мечтать об анархических блужданиях и на буржуев он здесь смотрит не очень
свысока. Скорее всего это были досужие вымыслы тугодумного Агитпропа, и
ничего особенно опасного для всепобеждающих идей социализма в Ялте не было.
Весь не существующий в природе Остров Крым, или, как официально он назывался
в советской прессе, "Зона Восточного Средиземноморья", представлял собой
ужасную язву для Агитпропа, начиная еще с гражданской войны (неожиданное,
сокрушительное поражение непобедимой Красной Армии) и кончая нынешним
процветанием. Лучше было бы для Агитпропа, чтобы Остров этот действительно
не существовал, но, увы, где-то за пределами Агитпропа, в каких-то других,
отделенных от Агитпропа сферах этот Остров почему-то самым определенным
образом существовал и был объектом каких-то неясных размышлений и усилий.
Оттуда, из отделенных от Агитпропа сфер, пришла непререкаемая идея развития
контактов на данном историческом этапе, и хочешь не хочешь контакты
пришлось разворачивать и напрягать тяжелые умы для проведения
разъяснительной работы, и вот как результат напряжения агитпроповских умов
-- Ялта была негласно объявлена идеологическим "табу".
знаменитые артисты, да детишки самых высоких чинов -- поразвлечься.
обыкновенный комментатор телевидения, сидит без сопровождения, совершенно
одна, эдакая драматическая дама в стиле Симоны Синьоре из старых фильмов,
под платанами на Площади Лейтенанта. Смотри, Татьяна, какие перспективы
открываются перед тобой, стоит только примкнуть к тайному ордену. Одна в
Крыму! Одна в Ялте! Пьешь мартини на Площади Лейтенанта!
всевидящее око будет следить каждый ее шаг, но Таня после полного, с концами
исчезновения Андрея Лучникова из-под носа специально созданного для него
сектора уже не очень-то верила в эти могущества. Уже и оттуда, и из этой
высшей категории, тянет халтуркой, так думала она и сейчас, поглядывая на
двух старых сухопарых англичан, сидящих неподалеку (один из них казался ей
знакомым, наверное, актер какой-нибудь), на "климатические ширмы", создающие
на гребне Яйлы фантастический силуэт какого-то миражного и вечно манящего в
путь города, на голых девушек, выскакивающих из моря и в брызгах бегущих
прямо к столикам кафе, на красавцев официантов-яки, которые обслуживали
несметное число посетителей кафе, словно играли в какой-то веселый бейсбол,
на бродящих по набережной музыкантов и фокусников, на качающиеся мачты
турецких, греческих, итальянских, израильских, крымских судов, на две белые
глыбы круизных лайнеров, на подходящие к порту океанские яхты, на пару
вертолетов со стеклянными брюшками, несущих над городом неизменное
"Кока-кола не подведет! ", на русские, английские и татарские надписи,
начинающие уже загораться над крышами второй, небоскребной линии Ялты,
поглядывая на все это и попивая сухой мартини, который давно бы уж хватила
залпом, если бы была в Москве. Попивая маленькими глотками суточное свое
содержание, она и думать забыла о всевидящем оке, о товарище Сергееве думала
только в связи с проклятыми телефонными счетами.
очередной раз украл ее после отбоя из пансиона в Ласпи, где жила их команда.
На бешеном его "турбо-питере" они примчались сюда, ужинали на качающейся
крыше отеля "Невский Проспект", там же и переспали. Помнится, ее поразила
рассветная Ялта. Выйдя из гостиницы, она увидела, что за столиками открытого
кафе на маленькой площади сидят и разговаривают разноплеменные люди, под
пальмой девица в остром колпачке еле слышно играет на флейте, а на веранде
"Клуба Белого Воина" кружатся несколько костюмированных под прошлое пар.
Мекка всемирного анархизма, сумасбродства, греха, шалая и беспутная Ялта!
стукачишек своих спортивных все же недооценивала. Все эти романтические
побеги в "турбо-питере", оказывается, были у товарища Сергеева
зарегистрированы, равно как и прилеты Андрея в Париж, в Токио, в Сан-Диего
на свидания. Мягко, без всякого нажима товарищ Сергеев дал ей понять, что
потому и не было "дано хода" этим "телегам", что они в конечном счете к
нему, Сергееву, попадали, а у него, Сергеева, были свои на Таню виды,
надежда на творческое сотрудничество.
моментом в их отношениях с Андреем. Раньше-то он летел за тысячи километров
ради единственного пистончика, теперь вот пропал. Пропал в России, в Москве,
исчез совсем, как будто ее и не существует. Что с ним происходит? Неужели он
эту безобразную сцену принял всерьез? Раньше он "ей все прощал, считал ее
московской хулиганкой, любил ее и все прощал. А теперь, видите ли,
рассердился. Подумаешь, накирялась, с кем этого не бывает. А сам-то, между
прочим, хорош! Можно представить, сколько баб проходит сквозь его волосатые
рыжие лапы.
отвратительная. Она еле узнала его голос. Откуда ты, спросила и тут же
испугалась. Вопрос был вроде бы самый естественный, но в новом своем
качестве Татьяна поймала себя на позорном -- выпытываю. Из Рязани, ответил
Андрей, солженицынские места. Какие места, не расслышала Татьяна.
Солженицынские, повторил Андрей. Какие, какие? На этот раз Таня расслышала,
но не поняла. Она, честно говоря, и думать-то забыла о Солженицыне после его
высылки, если и думала о нем раньше. Довольно дурацкий получился разговор.
