тив, среди других машин. Пат пошла прямо к нему.
лимузином.
будет новая машина.
оркестром.
входу.
ром. Судя по всему, его здесь хорошо знали. Для нас внесли столик,
стулья, и через несколько минут мы сидели у барьера на отличном месте,
откуда была видна вся танцевальная площадка. Оркестр играл танго. Пат
склонилась над барьером:
лась. Я кивал ей в ответ, но чувствовал себя неважно. Она прелестно выг-
лядела и великолепно танцевала. К сожалению, Бройер тоже танцевал хоро-
шо, и оба прекрасно подходили друг к другу, и казалось, что они уже не
раз танцевали вдвоем. Я заказал большую рюмку рома. Они вернулись к сто-
лику. Бройер пошел поздороваться с какими-то знакомыми, и на минутку я
остался с Пат вдвоем.
сказать.
хотелось показать мне, что прошлое забыто. Но что-то мучило меня. Я сам
находил это ощущение смешным, но не мог избавиться от него. Я поставил
рюмку на стол:
ло? - спросила она.
и не учился никогда. Времени не было. Но вы, пожалуйста, танцуйте, я
скучать не буду.
вольствие...
нец.
столиком и пересчитывал соленый миндаль. Рядом словно витала тень фрау
Залевски.
женщин и моложавого мужчину с совершенно лысой маленькой головой. Потом
к нам подсел еще один мужчина. Все они были легки, как пробки, изящны и
самоуверенны. Пат знала всех четверых.
Пат только вдвоем. Теперь впервые увидел людей, издавна знакомых ей, и
не знал, как себя держать. Они же двигались легко и непринужденно, они
пришли из другой жизни, где все шло гладко, где можно было не видеть то-
го, что не хотелось видеть, они пришли из другого мира. Будь я здесь
один, или с Ленцем, или с Кестером, я не обратил бы на них внимания, и
все это было бы мне безразлично. Но здесь была Пат, она знала их, и все
сразу осложнялось, парализовало меня, заставляло сравнивать.
удовольствие.
черепом обратил на это внимание. Он спросил меня, что я пью.
часто поглядывала на меня. Я больше не смотрел в ее сторону. Я знал, что
это нехорошо, но ничего не мог с собой поделать, - что-то нашло на меня.
Еще меня злило, что все смотрят, как я пью. Я не хотел импонировать им
своим умением пить, словно какойнибудь хвастливый гимназист. Я встал и
подошел к стойке. Пат казалась мне совсем чужой. Пускай убирается к чер-
тям со своими друзьями! Она принадлежит к их кругу. Нет, она не принад-
лежит к нему. И все-таки!
Бармены всегда знают, как утешить. Во всех странах с ними можно объяс-
няться без слов. И этот бармен был хорош. Но лысоголовый не умел пить.
Ему захотелось излить свою душу. Некая Фифи владела его сердцем. Вскоре
он, однако, исчерпал эту тему и сказал мне, что Бройер уже много лет
влюблен в Пат.
замолчать. Но его слова запомнились. Я злился, что влип в эту историю.
Злился, что она задевает меня. И еще злился оттого, что не могу грохнуть
кулаком по столу; во мне закипала какая-то холодная страсть к разруше-
нию. Но она не была обращена против других. Только против себя самого.
тил плечом прикосновение чьей-то упругой груди. Это была одна из женщин,
которых привел Бройер. Она уселась рядом со мной. Взгляд раскосых се-
ро-зеленых глаз медленно скользил по мне. После такого взгляда говорить
уже, собственно, нечего, - надо действовать.
поблескивающими украшениями напоминала ящерицу. Рука двигалась очень
медленно, словно ползла. Я понимал, в чем дело. "С тобой я справлюсь
быстро, - подумал я. - Ты недооцениваешь меня, потому что видишь, как я
злюсь. Но ошибаешься: с женщинами я справляюсь, а вот с любовью - не мо-
гу. Несбыточность - вот что нагоняет на меня тоску".
Я заметил, что Пат смотрит в нашу сторону. Это мне было безразлично, но
мне была безразлична и женщина, сидевшая рядом. Я словно проваливался в
бездонный колодец. Это не имело никакого отношения к Бройеру и ко всем
этим людям, не имело отношения даже к Пат. То была мрачная тайна жизни,
которая будит в нас желания, но не может их удовлетворить. Любовь зарож-
дается в человеке, но никогда не кончается в нем. И даже если есть все:
и человек, и любовь, и счастье, и жизнь, - то по какому-то страшному за-
кону этого всегда мало, и чем большим все это кажется, тем меньше оно на
самом деле. Я украдкой глядел на Пат. Она шла в своем серебряном платье,
юная и красивая, пламенная, как сама жизнь, я любил ее, и когда я гово-
рил ей: "Приди", - она приходила, ничто не разделяло нас, мы могли быть
так близки друг другу, как это вообще возможно между людьми, - и вместе
с тем порою все загадочно затенялось и становилось мучительным, я не мог
вырвать ее из круга вещей, из круга бытия, который был вне нас и внутри
нас и навязывал нам свои законы, свое дыхание и свою бренность, сомни-
тельный блеск настоящего, непрерывно проваливающегося в небытие, зыбкую
иллюзию чувства... Обладание само по себе уже утрата. Никогда ничего
нельзя удержать, никогда! Никогда нельзя разомкнуть лязгающую цепь вре-
мени, никогда беспокойство не превращалось в покой, поиски - в тишину,
никогда не прекращалось падение. Я не мог отделить ее даже от случайных
вещей, от того, что было до нашего знакомства, от тысячи мыслей, воспо-
минаний, от всего, что формировало ее до моего появления, и даже от этих
людей...
Акунин Борис
Буркатовский Сергей
Пехов Алексей
Свержин Владимир
Херберт Фрэнк
Шилова Юлия