так же внезапно, как появлялись. По ту сторону ограды проскрежетал на
стрелке трамвай.
бы для него что-нибудь сделать. Да как помочь законнику?
рассказчик не будет о них говорить по вполне понятным соображениям доб-
росовестности и за отсутствием точной информации. Единственное, что он
может сказать, - так это то, что самосуществование таких лагерей, доно-
сящийся оттуда запах людской плоти, оглушительный голос громкоговорите-
лей на закате, стены, скрывающие тайну и страх перед этим окаянным мес-
том, - все это тяжелым грузом ложилось на души наших сограждан и еще
больше увеличивало смятение, тяготило всех своим присутствием. Все чаще
возникали стычки с начальством, происходили различные инциденты.
вые дожди, не скупясь, обмыли плиты мостовой, чистенькие безоблачные не-
беса лежали над доведенными до блеска улицами. Солнце, уже потерявшее
летнюю силу, каждое утро заливало наш город холодным ярким светом. А к
вечеру, напротив, воздух снова теплел. Как-то в один из таких вечеров
Тарру решил приоткрыть свою душу доктору Риэ.
вался проводить Риэ, решившего навестить старика астматика. Над крышами
старого квартала кротко поблескивало небо. Мягкий ветерок бесшумно про-
бегал вдоль темных перекрестков. Старик астматик встретил их болтовней,
чуть не оглушившей гостей после тишины улиц. Старик сразу же заявил, что
многие не согласны, что куски пожирнее всегда достаются одним и тем же,
что повадился кувшин по воду ходить, тут ему и голову сломить, что; воз-
можно, - и он от удовольствия даже руки потер - будет хорошенькая зава-
руха. Пока доктор осматривал его, он болтал без умолку, комментируя пос-
ледние события.
старушка, жена астматика, объяснила, что, должно быть, это на крыше, то
есть на террасе, сошлись соседки. И тут же им было сообщено, что оттуда,
с крыши, очень красивый вид и что многие террасы примыкают вплотную друг
к другу, так что местные женщины ходят к соседям в гости, не спускаясь в
комнаты.
свежий.
тал глаз, видны были сплошные террасы, примыкавшие вдалеке к чему-то
темному, каменистому, в чем оба признали первый прибрежный холм. Слева,
бегло скользнув по двум-трем улочкам и невидимому отсюда порту, взгляд
упирался в линию горизонта, где в еле заметном трепетании море сливалось
с небом. А над тем, что, как они знали, было грядой утесов, через ровные
промежутки вспыхивал свет, самого источника света отсюда не было видно:
это еще с весны продолжали вращаться фары маяка, указывая путь судам,
которые направлялись теперь в другие порты. В чистом после шквальных
ветров, глянцевитом небе горели первозданным блеском звезды, и далекий
свет маяка время от времени примешивал к ним свой преходящий пепельный
луч. Ветер нес запахи пряностей и камня. Кругом стояла ничем не нарушае-
мая тишина.
чума никогда сюда не добиралась.
ром и внимательно посмотрел ему в лицо. Трижды по небу пробежал луч мая-
ка. Из глубокой щели улицы доносился грохот посуды. В соседнем доме ти-
хонько скрипнула дверь.
пытались узнать, что я такое? Надеюсь, вы мне друг?
как-то времени не хватало.
бе?
го катится по мокрой мостовой. Наконец шорох шин стих, но воцарившуюся
было тишину нарушили далекие невнятные крики. И только потом тишина всей
тяжестью звезд и неба обрушилась на обоих мужчин. Тарру снова поднялся,
подошел к перилам террасы, оперся о них как раз напротив Риэ, который
сидел на стуле, устало привалившись к спинке. Он видел не фигуру Тарру,
а что-то темное, большое, выделявшееся на фоне неба. Наконец Тарру заго-
ворил, и вот приблизительный пересказ его исповеди.
прежде, чем попал в ваш город в разгар эпидемии. Достаточно сказать, что
я такой же, как и все. Но существуют люди, которые не знают этого, или
люди, которые сумели сжиться с состоянием чумы, и существуют люди, кото-
рые знают и которым хотелось бы вырваться. Так вот, мне всегда хотелось
вырваться.
лей. Я не принадлежу к разряду беспокойных, наоборот, вступил я в жизнь,
как положено всем юношам. Все мне удавалось, науки давались легко, с
женщинами я ладил прекрасно, и если накатывало на меня облачко беспо-
койства, оно быстро исчезало. Но в один прекрасный день я начал думать.
