Ну и свиньи, конечно, воняли. Свинья -- это маленькая ходячая вонь. Но и она
-- прошла и не слышно.
она не кончается, такого он не знал. А что, если он попал на такую землю, у
которой вонять -- такое же природное свойство, как у травы пахнуть травой?
Нет, нет, подумал он, мы приедем в деревню, и там все будет, как раньше,
земля будет пахнуть землей, а трава травой. Однако здорово расплодились
Сонливые Крепыши, если его так долго везут в деревню, где их еще нет.
если его первая любовь, его коричневая буйволица жива и обитает именно в
этой деревне? Конечно, она уже не та двухлетняя буйволица, так ведь и он
порядочно постарел. Но ведь он теперь столько знает о жизни, о людях, о
буйволицах. Он будет так ею дорожить. Ведь он теперь знает, как никто, какая
это редкость среди буйволиц -- верная душа, настоящая подруга. И у них еще
будет буйволенок, ведь они еще не очень старые буйволы. Ах, если б она
оказалась там, но лучше не пытать судьбу, не думать об этом.
почувствовал, что он сильно соскучился по этому занятию. Когда Сонливый
Крепыш затарахтел по чегемским полям, он сказал себе: ладно, если вы
думаете, что я от этого умру, вы ошибаетесь. И он, конечно, не умер. Но он
любил пахать. Из трех дел, которые он делал для людей -- пахать, волочить
бревна, перевозить грузы на арбе, по-настоящему он любил только пахать.
выволакивать именно тогда, когда бревна не поддавались от сопротивления
рыхлой земли или от слишком крутого подъема, когда приходилось передними
ногами становиться на колени и доволакивать бревна до плоского места. Он
любил это дело, когда его подымал азарт, когда он сам удивлялся нешуточности
своих сил и но возгласам людей чувствовал, что и они изумлены. А ходить под
арбой он никогда не любил. Это была тупая, однообразная работа.
сладило душу, потому что ему, буйволу, передавалось состояние пахаря. А
человек, идущий за плугом, всегда чувствовал, что он делает правильное,
главное дело жизни. Он отворачивал пласт земли, как отворачивают одеяло,
чтобы положить под него малютку зерно.
ласкает и ласкает ее острием лемеха, готовит ее к приятию семени и сам
причастен к великой тайне ее будущей беременности. И как бы он ни покрикивал
на поворотах, как бы ни уставал после этой работы, он уносил с поля эту
великую тайну, когда он распахивал ее лоно и крепко вминался босыми ногами в
ее сырое, плодоносное тело. И Широколобый чувствовал себя счастливым
соучастником этой тайны.
Широколобый, ничего такого не происходит. Пашущий всегда соскакивает с
трактора крикливым, бесплодно измотанным. И Широколобый знал, что по законам
самой природы грешно и вредно оплодотворять землю, не притрагиваясь к ней.
Земля должна чувствовать и помнить ноги того, от которого она забеременеет.
И хороший чегемский крестьянин всегда пахал босым. Широколобый был уверен,
что это искусственное осеменение земли, когда во время зачатия пахарь и
земля не соприкасаются, не кончится добром. Земля-то молчала, но попусту
взвинченный, воспаленный тракторист что-то чувствовал и, даже на взгляд
Широколобого, слишком грубо обращался с Сонливым Крепышом, срывал на нем
свою смутную злобу. Но ведь сам по себе Сонливый Крепыш ни в чем не виноват,
он был ошибочно приручен какими-то заблуждающимися людьми. Так думал
Широколобый.
чегемцы кукурузу мотыжили, как мотыжили табак и все, что растет на огородах.
мотыжить, а опахивать, только надо сеять ее рядами. Чегемцы не верили, они
просто смеялись над тем, что можно буйвола или быка заставить опахивать
рослую кукурузу, а животные не будут ее трогать.
чегемцев с шутками и прибаутками, примостившись у плетня, смотрели, что
будет. Широколобому самому было смешно. Как это можно пройти мимо рослой,
нежной, вкусной кукурузы и не откусить ее стебель? И что же? Кязым был прав.
то, что опахиваешь. Вот и получается, что идешь между рядами зеленых стеблей
и некоторые из них так соблазнительно мажутся о твое тело, а ты идешь себе и
только опахиваешь их корни. Потому что неудобно. Чтобы схватить кукурузный
стебель, хоть на мгновение надо остановиться, но останавливаться нельзя,
потому что ты пашешь, да и человек рядом.
перестали мотыжить и начали сеять кукурузу не вразброс, как раньше, а рядами
и опахивали ее буйволами и быками. Правда, туповатые быки не всегда
чувствовали всю сложность своего неудобного положения и порой на ходу
хватали кукурузные стебли. За это им рты подвязывали веревками, что довольно
позорно, если разобраться.
