совершенстве владеет техникой этой рискованной игры; ибо, как бы невзна-
чай разжигая мое любопытство, она в то же время внимательно слушала на-
шептывание своего спутника, но делала и то и другое с полным равнодуши-
ем. Меня это возмущало, потому что это холодное, злостно-расчетливое ко-
кетство было мне ненавистно в других, так как я чувствовал его столь
кровосмесительно-близкое родство с моею собственной бесчувственностью.
Но все же я загорелся, быть может в большей мере от ненависти, чем от
влечения к этой женщине. Я подошел к ней и нагло посмотрел ей прямо в
глаза. "Я хочу тебя, красивое животное", - недвусмысленно говорил мой
взгляд, и, вероятно, губы мои невольно шевельнулись, потому что она
улыбнулась чуть презрительной улыбкой и, отвернувшись, оправила платье.
И тут же ее черные глаза опять оживленно забегали по сторонам. Было со-
вершенно ясно, что она так же холодна, как и я, что она достойный меня
партнер и что каждый из нас играет пылом другого, который тоже всего
лишь бутафорский огонь, однако радует глаз и помогает убить время.
вая складка легла около только что улыбавшегося рта. Я проследил за ее
взглядом: невысокого роста толстый господин, в мешковатом костюме, то-
ропливо шел к ней, вытирая на ходу вспотевшее лицо. Из-под шляпы, второ-
пях надетой набекрень, видна была сбоку большая плешь (я невольно поду-
мал, что под шляпой его лысина, должно быть, усеяна крупными каплями по-
та, и почувствовал отвращение к этому человеку). Его унизанные перстнями
пальцы сжимали целую пачку билетов, и, отдуваясь от волнения, он тотчас
же, не взглянув на жену, громко заговорил по-венгерски с офицером. Я
сразу угадал в нем страстного любителя конного спорта; вероятно, это был
какой-нибудь крупный барышник, для которого весь смысл жизни заключался
в тотализаторе. Его жена, видимо, сделала ему замечание (его присутствие
явно стесняло ее, и она утратила свою дерзкую самоуверенность), ибо он
поправил шляпу, потом добродушно рассмеялся и покровительственно похло-
пал ее по плечу. Она гневно вздернула брови, негодуя на такую супружес-
кую бесцеремонность, коробившую ее в присутствии офицера, а быть может,
еще больше в моем. Он как будто извинился, сказал опять по-венгерски
несколько слов офицеру, на что тот ответил, любезно осклабясь, а потом
нежно и несколько робко взял жену под руку. Я понимал, что она стыдится
своего мужа, и наслаждался ее унижением со смешанным чувством насмешки и
брезгливости. Но она уже опять овладела собой и, мягко опершись на его
руку, бросила иронический взгляд в мою сторону, как бы говоря: "Видишь,
вот кому я принадлежу, а не тебе". Мне было и досадно и противно. Больше
всего мне хотелось повернуться к ней спиной и уйти, чтобы показать ей,
что супруга столь вульгарного толстяка не может меня интересовать. Но
соблазн был слишком велик. Я остался.
тающая, лениво прогуливающаяся разрозненная толпа всколыхнулась и опять
в едином порыве хлынула к барьеру. Она чуть было не увлекла меня за со-
бой, но я непременно хотел как раз в общей суматохе оказаться поближе к
этой женщине, в надежде, что представится случай для решающего взгляда,
жеста, какой-нибудь смелой выходки, какой именно - я еще и сам не знал,
и поэтому я упорно проталкивался к ней. Ее супруг тоже с ожесточением
протискивался вперед, видимо стремясь захватить место получше, подле
трибуны, и мы вдруг, под напором толпы, так сильно столкнулись друг с
другом, что у него упала шляпа и засунутые за ее ленту билеты разлете-
лись во все стороны, словно красные, синие, желтые и белые мотыльки. Он
сердито посмотрел на меня. Я уже хотел извиниться, но какое-то злое по-
буждение зажало мне рот; мало того, я глядел на него холодно, даже с
дерзким, оскорбительным вызовом. Взгляд его на секунду вспыхнул от едва
подавляемой ярости, но тут же малодушно погас перед моим. С безответной,
почти трогательной робостью он поглядел мне в лицо, потом отвернулся,
вспомнил про свои билеты, поднял шляпу и начал собирать их.
