причитаний, что ее доченька умерла: а Кэдди всего пятнадцать лет было, и
если тогда уже траур, то что же через три года - власяницу или из наж-
дачной бумаги чего-нибудь? По-вашему, говорю, я могу допустить, чтоб она
бегала по улицам с каждым заезжим коммивояжером и чтоб они потом своим
приятелям на всех дорогах сообщали, что когда заедешь в Джефферсон, то
есть там одна на все готовая. Хоть я человек и не гордый, не до гордости
тут, когда приходится кормить полную кухню нигеров и лишать джексонский
сумасшедший дом главной его звезды и украшения. Голубая, говорю, кровь,
губернаторы и генералы. Это еще жутко повезло, что у нас в роду не было
королей и президентов, а то мы бы все теперь в Джексоне за мотылечками
гонялись. Было бы, говорю, достаточно скверно, если б я ее с кем прижил,
но хоть знал бы, что она просто незаконная, а теперь сам господь бог
вряд ли точно знает, кто она такая.
ло. Все поголовно - туда, в балаган. Торгуются из-за двадцатицентового
ремешка, чтоб зажать пятнадцать центов и отдать их потом банде приезжих
янки, которые за весь грабеж уплатят городу каких-то десять долларов. Я
вышел на задний двор.
врос тебе в руку. А тогда придется мне его вырубать оттуда топором. Пока
ты с культиваторами возишься, сев пройдет, чем тогда прикажешь долгоно-
сику питаться - шалфеем?
ворят, там у них есть один, играет на пиле. Прямо как на банджо.
потратят денег у нас в городе? Десять долларов, - говорю. - Те самые де-
сять долларов, что сейчас уже у Бака Тэрпина в кармане.
протратят сверх этой десятки, то поместится у тебя в ухе.
иначе представлять не дадут? Да я бы им за то одно дал десять долларов,
чтоб поглядеть, как он там на пиле играет. Так что завтра утром я им еще
останусь должен девять долларов и семьдесят пять центов.
лову, что неграм надо вперед продвигаться. Ладно, я скажу, давай двигай
их вперед. Двигай отсюда с ними, чтоб и духу их южнее Луисвилла не оста-
лось. Я ему толкую, что за сегодня и за субботу они облапошат наш округ
минимум на тысячу долларов и поминай как звали, а он мне отвечает:
приплюсуй-ка сюда десять-пятнадцать центов, что ты им выложишь за нес-
частную двухцентовую пачечку конфет. И еще приплюсуй время, что ты сей-
час ухлопываешь, слушая этот оркестр.
отсюда увезут еще и мои четверть доллара, это как пить дать.
дураков в тюрьму сажали, то не все бы арестанты были негры.
и рассмотреть, потому что я скорей за дверь и часы из кармашка. Ровно
половина третьего, и еще сорок пять минут до конца школы, где все, кроме
меня, считают, что она сейчас сидит и занимается. Выглянул из-за двери,
и сразу же мне бросилось в глаза, что на нем галстук красной расцветки,
и я тут же подумал - что это еще за пижон в таком галстуке. Но она спе-
шит мимо прошнырнуть и смотрит на дверь, и я о другом пока что думаю.
Неужели, думаю, у нее в такой мере нет ко мне уважения, чтоб не только в
пику мне прогуливать уроки, но еще и мимо магазина сметь пройти у меня
на глазах. Ей-то меня не видно, потому что солнце светит прямо в дверь и
в тени сбоку ничего не разглядеть - все равно как сбоку от автомобильной
фары, а я стою и смотрю, как она идет - рожа у нее раскрашенная, точно у
клоуна, волосы перекручены и слеплены все вместе, а платьице - если бы,
когда я парнем был, какая-нибудь даже шлюха мемфисская вышла на улицу из
своего борделя светить ногами и задницей в таком платье, то моментально
бы угодила за решетку. Будь я проклят, если они не нарочно для того так
одеваются, чтоб каждому прохожему хотелось рукой пощупать. Стою, значит,
и думаю, какому это пижону взбрело нацепить красный галстук, и вдруг
дошло, - как будто она мне сама сказала, - что это из тех артистов. Ну,
я многое способен вытерпеть; иначе не знаю, что б я делал. Завернули они
за угол, я раз - и за ними. Мне - без шляпы, среди бела дня - бегать за
ней переулками, чтобы матушкино доброе имя не дать замарать. Что я и го-
ворю, раз это у нее в крови, то ничего с ней не поделаете. Горбатого мо-
гила исправит, а шлюху тем более. Единственное, что можно, - это выста-
вить ее за дверь, пусть отправляется к себе подобным.
