Чтение 41–й страницы книги ~Норма~

Кедрин сорвал со стены вымпел, сунул в карман и повернулся к Мокину:
- А план ты, Ефимыч, прихвати. Пригодится.
Мокин понимающе кивнул, подхватил ящик под мышку, скрипя кожей прошагал к двери
и, распахнув ее ногой, окликнул стоящего в углу Тищенко:
- Ну, что оробел! Веди давай!

За дверью тянулись грязные сени, заваленные пустыми мешками, инвентарем и
прохудившимися пакетами с удобрением. Белые, похожие на рис гранулы набились в
щели неровного пола, хрустели под ногами. Сени обрывались кособоким крылечком,
крепко влипшим в мокрую, сладко пахшую весной землю. В нее - черную, жирную,
переливающуюся под ярким солнцем, по щиколотки вошли сапоги Тищенко и Кедрина.
Мокин задержался в темных сенях и показался через минуту, коре-настый,
скрипящий, с ящиком под мышкой и папиросой в зубах. Солнце горело на тугих
складках его куртки, сияло на глянцевом полумесяце козыр-ька. Стоя на крыльце,
он сощурился, шумно выпустил еле заметный дым:
- Теплынь-то, а! Вот жизнь, Михалыч, пошла - живи только!
- Не говори...
- Природа - и та радуется!
- Радуется, Петь, как же ей не радоваться... - секретарь рассеянно осматривался
по сторонам.
Мокин бодро сошел с крыльца и, по-матросски раскачиваясь, не разбирая дороги,
зашлепал по грязи:
- Ну, что, председатель, как там тебя... Показывай! Веди!
Объясняя, Тищенко засеменил следом:
- Тк, что ж объяснять-то, вот счас мехмастерская, там амбар, а там и ферма
будет.
Кедрин, надвинув на глаза кепку, шел сзади.
Вскоре майдан пересекся страшно разбитым большаком и Тищенко махнул рукой:
повернули и пошли вдоль дороги, по зеленой, только что пробившейся травке.
Снег почти везде сошел, - лишь под мокрыми кустами лежали его черные ноздреватые
остатки. Вдоль большака бежал прорытый ребятишками ручеек, растекаясь в низине
огромной, перегородившей дорогу лужей. Bозле лужи лежали два серых вековых
валуна и цвела ободранная верба.
- А вот и верба, - Мокин сплюнул окурок и, разгребая сапогами воду, двинулся к
дереву.
- Ишь, распушилась, - он подошел к вербе, схватил нижнюю ветку, но вдруг
оглянулся, испуганно присев, вытаращив глаза. - Во! Во! Смотрите-ка!
Тищенко с Кедриным обернулись. Из прикрытой двери правления тянулся белый дым.
- Хосподи, тк что ж... - Тищенко взмахнул руками, рванулся, но побледневший
Кедрин схватил его за шиворот, зло зашипел:
- Что, господи? Что, а? Ты куда? Тушить? У тебя ж воооон стоит! - он ткнул
пальцем в торчащую на пригорке каланчу. - Для чего она, я спрашиваю, а?!
Тищенко - тараща глаза, задыхаясь, тянулся к домику:
- Тк, сгорит, тк тушить...
Насупившийся Мокин крепче сжал ящик, угрюмо засопел:
- Эт я, наверно. Спичку в сенях бросил. А там тряпье какое-то навалено. Виноват,
Михалыч...
Кедрин принялся трясти председателя за ворот, закричал ему в ухо:
- Чего стоишь! Беги! К каланче! Бей! В набат! Туши!
Тищенко вырвался и, сломя голову, побежал к пригорку, через вспахан-ное
футбольное поле, мимо полегших на земле ракит и двух развалившихся изб.
Запыхавшись, он подлетел к каланче, и еле передвигая ноги, полез по гнилой
лестнице.
Наверху, под сопревшей, разваливающейся крышей висел церковный колокол. Тищенко
бросился к нему и - застонал в бессилье, впился зубами в руку: в колоколе не
было языка. Еще осенью председатель приказал отлить из него новую печать взамен
утерянной старой.
Тищенко размахнулся и шмякнул кулаком по колоколу. Тот слабо качнулся, испустил
мягкий звук.
Председатель всхлипнул и лихорадочно зашарил глазами, ища что-нибудь
металлическое.
Но кругом торчало, скрещивалось только серое, изъеденное дождями и насекомыми
дерево.
Тищенко выдрал из крыши палку, стукнул по колоколу; она разлетелась на части.
Председатель глянул на беленький домик правления и затрясся, обх-ватив руками
свою лысую голову: в двери, вперемешку с дымом, уже показалось едва различимое
пламя.
Он набросился на колокол, замолотил по нему, руками, закричал.
- Кричи громче, - спокойно посоветовали снизу.
Тищенко перегнулся через перила: Кедрин с Мокиным стояли возле лестницы, задрав
головы, смотрели на него.
- Что ж не звонишь? - строго спросил секретарь.
- Тк языка-то нет, тк нет ведь! - забормотал председатель.
Кедрин усмехнулся, повернулся к Мокину:
- Вот ведь, Ефимыч, как у нас. О плане трепать, да обещаниями кормить - есть
язык. А как до дела дойдет - и нет его.
