тридцать восемь человек.
то папа на ремень показывает.
протесты Бублика сказал Сергей Антоныч, -- уговаривать тебя не стану.
Расставляй, расставляй... Уже во Дворце, у лифта, я спохватился, что до
начала банкета еще минут двадцать, и решил нанести визит своему другу
Капустину, да заодно сгонять парочку партий в блиц. Бублик несокрушимо прав:
вместе со мной и... еще с кем, Бублик? -- там оказалось тридцать восемь
человек... нет, мне все-таки больше нравится "персонов".
еще буфетчица была, Ираида Ивановна. Когда мама Оля про некоторых не
забывает, она у нее домой пепси-колу берет.
драку с Витькой.
считает.
рукой Бублик.
собеседников. Поэтому пришлось терпеливо дожидаться окончания партии, и
только тогда посулами и угрозами удалось эагнать Бублика в спальню.
чего начинать?
этом вы произнесли не совсем обычное приветствие?
"Привет, дровосеки!", а если Капустин -- это он, конечно, тебе наябедничал!
-- стал нервничать и эевнул слона, то это его сугубо личное дело. Ага, нашел
с чего начать! У меня когда-то брали интервью для газеты, но завотделом
спорта, сам шахматист, квалифицировал мои мысли как возмутительные и
интервью забодал. Давай-ка врубим дровосекам в солнечное сплетение, а? Вот
что я тогда говорил: мне кажутся смехотворными споры вокруг того, что есть
шахматы -- спорт, искусство или даже наука? Все это полная ерунда: шахматы
есть игра вроде, скажем, преферанса, а шахматист -- игрок, не более того.
Спорт? Гимнастика для мозга! Искусство? Очевиднейшая чушь: не менее
блестящие комбинации совершают финансисты и политики, которым и в голову не
приходит называть свою деятельность искусством. Наука? Попробуйте сказать
это в Академии наук! Увлекательная игра, умственная гимнастика в порядке
отдыха от полезной деятельности -- с этим я согласен, но нельзя же из людей,
кто лучше эту гимнастику делает, творить себе кумиров! Шахматисты -- народ
хитроумный и практичный, они, как щит, выставляют впереди себя великих
людей, игравших в шахматы: Петра Первого, Наполеона, Льва Толстого, Сергея
Прокофьева и других, но ни словом не заикаются о том, что эти воистину
великие люди смотрели иа шахматы исключительно как на развлечение и игроками
были посредственными, в лучшем случае где-то на уровне Капустина, да и
уделяли они шахматам самый минимум своего времени. Представьте, как обеднело
бы человечество, если б Толстой бросил сочинять романы, а Прокофьев музыку
ради того, чтобы совершенствоваться в шахматах! Наполеон -- другое дело,
если б он не отходил от шахматной доски, человечество оказалось бы в чистом
выигрыше. Скажу больше: повального увлечения шахматами, особенно
профеосионального ими занятия, я бы ни в коем случае не поощрял, ибо оно не
только отвлекает от общественно полезной деятельности, но и вредно для
здоровья, истощает нервную систему... Ну, каково, осмелишься написать?
Смотри, Леля, Капустин перестанет раскланиваться, шахматисты в порошок
сотрут! Ладно, за дело.
восьмого этажа.
метров около шестидесяти? Шахматный клуб расположен здесь, в десятке метров
от левой внутренней лестницы... все пять окон на фасад. В коридоре напротив
-- литобъединение. Признайся, Вася, ты их выручил, чтобы книги по блату
получать, да? Дверь клуба массивная, дубовая, за ней небольшая прихожая,
нынче принято говорить -- холл, зал вытянут в длину метров на двадцать,
вдоль стен шкафы с книгами и подшивками журналов, здесь же различные призы и
грамоты -- свидетельства бессмертных побед маэстро Капустина и его
дровосеков, на стенах -- портреты корифеев, таблицы турниров. Прошу обратить
пристальное внимание на правый торец зала, здесь две двери: та, что ближе к
окну, ведет прямо в буфет -- шахматисты частенько забегают туда,
поддерживать гаснущий творческий потенциал, а вторая дверь ведет в
умывальник, откуда прямая дорога, извините, в туалет и в две непонятного
назначения душевые кабины. Уже потом я выяснил, что по первоначальному
замыслу данное помещение предназначалось хореографической студии, что делает
понятными душевые кабины, но близость буфета вдохновила шахматистов на
блестящую комбинацию, в ходе которой они совершили с балеринами длинную
рокировку. Кстати говоря, за эту комбинацию и я Капустину аплодирую, так как
благодаря душевым кабинам имею честь молоть весь этот вздор. По центру зала,
во всю его длину стоят шахматные столики, десять или одиннадцать штук... в
правом углу, ближе к входу, штук двадцать стульев для болельщиков... Вот,
кажется, и весь очаг шахматной мысли.