глаза. Следовательно, ничего сверх того, о чем я вам говорил вчера или
позавчера. А говорил я о том, что люди у нас боятся своих священников и
лгут им.
захотели продать в ватиканской книжной лавке и даже отказались сообщить
заглавие, священник Пиоланти пошел дальше: не ограничиваясь описанием
фактов и статистикой, он углубился в исторические параллели и занялся
анализом. Рассказывая историю Сан-Систо, Пиоланти напомнил, что селение
это принадлежало церкви, а его епархия в течение целых столетий входила в
состав церковного государства. Это кое-кому не понравилось. Не понравились
также страницы, где говорится о страхе, внушаемом церковью, а более всего
формула (в ее достоверности он сам теперь усомнился), обращенная против
слепого фанатизма священников, из-за которого духовное начало жизни
становится чисто формальным, а посему и лживым.
содержалось поучение, а это само по себе уже было оскорбительно. Состояло
это поучение из двух частей. В первой Пиоланти говорил о нищенских
условиях существования в СанСисто, о разящем контрасте с жизнью богачей,
помещиков и фабрикантов, обитающих в роскошных особняках. Во второй части
он обращался к священникам, работающим в таких же приходах, как Сан-Систо,
и призывал их любой ценой вернуть доверие бедняков, ибо может настать
день, когда они пойдут на своих пастырей, а те, против кого бедняки
возмутятся и на кого поднимут руку, ни в какой мере не могут стать
мучениками, ведь мучениками становятся только малые сии, против которых
пошли богатые, а вовсе не богатые или их пособники, против которых пошли
убогие. Письмо заканчивалось прямой скобкой с латинскими словами: "Sanguis
iste non est venerandus".
"крови той не может быть воздана честь".
только это и верно.
натруженных рук.
в голову не пришло что-либо подобное. Я написал лишь, что если бы настал
день подведения итогов, то у нас не было бы права на это столь возвышенное
утешение, поскольку не всякая пролитая нами кровь есть кровь мученическая.
К тому же я написал об этом всего несколько фраз в моей книге. В основном
из-за этих фраз да еще из-за десятка других и возник разговор. А не из-за
того, что исповеди у нас неправдивые.
нужно это исправить.
епископа?
епархия одна из беднейших у нас. Я полагаю, что о многих наших делах он
думает то же, что и я. В моей книжке, впрочем, нет никакой ереси. Даже в
Риме ее ни в чем таком не обвиняют. Осуждают за другое.
возвращение в Сан-Систо отнюдь не будет победой. Меня предупредили, что я
в любом случае буду обязан, вернувшись в приход, обойти людей, которых
оскорбил моей книгой, и заявить, что полностью от нее отрекаюсь. Через
несколько лет люди обо всем забудут, однако вначале мне будет весьма
несладко.
Ватиканской библиотеке. Я вспомнил, с каким упорством он вчитывался в
книги, всякий раз другие, и заговорил об этом, предположив, что чтением
столь разнообразных трудов он, вероятно, старался обосновать свои
аргументы.
тех аргументов, которыми желал бы руководствоваться.
зайдет к нему проститься перед отъездом, когда посетит всех тех, у кого
бывал по своей воле, и тех, к кому его официально вызывали. В последнее
время, впрочем, он не виделся ни с кем, ни с первыми, ни со вторыми, и
только ждал.
беседуем недолго. Спускаемся со склона горы к семи часам, потому что ужин
подадут раньше обычного. В сумерки состоится ежегодное торжественное
шествие. Древний обычай, связанный по традиции с теми временами, когда
лепрозорий заселяли прокаженные. Их нет здесь уже несколько веков, но
обряд сохранился. Торжественная церемония происходит уже в полной темноте.
Тогда на вершине Монте-Агуццо появляется головная колонна первой
процессии, рядом-передние ряды второй и третьей. Всего их десять. По числу
соседних приходов и храмов. Одним идти до нас недолго, другим подольше.
Они выходят из дому в разное время, с тем чтобы одновременно окружить нас.
Эхо их песен разносится по всей околице. Первые, далекие-далекие голоса мы
с Пиоланти услышали, когда еще сидели на горе. Пока мы ужинали, звуки
поплыли уже со всех сторон. Наступают сумерки, и тогда все мы, обитатели
монастырского приюта, собираемся во внутреннем дворике, со стороны
огородов. Каждый из нас держит в левой руке дощечку, а в правой палочку.
Поднимаясь в гору, мы время от времени ударяем палочкой по дощечке.
Столетия назад наши предшественники, населявшие лепрозорий и принимавшие
участие в церемонии, держали в руках предписанные правилами колотушки,
чтобы предупреждать здоровых о своем приближении. Наши дощечки и
палочки-это символические подобия тех колотушек.
уговаривать меня пойти на церемонию, я вначале отказался, опасаясь, что
встречу пани Рогульскую и пани Козицкую, как в тот раз, когда я впервые
попал в Ладзаретто. О встрече с ними я вспомнил, впрочем, спустя несколько
часов после того, как второй раз приехал в Ладзаретто, и все дни, пока
здесь жил, старательно обходил больницу, в которой бывала Рогульская. Мне
не хотелось, чтобы Пиоланти подумал, будто меня смущает характер
церемонии, и я признался, почему у меня нет охоты сопровождать его. Однако
он меня успокоил.
спектакль, они были. Как же можно знать, что они сегодня не придут?
Потому что шествие давно уже утеряло всякий религиозный смысл. Осталось
суеверие. Рим мало-помалу отменяет все эти, уже несколько выродившиеся
ритуалы. Церемония в Ладзаретто пока еще сохранилась из-за упорства
простых людей, которые живут в окрестных приходах. Ручаюсь, что, кроме них
и нас, никого не будет.
большее человек пятнадцать. Священники, вместе с которыми я столовался,
кухонная прислуга, церковный сторож, причетники из нашей церкви, я-вот и
все. Что касается процессий, то они тоже были немноголюдны, по крайней
мере если судить по доносившимся сюда голосам. Когда все уже собрались,
хор зазвучал более мощно, теперь пели на одну ноту-ноту скорбного псалма,
который исполняют, опуская останки в могилу:
habeatis requiem".
приняли, и дабы вас, яко Лазаря, убогого сына сей земли, ожидал вечный
покой..."
образа или фигуры святых. Участники процессии принесли их из окрестных
приходских церквей и часовен. Они изображали покровителей или
покровительниц этих церквей и часовен, построенных в их честь. Люди,
несшие святые образа, наклоняли их в нашу сторону-мы находились
значительно ниже-так, чтобы мы могли их получше разглядеть, и, вероятно,
для того, чтобы святым, изображенным на образах, легче было подарить нам
свой милосердный взор. А мы-теперь согласно ритуалу и, конечно уж, не для
того, чтобы отпугнуть от себя, а, напротив, чтобы привлечь к себе внимание
святых, - непрерывно, как огромные черные сверчки, громыхали в темноте
деревяшками.
уложил свои вещи в сумку и вместе с Пиоланти отправился на вокзал. Я был
благодарен ему за гостеприимство, и мне было тяжело с ним расставаться. В
поезде я еще раз попытался уговорить его пойти со мной в Ватиканский музей.
В вагоне он сел в угол, то и дело поглядывал на меня оттуда и печально
улыбался. Всякий раз при этом он молча кивал своей большой рыжеватой
Ильин Андрей
Корнев Павел
Орлов Алекс
Роллинс Джеймс
Херберт Фрэнк
Шилова Юлия