полях. При его силе, конечно, никакая ограда не могла его удержать. Но так
вкусно бывало похрустеть сахаристыми стеблями кукурузы, что как-то
забывалась предстоящая палка. Плохо было то, что другие животные -- ослы,
коровы, козы -- тоже устремлялись за ним в пролом и начинали есть кукурузу.
Прогнать их бывало как-то неудобно, потому что и сам ведь незаконно вломился
в поле.
ничего не мог видеть, кроме травы под ногами. Мир померк. Теперь он не видел
не только кукурузное поле, но и неба, и луга, и деревьев, и запруды. Дня три
Широколобый терпел, а потом разъярился и стал биться головой о землю и бился
до тех пор, пока не расколошматил деревяшку. И он снова увидел огромный,
прекрасный, многоцветный мир. И больше он никогда не проламывал оград, и
больше ему на лоб не нацепляли этой мерзкой деревяшки, этой тюрьмы для глаз.
перекусить. Когда машина остановилась, вонь от неожиданности ушла вперед, но
через мгновенье вернулась и улеглась рядом с машиной, как верная свинья.
Широколобый все так же старался выцеживать из воздуха запах моря. Оно было
где-то недалеко и пробивалось сквозь вонь как надежда.
чегемском стаде появилась новая буйволица. И она сразу же понравилась
Широколобому и еще одному буйволу. Широколобый уважал этого буйвола за силу
и храбрость.
зарезать буйволенка и все буйволы стали кругом, охраняя буйволят, этот
буйвол сражался рядом с Широколобым. И он мужественно отражал нападения
волков, хотя ему не удалось ни одного из них убить. Просто он не владел
искусством подсечки. Он старался волка прямо проткнуть своими рогами, но тот
всегда в таких случаях успевал отпрянуть. >ое дело -- подсек и подбросил, на
лету рвя ему внутренности!
хотелось схватиться с ним просто так, чтобы узнать, кто сильней. Но повода
не было. И они, как самые сильные, уважали друг друга.
понравилась. Но когда Широколобый подошел к ней и положил ей на шею голову,
а потом стал пастись рядом с ней, тот признал их парой и не стал больше к
ней подходить. И так длилось три недели, и Широколобый думал, что все
решено.
полудня, пришел на выгон и увидел, что буйволов нет, и, конечно, догадался,
что все они отдыхают на запруде. Он пришел туда и увидел такую картину.
жвачку, равнодушно поглядывая на берег, где стоял Широколобый. Они лежали
так тесно, что хвост этого буйвола, время от времени высовываясь из воды и
шлепая свою спину, на ходу как бы случайно притрагивался к спине его
буйволицы. Это видеть было неприятно, но еще терпимо. И вдруг черепаха,
сидевшая на спине его буйволицы, сползла с нее и влезла на спину этого
буйвола. Широколобый в порыве ревности, чему способствовала его уверенность,
что мысли можно передавать на расстоянии, решил, что его буйволица подарила
черепаху этому буйволу.
решительно фыркнул, бросился в запруду и выгнал всех буйволов на луг. Этот
буйвол понял, что предстоит битва, и был к ней готов. Широколобый это знал.
У противника было даже некоторое преимущество, все-таки Широколобый с утра
работал, пока тот прохлаждался в запруде рядом с его буйволицей. Они
разошлись и побежали друг на друга. Как выстрел щелкнули столкнувшиеся рога.
Запахло костяным дымом.
места, чтобы найти лучшую опору для толчка, но никто ничего не мог сделать.
Рога так натерлись, что черепу было горячо у основания рогов.
разошлись. И Широколобый уже остановился, чтобы бежать на противника, но тот
еще отходил, удлиняя разгон. Тогда Широколобый решил, что это несправедливо,
и сам удлинил свой разгон. Противник, на этот раз остановившийся раньше
Широколобого и увидев, что тот продолжает удлинять разгон, сам еще раз
отошел. И теперь они стояли метрах в пятидесяти друг от друга, высматривая
друг друга, нацеливаясь и выжидая. Широколобый ринулся, и противник,
дрогнув, поспешил навстречу, боясь, что Широколобый пробежит большее
расстояние и от этого наберет большую скорость.
костяным дымом. Уткнувшись друг в друга, они давили с такой неимоверной
силой, что передние копыта Широколобого и его противника по бабки ушли в
травянистую землю. И они надолго так замерли, едва-едва двигая рогами, и
опять запахло костяным дымом, и жар рогов у основания горячил лоб.