"Отчего мои трактаты каким-то необъяснимым образом связаны с парным молоком?
-- подумал Никита. -- Поэт должен пить нектар или вино, или в крайнем случае
холодную воду из стеклянного бокала. Я же все парное молоко лакаю! "
недоразумению отвернулась от тебя, не оставив даже надежды, да пожалеют тебя
внуки и правнуки, и дети твои, зачатые без веры, да вздохнут за тебя в
могиле ушедшие родители твои и родители твоих родителей, ибо главная тайна
жизни от тебя сокрыта".
раздражением. -- Все меня тянет писать о том, чего сам не испытал. Молочка
парного попью и пошел строчить, мысль за пером не поспевает. Но ведь бродит
она где-то, та, которую сам полюблю... "
руки свои бесценное наследство, и оно дало жизнь каждой капле его крови, он
стал героем, каким не был до этой минуты, он стал талантлив и смел.
Необъятный и свежий мир перевернулся перед ним в дороге, по которой он
пойдет к своей любимой, не превращается в точку на горизонте, а лежит от
края до края, во все небо, и ждет его.
-- твердит он, как утреннюю молитву. -- Монашеская одежда не скроет тебя от
ласк моих, и если ты предпочтешь меня богу, я украду тебя у него. Я поцелую
тебя, цветок мой весенний, и ты поймешь, что нам друг без друга ни в этом
мире, ни за чертой его нет места.
нее. Соскобли с души окалину недоверия, чтобы сердце кровило от нежности к
ней! Счастье по плечу только сильным, потому что страшна потеря его. И если
тебе плохо без меня, любимая, это прекрасно! Если стоны твои заглушает ветер
-- так и надо, потому что я иду к тебе и близка минута великого причащения.
Я -- спасенье твое, и без меня тебе не жить... "
вообще, Алешка, дворцовые интриги, заговоры -- все это вздор. Твои дела
поважнее".
Константиновна стояла поодаль в тени черной от ягод черемухи и с нежностью
смотрела на Алешеньку и друга его, такого обходительного юношу, жаль,
погостил мало, и казалось ей, что все так хорошо и счастливо, что и понять
нельзя, отчего всего неделю назад она думала, что жизнь ее прожита и не
сулит ничего, кроме ожидания старости.
заслоняясь рукой от света.
Никита. -- Я сделаю все, как должно. Алеша кивнул.
правильно сделал. Я там на столе тебе трактат на память оставил. Там все
написано. Ну... удачи тебе!
козлы.
лошади, выйдя на прямую дорогу, убыстрили шаг, и он отстал, махая рукой до
тех пор, пока карета не свернула за молодой лесок.
в дорожное платье. Маменька Вера Константиновна бросилась было причитать:
"Куда? Гостил в родном дому одну ночь! Виданное ли дело! ", -- но увидев в
лице Алеши серьезное, непреклонное и, к своему удивлению, взрослое
выражение, смирилась.
не объясняя причины ее, хоть и твердил, что одному ему сподручнее, Вера
Константиновна уговорила его взять с собой кучера Игната, самого здорового
мужика из дворни, чтоб ходил за лошадьми и оберегал здоровье молодого
барина.
похищенные бестужевские бумаги, но не шантажом, не угрозами, а полюбовно,
заключив с французом сделку. Роль главного козыря в этой игре Лесток отводил
даме -- Анастасии Ягужинской. То, что де Брильи, доверенный человек
французского посла, ввязался в дела заговорщиков, похитив находящуюся под
следствием девицу да еще такую, могло объясниться только одним -- любовью.
Де Брильи не мог не знать, что в Париже его за это похищение по головке не
погладят, а накажут, могут лишить должности, а то и вовсе отлучат от двора
-- значит, это не интрижка, не флирт, здесь попахивает истинной страстью.
Любовь -- надежная валюта в политической интриге, влюбленные глуповаты и
нерасчетливы. "Ты с ним не хитри, -- напутствовал Лесток Бергера. -- Ты
намекни этому франту, что про бумаги мы все знаем, затем намекни, что девицу
Ягужинскую мы в любой момент можем у него отнять и в кандалы обрядить. А
потом ставь перед ним выбор: или открытая дорога в Париж со своей милой,
естественно, в обмен на бумаги, или ни милой, ни Парижа. Я найду способ
задержать его в России. Знать бы только, куда он упрятал оную дочь Анны
Бестужевой... "
если тот начнет отпираться, мол, никаких девиц не похищал, выступить
свидетелем и прижать француза к стене.
чем по замыслу Лестока ему следовало знать. Объяснялось это тем, что Бергер
был излишне болтлив и трусоват.
успеха карьера его будет под надежным обеспечением. Но Лесток не забыл
предупредить его, что де Брильи капризен и щепетилен в вопросах чести, любит
помахать шпагой, и воображение рисовало Бергеру самые неожиданные картины.
взять да производить по всем правилам обыск. Лесток, правда, приказывал --
не доводить до крайности. Понятно, Он с Шетарди ссориться не хочет. Но
главная задача -- достать бумаги, а там... Победителей не судят". Для
дерзкой этой затеи нужен был помощник, и Бергер надеялся обрести его в лице
курсанта.
другой стороны, как поговоришь на полном скаку? Курсант небось одним
озабочен, как бы из седла не выпасть. Это и не удивительно, двенадцать часов
в седле. Уж на что Бергер привычен к верховой езде, а у самого ломит спину и
поясницу колет. Хорошо хоть дорога знакома. Год назад Бергер ездил в
охотничий особняк по одному весьма деликатному поручению Лестока.
ночлега. Саша сполз с лошади, осмотрелся. Черная, словно обугленная изба
стояла на развилке двух дорог -- одна вела на мост через заросшую камышом
речку, другая, воровато шныряя меж невысоких, проросших щетинистой травой
холмов, исчезала в глубоком овраге. Плотный, казавшийся липким туман затопил
все окрестности.
впервые за день обратился Саша к Бергеру.
бывший каторжник, это точно. Но кормят хорошо и клопов нет. По мне будь хоть
преисподняя, лишь бы пожрать дали.
столешница сияла добела выскобленными досками, в углу мерцал не
по-крестьянски богатый иконостас, украшенный гирляндами хмеля. Благообразный
старик поклонился приезжим в пояс и молча принялся накрывать на стол.
любом другом месте, где не было лиц старше его чином, он чувствовал себя
хозяином, которому все дозволено. К столу подсел проезжий шляхтич и,
застенчиво улыбаясь, стал жаловаться на плохую дорогу, на лошадей, на
бессонницу.
выпил кружку теплой, остро пахнувшей калганом браги и первым вышел из-за
стола. Глаза у него слипались. Ему казалось, что как только донесет он себя
до лавки, то сразу заснет. Но не тут-то было.
не отпускает? Странное лицо у этого курляндца. Днем глаза были, как щелочки,
все щурился, а теперь стали круглые, незрячие, словно вместо глаз повесили
на переносье спелые сливы... "
Машку-красавицу, и Саша, решив, что это история несчастной любви, все
силился понять, отчего их встречи происходили в конюшне.
тонкими, воткнутыми в железные вилки, лучинами. Обгорелые угли падали в
лохань с водой и слабо шипели, распространяя угарный запах. Старик хозяин
сидел на лавке под образами и ждал, когда неугомонные постояльцы пойдут
наконец почивать. Шляхтич, босой без парика и кафтана, дремал, опершись на
руку.