туара стою без шляпы, как будто я тоже рехнулся. Натурально, так все и
подумают: один ненормальный у них, другой утопился, а третью муж из дома
выгнал, стало быть, и остальные психи. Как коршунье следят все время,
так и чувствую, ждут только повода, чтобы сказать: "Ну, я-то не удивля-
юсь, я всегда этого ожидал, у них вся семья сумасшедшая". Продали землю,
чтоб послать его в Гарвардский, а сами всю жизнь налоги платим властям
штата на местный университет, который я только и видел, что два раза на
бейсболе их команду. Запретила имя дочери родной упоминать у себя в до-
ме" а отец скоро вообще перестал в городе бывать в конторе, только целый
день сидел с графином, и ночью видишь подол сорочки и ноги босые и слы-
шишь, как дребезжит графином об стакан, так что под конец уже не мог и
налить себе сам без Ти-Пи, а она мне говорит: "Ты не хранишь, не уважа-
ешь памяти отца", а я ей на это: "Не знаю, как ее еще хранить. Она как
будто проспиртована неплохо"; только если я тоже такой, то пес его зна-
ет, в чем мне свою ненормальность проявить: к реке мне даже подходить
противно, а чем рюмку виски, так я скорей бензину выпью, и Лорейн им в
ответ: "Пускай он у меня непьющий, но если вы хотите убедиться, что он
мужчина, то я научу вас как. Если я, - говорит, - застукаю тебя с ка-
кой-нибудь из этих стерв, ты знаешь, что я сделаю. Исхлещу ее, за волосы
поганку, места живого на ней не оставлю". А я ей говорю: "Что не пью,
так это мое дело, но тебе я вроде не жалею. Да я тебе столько пива куп-
лю, хоть ванны принимай, потому что честную и приличную прости - господи
я крепко уважаю"... чтобы при здоровье матушкином и при моих стараниях
поддержать нашу репутацию, чтоб она так не уважала моих забот о ней, с
грязью смешивала и свое, и мое, и матушкино имя всему городу на посмея-
ние.
лок, шныряет закоулками с паршивым пижоном в красном галстуке, при одном
взгляде на который каждый подумает - ну и шантрапа. А мальчик все не
отстает, и я взял у него телеграмму совершенно без соображения. Очнулся,
только когда стал за нее расписываться. Развернул ее, и как-то даже все
равно мне, что там. Так я, собственно, и знал все время. Только этого
еще и можно было ожидать. Притом додержали, пока не внес чек в книжку.
весь тот сброд, что занят выкачкой денег из нашего брата сосунка провин-
циального. Как проклятый трудись день-деньской, шли им деньги, а в итоге
получай клочок бумажки - Ваш счет закрыт при курсе 20.62". Мажут тебя,
дурачка, по губам, считаешь центы липового своего барыша, а потом -
хлоп! "Ваш счет закрыт при курсе 20.62". И при этом ты еще за советы,
как побыстрей лишиться своих денег, десять долларов ежемесячно платишь
сволочам, которые либо не смыслят ни шиша, либо же стакнулись с телег-
рафной компанией. Ладно, с меня хватит. Это последний раз я им дался. Да
любой дурак, не замороченный евреями, смекнул бы, что дело пахнет повы-
шением, когда тут всю дельту, того и гляди, затопит, как в прошлом году,
и смоет весь хлопок к чертям. Тут год за годом паводок губит фермам по-
севы, а правительство там в Вашингтоне знай всаживает по пятьдесят тысяч
долларов в день на содержание армии где-нибудь в Никарагуа. Опять, ко-
нечно, будет наводнение, и цена хлопку подскочит до тридцати центов за
фунт. Мне ведь только б разок их поддеть и вернуть свои деньги. Мне не
надо многотысячных кушей, они только мелкоте провинциальной снятся. Мне
единственно вернуть деньги, что у меня эти евреи выжулили своей гаранти-
рованной конфиденциальной информацией. А потом баста, пусть поцелуют ме-
ня в пятку, чтоб я им выдал еще хоть медный цент.
что-нибудь в оставшееся время до закрытия биржи, но мне не привыкать,
хотя мы в Гарвардском не учены. И оркестр отдудел уже. Пентюхи уже внут-
ри все, чего ж им зря энергию расходовать. Эрл спрашивает:
думал, ты где-то во дворе.
ком маленький наш городок... Мне тут нужно домой на минутку, - говорю. -
Можете сделать вычет из моего жалованья, если вам от этого легче будет.
никаких худых вестей?
есть время для разговоров. А у меня нет.
рассчитывать на меня.
живаться.
бе спокойно.