медленно, не спеша, внешне хладнокровный, даже несколько вялый. Но, вый-
дя из дому, он почувствовал, что кошелек сквозь карман жжет ему тело, и
понял, что ни в коем случае, ни под каким видом он не должен держать его
при себе, тем более в первый день. И вместо того чтоб сразу пойти в учи-
лище, он забежал в дровяной сарай и сунул кошелек в дальний темный угол
между дровами и стеной, хорошенько запомнил это место и-марш в школу.
рящими глазами, в странном возбуждении, готового для вас в огонь и воду,
но рассеянного, погруженного в себя, знайте, что у этого парня какая-то
тайна, известная только ему и богу. Именно так выглядел в то утро герой
этой биографии. Он смотрел на всех виноватыми глазами, словно грешник,
ему казалось, что все догадываются о его сокровенной тайне. Товарищ его
Эля, лучше всех знавший его, тотчас спросил: "Что с тобой, Шолом, ты
опять намазал какую-нибудь штуку на заборе?" - "Попридержи язык, Элик,
не то я тебе намажу такую штуку на физиономии, что забудешь, как те-
бя-зовут!" - "В самом деле? А ну, попробуем! Посмотрим кто кого!" Эля
засучил рукава и приготовился дать сдачи, как он это умел. Но его това-
рищу было не до драки. Всем своим существом, всеми своими помыслами он
находился там, в дровяном сарае. Второпях он даже не успел посмотреть,
что в кошельке. Он никак не мог дождаться конца уроков, чтобы, придя до-
мой, забежать на минутку в сарай и хоть одним глазком взглянуть, каким
богатством он владеет.
все вверх дном, служанка плачет, клянется, что ни сном, ни духом не ви-
новата. Отец вне себя, он еще больше согнулся,-лицо его приобрело зем-
листый оттенок. Мачеха разъярена, рвет и мечет, призывает все кары не-
бесные. На кого - трудно сказать, так как она сыплет проклятиями во мно-
жественном числе. Из-под носа утащили, утащили б вас черти! Кошелек с
деньгами как сквозь землю провалился, чтоб вам провалиться! Никто не ви-
дел кошелька, света божьего вам невзвидеть! Кто же после этого захочет у
нас останавливаться - остановиться бы вам навеки. А сам постоялец,
Вольфсон, стоит себе в халате с сигарой в зубах, заложив руки в карманы,
поглядывая на детей, улыбается и говорит, словно про себя: "Только се-
годня утром держал этот кошелек в руках. Из дому никуда не выходил".
всех:
на своего любимца.
этот простачок? Все утро только и разговоров: "кошелек, кошелек!", а он
спрашивает, какой кошелек!
отвечает Вольфсон, - речь идет о кошельке. Только сегодня он был у меня
в руках, я даже из дому не выходил.
такой идиот, чтобы теперь, в горячую минуту идти в сарай возиться с ко-
шельком. Ему не к спеху, он может отложить это дело на завтра или на
послезавтра. А сейчас нужно сесть за книжки, выучить географию и исто-
рию, разобрать несколько теорем. Он, мол, чист перед богом и перед
людьми. А кругом пожар! Служанку уволили. Мачеха продолжает рвать и ме-
тать. Весь дом как в лихорадке. Все ищут кошелек, и Шолом вместе со все-
ми. Он бросает взгляд на отца, и у него замирает сердце--он не может ви-
деть его согнутой спины, не может слышать его стонов и вздохов. И только
теперь воришка чувствует, какую отвратительную штуку он выкинул; и жале-
ет о случившемся, и зол на дьявола-искусителя, который толкнул его на
такой грех, на скользкую дорожку.
дождался вечерка, когда шум и сутолока немножко улеглись и другие домаш-
ние горести, заботы о хлебе насущном заставили на время забыть о случив-
шейся краже. Тогда воришка выскользнул во двор, пробрался в дровяной са-
рай и, тихо опустившись на землю, вытащил из щели кошелек, открыл, заг-
лянул в него. Там лежала стертая старинная монета, ценность которой в
давние времена составляла гривенник, теперь же она ничего не стоила,
никто, ее не брал. Сам же кошелек тоже никакой цены не имел. Совсем ник-
чемный кошелек--замок ни к черту, кожа вытерта и засалена, у краев поры-
жела и сморщилась, как лицо у старой бабки; такой кошелек стыдно даже в
руки брать. Стоило из-за этой дряни совершить такой скверный посту-
пок--нарушить седьмую заповедь: "Не укради!"