И тогда...
помощником прокурора, то есть занимал достаточно видный пост. Внешне это
на нем не отражалось. Он от природы был человек благодушный, добряк.
Мать моя была женщина простая, перед всеми тушевалась, я ее любил и люб-
лю, но предпочитаю о ней не говорить. Отец много со мной возился, любил
меня, думаю, даже пытался меня понять. У него на стороне - теперь-то я в
этом уверен - были интрижки, и, представьте, я ничуть этим не возмуща-
юсь. Вел он себя именно так, как полагается себя вести в подобных случа-
ях, никого не шокируя. Короче, человек он был не слишком оригинальный, и
теперь, после его смерти, я понимаю, что прожил он жизнь не как святой,
но и дурным человеком тоже не был. Просто придерживался середины, а к
такому сорту людей обычно испытывают разумную привязанность, и надолго.
большой железнодорожный справочник Шэкса. Он даже и не путешествовал,
разве что проводил отпуск в Бретани, где у него было маленькое по-
местьице. Но он мог вам без запинки назвать часы прибытия и отбытия по-
езда Париж - Берлин, порекомендовать наиболее простой маршрут, скажем,
из Лиона в Варшаву, не говоря уже о том, что наизусть знал расстояние с
точностью до полукилометра между любыми столицами, какую бы вы ни назва-
ли. Вот вы, например, доктор, можете вы сказать, как проехать из Бриан-
сона33 в Шамоникс34? Даже начальник вокзала и тот задумается. А отец не
задумывался. Каждый свободный вечер он старался расширить свои знания в
этой области и очень ими гордился. Меня это ужасно забавляло, и я неред-
ко экзаменовал его, проверял ответы по справочнику и радовался, что он
никогда не ошибается. Эти невинные занятия нас сблизили, так как он це-
нил во мне благодарного слушателя. А я считал, что его превосходство в
области железнодорожных расписаний было ничуть не хуже всякого другого.
Ибо скажу вам, чтобы покончить с этим вопросом, прямого влияния на мое
становление отец не имел. Самое большее - он дал мне окончательный тол-
чок. Когда мне исполнилось семнадцать, отец позвал меня в суд послушать
его35. В суде присяжных разбиралось какое-то важное дело, и он, вероят-
но, считал, что покажется мне в самом выгодном свете. Думаю также, он
надеялся, что эта церемония, способная поразить юное воображение, побу-
дит меня избрать профессию, которую в свое время выбрал себе он. Я охот-
но согласился, во-первых, хотел сделать отцу удовольствие, а во-вторых,
мне самому было любопытно посмотреть и послушать его в иной роли, не в
той, какую он играл дома. Вот и все, ни о чем другом я не думал. Все,
что происходит в суде, с самого раннего детства казалось мне вполне ес-
тественным и неизбежным, как, скажем, праздник 14 июля36 или выдача наг-
рад при переходе из класса в класс. Словом, представление о юстиции у
меня было самое расплывчатое, отнюдь не мешавшее мне жить.
димого. Думаю, что он и в самом деле был виновен, в чем - неважно. Но
этот человечек с рыжими редкими волосами, лет примерно тридцати, каза-
лось, был готов признаться во всем, до того искренне страшило его то,
что он сделал, и то, что сделают с ним самим, - так что через несколько
минут я видел только его, только его одного. Он почему-то напоминал со-
ву, испуганную чересчур ярким светом. Узел галстука сполз куда-то под
воротничок. Он все время грыз ногти, только на одной руке, на правой...
Короче, не буду размазывать, вы, должно быть, уже поняли, что я хочу
сказать, - он был живой.
углом весьма удобной категории - только как об "обвиняемом". Не могу
сказать, что я совсем забыл об отце, но что-то до такой степени сдавило
мне нутро, что при всем желании я не мог отвести глаз от подсудимого. Я
почти ничего не слушал, я чувствовал, что здесь хотят убить живого чело-
века, и какой-то неодолимый инстинкт подобно волне влек меня к нему со
слепым упрямством. Я очнулся, только когда отец начал обвинительную
речь.
ный и сердечный человек, которого я знал, он громоздил громкие фразы,
выползавшие из его уст, как змеи. И я понял, что он от имени общества
требует смерти этого человека, больше того - просит, чтобы ему отрубили
Верещагин Олег
Круз Андрей
Панов Вадим
Жюль Верн
Шилова Юлия
Шилова Юлия