Суп сидел за кухонным столом и вроде бы ничего не слышал, не обращал
внимания, вдумчиво ел крохотную порцию творога: после драматической сцены в
первом отделе взялся почему-то за диету, за тренировки, стал сбрасывать вес.
Я сейчас в Рязани, а потом буду в Казани, а потом в Березани. Из-за
отвратительной слышимости угадать его настроение было трудно, голос,
кажется, звучал весело. Когда мы увидимся, спросила Татьяна. Монеты
кончаются, закричал Андрей. Когда увидимся? Боюсь, что не скоро, донеслось
до нее. Андрей, перестань дурака валять, закричала она. Приезжай немедленно.
Какая тебе еще Казань-Березань! Я видеть тебя хочу! Я со-ску-чи-лась!
Соскучилась! Что? Монетки кончаются! Пока! Когда ты будешь в Москве? Боюсь,
что не скоро. Я на Остров возвращаюсь. Когда ты летишь? Когда в Москве? Не
скоро. Монетки кон... Хотя она и понимала, что произошло разъединение, она
еще минуту или больше говорила о том, что соскучилась, и в голосе ее явно
звучало, что соскучилась физически, это к тому же и некоторый был вызов
Супу, который после сделки у особиста пальцем к ней не притронулся. Когда же
наконец она повесила трубку и обернулась, увидела Супа сквозь две открытые
двери с плащом через плечо и с тяжеленной сумкой "Адидас" в правой руке.
Ты-то куда, отвратительным усталым голосом спросила вдогонку. В Цахкадзор,
был ответ, и Суп пропал надолго.
возмущен. Потрясение ему как профессионалу удалось скрыть, а вот возмущение
прорвалось наружу. Несерьезно, глупо ведет себя Андрей Арсениевич. Что это
за дурацкие кошки-мышки? Неужели он не понимает, что каждый его шаг... Таня
смотрела прямо в лицо Сергееву и неприятно улыбалась. Наверное, он не
понимает, наверное, не догадывается, что вы знаете каждый его шаг. Такой
наивный. Да-да, он всегда был наивным. Он, наверное, полностью убежден, что
вы его потеряли, товарищ Сергеев. Западный человек, что поделаешь, ко всему
относится несерьезно, недооценивает наши органы.
мужиков и даже новую эту тягостную связь с сергеевским сектором как бы
забыла.
домой и выложил на стол новенький загранпаспорт, командировочное
удостоверение от Комитета советских женщин и пачку "белых" рублей, которая
ей в тот момент даже показалась довольно внушительной. Немедленно
отправляйтесь. Да куда же? Сейчас скажу -- закачаетесь: в Ялту! С кем? Одна
поедете, мы вам вполне доверяем. А что мне там делать? Шпионить за
кем-нибудь? Я все равно не умею. Засыплюсь! Странный вы человек, Татьяна,
ведь мы же с вами оговорили вашу задачу. Вашу вполне благородную и простую
задачу -- быть с Лучниковым, с вашим возлюбленным, вот и все. Да почему же
мне с ним здесь сначала не встретиться? Он ведь здесь? Это не ваше дело.
Сергеев заметно рассердился. Не ваше дело, где он сейчас. Ваше дело сейчас
-- отправиться в Ялту, поселиться в гостинице "Васильевский Остров" и каждый
день звонить Андрею Арсениевичу в "Курьер", в пентхауз его дурацкий и в
поместье его отца "Каховку". Когда встретите его, немедленно дайте нам
знать. Да почему же, начала очередной вопрос Таня, но была тут грубо
оборвана: вам что, в Ялту не хочется попасть? Хочется, хочется, и мысленно
даже закричала, словно девчонка: в Ялту, одна, туалеты прекрасные и деньги
по высшему тарифу! Мгновенный подъем настроения. Ура! Ну, вот и результат
всех наших дурацких "ура", мадам: одиночество и дикая злость, злость на
Андрея, который пропал, будто ее и не существует...
вращающимися на крышах фонарями тревоги. Из них выскочили и построились в
две шеренги городовые в белых шлемах, с прозрачными щитами и длинными белыми
же дубинками. Оставшееся от старой России слово "городовой" (хрестоматийное
представление Тани -- пузатый, толстомордый обормот в сапожищах вроде их
участкового) очень мало подходило к крымской полиции в ее синих рубашках с
короткими рукавами, все как один -- американские шерифы из вестернов.
вездесущей прессой. Длиннофокусная оптика нацелилась на полицейские шеренги
и на набережную, где происходило какое-то необычное движение толпы.
Несколько фотографов спрыгнули с "лендровера" и побежали между столиками
кафе, непрерывно щелкая затворами. Один из них вдруг заметил двух сухопарых
стариков, сидящих неподалеку от Тани, и нагло, лихорадочно стал их в упор
снимать, пока старик в джинсовой рубашке не надел на нос темные очки, а
второй не надвинул на сизый нос песочного цвета "федору" с цветной лентой.
Вдруг прекратилось обслуживание. Официанты собрались толпой на оркестровой
эстраде, выкинули какой-то флаг, ярко-зеленый, с очертаниями Острова и
надписью "ЯКИ", лозунг на непонятном языке и запели что-то непонятное, но
веселое. Они прихлопывали в ладоши, приплясывали и смеялись, трое или
четверо трубили в трубы. Голые девочки аплодировали им и кружились вокруг
Лондон Джек
Херберт Фрэнк
Роллинс Джеймс
Посняков Андрей
Конан-Дойль Артур
Андреев Николай