лела подать постояльцу самовар. Постоялец Вольфсон имел каждый раз при-
вычку, когда ему подавали самовар, потирать руки и произносить нараспев,
в рифму: "Так, так, подавай! Будем пить тихонько чай". Теперь он к этому
добавил: "Ну как, нет кошелька?"
в голосе его и во-взгляде. А может быть, это ему только почудилось? Как
говорится: "Знает кошка, чье мясо съела" или: "На воре шапка горит". Во
всяком случае, Шолом в эту минуту возненавидел Вольфсона всем сердцем,
видеть не мог его литвацкую физиономию, слышать не мог его литвацкого
произношения, он проклинал и то и другое всеми проклятиями, какие только
знал... Как же быть с чертовым кошельком? Нехорошо, если его найдут в
сарае под дровами. Не поторопились бы рассчитать служанку, то лучше было
бы подбросить кошелек. Теперь же, когда девушку прогнали, подозрение па-
дет только на детей - дело плохо.
с мыслью, что случившееся не сон, не дурной сон. Неужели это правда? Не-
ужели он вор, обыкновенный вор?! Его даже потом прошибло - как низко мо-
жет пасть человек!.. Что же будет дальше?.. А дальше он уснул. И во сне
видел кошельки, и даже вовсе не кошельки, а живые отвратительные сущест-
ва - желтые, сморщенные, облезлые, холодные и скользкие, как черви, как
лягушки... Они шевелятся, ползают по его телу, забираются за воротник,
под мышки, брр! Он просыпается, заглядывает под одеяло, ощупывает себя -
слава богу, это только сон!..
надо закинуть его в такое место, чтобы сам черт не нашел. Но куда? В со-
седский огород? На кладбище? В женскую синагогу? Нет, лучше всего - с
моста в воду. И самое подходящее время для этого суббота. На этом Шолом
и остановился.
верхней одежды, девушки ходят с зонтиками. Среди гуляющих и наш герой.
Кошелек запрятан глубоко в кармане и набит камешками, чтобы он надежней
пошел ко дну. К несчастью, на мосту полно народу, а Шолому нужно, чтоб
никто не видел, как он будет проделывать свою операцию. Шолом долго рас-
хаживает среди гуляющих, заглядывает каждому в глаза, и ему кажется, что
все как-то странно посматривают на него. А может быть, ему только мере-
щится? Все та же история: "На воре шапка горит". Но вот господь помог -
вокруг нет никого. Шолом забился в уголок между свайными столбами, на
которых держится мост, перегнулся всем туловищем через перила, как будто
увидел в воде бог весть какую интересную вещь. Затем нащупал в кармане
проклятый кошелек, и показалось ему, что в руке у него что-то живое,
гадкое, вроде жабы. Он тихонько вынул руку и разжал пальцы. Плюх - и нет
кошелька! На месте, где он упал, появился круг. Круг этот становится все
шире и шире, затем появился другой, третий... Шолом не мог оторвать глаз
от того места, где утопил он свой грех, где навеки погребена его тайна.
Но вот чей-то приятный голосок вывел его из задумчивости, чарующе проз-
вучал смех:
внутри словно что-то оборвалось. Неужели они видели, что он здесь де-
лал?!
сем неожиданное. Ему суждено было пережить, как мы это сейчас увидим,
новую драму под названием "Дочь кантора".
дец.-Письмо героя попадает в чужие руки
маленьком городишке в те времена играли ученики уездного училища. Одного
только им не хватало-формы. Им разрешалось то, чего обыкновенным
мальчишкам из хедера никак не простили бы. Например, учинить каверзу си-
нагогальному служке, купаться в реке вне стен купальни, подтрунивать над
кем угодно и даже разговаривать с девушкой, только бы она была из хоро-
шего дома. Девушки же по ним прямо с ума сходили. Нужно, однако, огово-
риться, что тут и не пахло флиртом или романами. Это чистейшие и самые
святые отношения, какие только возможны между юношей и девушкой. Я ни на
волос не преувеличу, если скажу, что отношения между ангелами не могут
быть чище и невиннее, чем отношения между дочерью кантора и юным героем
этой биографии. Где, когда и при каких обстоятельствах состоялось их
первое знакомство, трудно сейчас припомнить, да это и не так важно. Дру-
гого времени для встречи, кроме субботы, и другого места, кроме моста,
ведущего в Подворки, в городе не было. Кто из них заговорил первым, юно-
ша или девушка, и о чем они говорили в первый раз-установить трудно. На-
чалось это, несомненно, с внимательного взгляда, с улыбки. Затем как бы
Сертаков Виталий
Шилова Юлия
Белов Вольф
Корнев Павел
Майер Стефани
Афанасьев Роман