Мокин понимающе кивнул, сплюнул окурок и крикнул Тищенко:
- Ну, что торчишь там, балбес? Слезай!
- Тк, горит, ведь...
- Мы что, слепые по-твоему? Слезай, говорю!
Тищенко стал осторожно спускаться по лестнице.
Мокин, тем временем, подошел к большому деревянному щиту, врытому в землю рядом
с каланчей. На щите висели - огнетушитель, багор, ржавый топор, и черенок
лопаты. Под щитом стоял прохудившийся ящик с песком
- Ишь, понавешал, - угрюмо пробормотал Мокин, поднатужился и вытащил из двух
колец огнетушитель.
Кедрин подошел к щиту, брезгливо потрогал облупившиеся доски, вытер палец о
пальто.
Тищенко, спустившись на землю, нерешительно замер у лестницы.
- Щас опробуем технику твою, - Мокин перевернул огнетушитель кверху дном и
трахнул им по ящику. Послышалось слабое шипение, из черного, обтянутого резиной
отверстия полезли пузыри, закапала белая жидкость Мокин повернулся к Кедрину, в
сердцах покачал головой:
- Вот умора, бля! Тушить, говорит, пойду! Он этим тушить собрался!
Секретарь сердито смотрел на шипящий огнетушитель:
- А потом объяснительная в райком - средств нет, тушить было нечем. И все
шито-крыто. Сволочь...
Тищенко съежился, крепче ухватился за лестницу.
Внутри огнетушителя что-то мягко взорвалось, он задрожал в руках Мокина, из
дырочки вылетела белая струя, ударила в щит и опрокинула его.
- Во стихия, бля! - ошалело захохотал Мокин и, с трудом сдерживая рвущийся
огнетушитель, направил его на замершего Тищенко. Председатель упал, сбитый
струTй, загораживаясь, пополз по земле.
- Смотри, Михалыч, вишь, закрывается! - кричал Мокин, поливая Тищенко, -
закрывается! Стыдно значит ему! А! Ох как стыдно!
Струя быстро стала слабеть, и вскоре иссякла. Мокин поднял огнетушитель над
головой, размахнулся и с победоносным ревом метнул в стойку каланчи. Стойка с
треском сломалась, вышка дрогнула. Мокин удивленно заломил кепку на затылок:
- Во, Михалыч, как у него понастроено. Соплей перешибешь!
Тищенко - мокрый, выпачканный землей, стонал, тыкался пятернями в скользкую
глину, силясь приподняться.
Секретарь брезгливо посмотрел на него, чиркнул спичкой, прикуривая:
- Ну, соплей, - не соплей, а голыми руками - это точно.
Он шагнул к вышке, схватился за стойку и начал трясти ее. Мокин вцепился в
другую. Вышка заходила ходуном, с крыши полетели доски, посыпалась труха.
- Ну-ка, Михалыч, друж-ней! Друуж-ней! - Мокин уперся ногами в землю, закряхтел.
Раздался треск - стойка Мокина переломилась и каланча, едва не задев
председателя, медленно рухнула, развалилась на гнилые бревна.
- Ну вот и проверили на прочность, - тяжело дыша, проговорил Мокин. Кедрин вытер
о полу выпачканные трухой руки, прищурился на громоздящиеся бревна.
Председатель стоял, опустив мокрую голову. С мешковатого ватника капала грязь и
вода.
Кедрин сунул руки в карманы:
- Ну, что, брат, стыдно?
Тищенко еще ниже опустил голову, всхлипнул.
- Даааа. Дожил ты до стыда такого. Тебе какой год-то?
- Пятьдесят шестой, - простонал председатель.
- А ума - как у трехлетнего! - Мокин, склонившись над макетом, что-то
рассматривал.
- Точно, - сощурившись, Кедрин выпускал дым, - и кто ж тебя выбрал такого?
- Нннарод...
- Народ? - Секретарь засмеялся, подошел к Мокину:
- Ну как с таким говорить?
- Да никак не говори, Михалыч. Оставь ты этого мудака. Лучше мне помоги.
- А что такое?
- Да вот, недолга, - сдвинув кепку на затылок, Мокин скреб плоский лоб, - не
пойму я одного. У нас каланча со щитом упали, а тут они - стоят себе целехоньки.
Что ж делать?
Кедрин присел на корточки, наморщил брови.
От крохотной каланчи на крашеные опилки падала треугольная ребр-истая тень.
Рядом стоял красный щит. На нем можно было разглядеть микроскопический
огнетушитель, багор, топор и даже черенок лопаты.
Кедрин долго сидел над планом, задумчиво попыхивая папиросой, потом порывисто
встал и по-чапаевски махнул рукой:
- А ну-ка вали их, Петь, к чертовой матери! Молиться на них, что ли?
- Точно! - Мокин нагнулся и щелчком снес сначала каланчу, потом щит. Красный
огнетушитель запрыгал по макету, скатился на полированную поверхность реки.
- А вот тут мы тебя и к ногтю, падлу! - ощерился Мокин и ловко раздавил его
выпуклым прокуренным ногтем.
Кедрин бросил окурок, сплюнул и посмотрел через поле. Правление горело. Клочья