Туровцев, непонятно чему смеявшийся.
хулиганьем!
неожиданно заартачился, надо, сказал он, идти пораньше, чтоб успеть в
магазин. Выпили в отделе соков. И добавили. Тут Петров раскрыл секрет, а
Туровцев подтвердил.
одно сухое вино.
Петрова, а Лена Котомина звонко на весь цех сказала Сорину, чтоб он к ней не
приставал.
запасных частей к радиометру не доложили десять ламп. К рекламации
прилагался документ из Внешторга, он требовал, чтобы приняли меры, то есть
наказали виновника.
конечно, не в силах. Жалко наказывать парня за просто так, но надо, не
накажешь -- такой шум поднимется, что сам себя захочешь выгнать с работы.
Труфанов и Баянников готовили грамотный, аргументированный, глубоко
принципиальный приказ (копия его должна была пойти во Внешторг).
обстоятельства. И кто такой вообще начальник БЦК? Человек на производстве не
лишний, но и не обязательный. Директор определяет ему только часы работы, а
о том, хорош радиометр или плох, судит сам Туровцев. Но чтобы он, чего
доброго, не стал браковать их направо и налево, так и об этом подумали и
постановили: премию ОТК получает вместе с цехом за выполнение плана.
несправедливость. Жаловался и возмущался собою: да за кого же это он
ходатайствует? Говорит о Туровцеве -- честный, а с позволения честного
Туровцева в цехе происходят все нечестности. И тем не менее Туровцев --
честный человек.
порасспрашивал о Туровцеве еще и еще поподробнее. Остался доволен -- не
столько ответами, сколько тем, что получил ценную информацию, и обнадежил:
-- так нас накажут... Но я разберусь.
со страшной силой, вихрем налетел, а когда пыль рассеялась, то увидели
Туровцева живым и невредимым. Не начальник БЦК теперь, а контрольный мастер,
то есть оклад на сто рублей больше.
Приспосабливаются люди к обстоятельствам. Вроде бы и наказали человека, но
так наказали, что повысили его. Начинал догадываться Степан Сергеич: все эти
перемещения, повышения и понижения -- от неумения, нежелания или
невозможности изменить обстоятельства. А слово "наказали"... слово само по
себе не раскрывает всего того, что в нем содержится, слово конкретно значимо
только в окружении других слов, слово привязано ко времени написания или
произнесения его, когда еще в силе принятый смысл его.
завод, цех, рабочие под себя, под нужды свои подгоняют одежду, сшитую для
них портными, умеющими кроить по одному общегосударственному фасону. Сам
Труфанов тоже упражняется в портновском ремесле, но с оглядкой на цеховые
пристрастия и вкусы, и так умело наприспосабливался, что худого слова о себе
не услышит. Установилось какое-то подобие джентльменского соглашения между
администрацией и рабочими. Всем своим поведением монтажники и регулировщики
второго цеха вбивают в сознание Труфанова такую мысль: у нас есть кое-какие
грешки, мы, в частности, помаленьку пьем на работе, но зато мы не вопим во
всю глотку о сверхурочных, о суточных бдениях в конце месяца, о
радиоактивных препаратах, которые, возможно, подорвут здоровье наших детей,
-- мы, короче говоря, помалкиваем, и вы, Анатолий Васильевич, будьте добры,
закрывайте свои директорские глазенки на наши, не скроем, дурные шалости,
можете, никто не возражает, для виду, для комиссии разных громыхнуть
приказом о решительном искоренении чего-то там, с алкоголем связанного, но
не более, а то, не ровен час, позвоним в ЦК профсоюзов и пригласим кое-кого,
пусть они вскроют склад готовой продукции и убедятся, что заприходованные
радиометры не у заказчика, а в цехе на переделке, -- ну, лады, Анатолий
Васильевич?
значительной мере способности к приспособлению. Подумал и отогнал эту мысль,
но она возвращалась, она подпитывалась другими размышлениями и наблюдениями.
Многие -- на заводе, в КБ, в лабораториях, -- приспособившись, ныне пугаются
последствий своего соглашательства и с надеждой посматривают на Степана
Сергеича: а вдруг что получится?..
В цехе кричали о том, что нашли стрелочника, что наказывать надо кого-то
другого. Кого? Никто не знал.
Туровцев. С прежней неторопливостью обходил он контролеров, подсаживался к
регулировщикам, заполнял в своей комнате формуляры, паспорта, сертификаты на
качество. Вежливо улыбался, когда слышал причитания монтажниц, прослышавших
о будущем приказе.
понизят тебя до контролера шестого разряда. Тыщу рубликов, не больше,
получать будешь.
сомневался, нужно ли продолжать, способен ли Петров понять его. -- Чепуха
все это.
вниз на него (Петров сидел).
обрезки, чешуя.
интересно весьма.
Туровцевым, якобы случайно оказывался рядом с ним. Что за человек Туровцев,
которого он знает почти три года? Ничего, в сущности, выдающегося... Как-то
поставил себя так, что никто его не обманывает. Наряды на градуировку и
регулировку закрывает, веря на слово. Вспыльчив, но умеет сдерживать себя...
Иногда обидится, покраснеет, желваки заходят по широким скулам... Нет,
пересилил себя, уже спокоен... Есть у него -- это точно -- какая-то цель,
существуют какие-то принципы, какая-то система взглядов...
За обыденностью, за простоватостью -- дичайшая сложность, не выплеснутые
наружу драмы, борьба упорная, тихая и незаметная. Человек живет, самый
пройдошистый корреспондент ничего о нем не придумает, до того этот человек
кажется примитивным, а он -- личность выдающаяся, частица мира...
Он выволок из-под кровати все запасы спирта -- три канистры. Зачем они ему?
в бегах), отказываешь другим в праве на исключительность (тоже мне сосунки
из пионеротряда!). Вот так вот. Каждый прожил столько же, сколько ты.
оборвавший все связи с другими заключенными. Не говорит ни с кем,
неизвестно, где спит, не работает, своей ложки-миски не имеет.
Прогонял наваждение явью, твердил себе, что он работает вольно, у него есть
работа, он передовик даже какой-то, бугром назначен, бригадиром.
было.
трусливо сворачивал в сторону. Извиняться он не любил, всякий раз вынуждал
себя, подстегивал, а повиниться надо. Ведь он понял, что цех выпустил
пятьдесят негодных "Кипарисов" не по злой воле одного человека.
не отрываясь от бумаг.
не желал. В диспетчере хранятся неисчерпаемые запасы особой шелагинской
честности. И разговор этот не вовремя. Надоело выкручиваться. Надоело.