волнения, сверкнула на меня глазами, а я внутренне ликовал, видя, что ей
страстно хочется побить меня. Но я продолжал безучастно стоять на том же
месте и с небрежной улыбкой наблюдал, как толстяк, кряхтя и задыхаясь, у
самых моих ног подбирал с земли билеты. Когда он нагибался, воротник
отставал от шеи, как перья у нахохлившейся курицы, толстая складка жира
вздувалась на красном затылке. Невольно я представил себе эту тушу в
супружеских объятьях, мне стало противно и смешно, и я, уже не таясь, с
ухмылкой посмотрел в ее искаженное гневом лицо. Теперь она была очень
бледна и едва владела собою, - наконец-то я вырвал у нее искреннее, под-
линное чувство: ненависть, необузданный гнев! Я с удовольствием продлил
бы эту нелепую сцену до бесконечности, с холодным злорадством следя за
тем, как мучается толстяк, подбирая билеты один за другим. Какой-то про-
казливый бесенок сидел у меня в горле, все время хихикавший и едва удер-
живавшийся от смеха, - мне очень хотелось громко расхохотаться или поты-
кать тростью ползающего у моих ног толстенького человечка; я даже не
припомню, чтобы мною когданибудь владела такая неудержимая злоба, как в
ту минуту полного торжества над этой дерзкой, самоуверенной женщиной.
го, который отлетел подальше и лежал у самой моей ноги. Он, отдуваясь,
поворачивался во все стороны, ища его своими близорукими глазами, пенсне
съехало на самый кончик покрытого капельками пота носа, и я коварно вос-
пользовался этой секундой, чтобы продлить его смешившие меня поиски: с
озорством расшалившегося школьника я быстро выставил ногу и прикрыл си-
нюю карточку: теперь, вопреки всем усилиям, он не нашел бы ее, и я мог
заставить его искать, сколько мне заблагорассудится. И он искал, искал
неутомимо, посапывая, пересчитывая вновь и вновь разноцветные карточки;
ясно было, что одной - моей - не хватает, и когда среди все сгущавшейся
толпы он хотел опять приняться за поиски, его жена, которая, кусая губы,
упорно отворачивалась от моих насмешливых взглядов, не выдержала и дала
волю своему гневу. - Лайош! - властно крикнула она, и он встрепенулся,
как лошадь при звуке трубы, еще раз поискал глазами на земле - мне даже
стало щекотно от спрятанного под подошвой билета и я с трудом подавил
смех, - потом смиренно повернулся к жене, и та, с подчеркнутой поспеш-
ностью, повлекла его прочь от меня в самую гущу людского водоворота.
Эпизод был для меня закончен, комическая развязка заглушила мимолетное
желание, от увлечения игрой не осталось ровно ничего, кроме приятного
ощущения сытости: я утолил свою внезапно прорвавшуюся злобу и чрезвычай-
но гордился тем, что моя проделка удалась. Впереди уже была давка, воз-
бужденная толпа, словно мутный вспененный вал, хлынула к барьеру, но я
даже не смотрел в ту сторону; мне уже становилось скучно, и я раздумывал
над тем, прогуляться ли по соседнему парку, или поехать домой. Но едва
лишь я сделал шаг, как заметил синий билет, валявшийся на земле. Я под-
нял его и небрежно вертел в руках, не зная, куда его девать. У меня
мелькнула было мысль возвратить его Лайошу, что послужило бы превосход-
ным предлогом для знакомства с его женой; но она нисколько уже меня не
занимала, а интерес, который возбудило во мне это маленькое приключение,
давно сменился моим обычным равнодушием. Большего, чем такой немой пое-
динок, обмен откровенными взглядами, я не требовал от супруги Лайоша, -
я потешился этой игрой, и теперь осталось только легкое любопытство,
приятное отдохновение.
уселся поудобней и закурил. Передо мной опять бушевали страсти, но я да-
же не прислушивался: повторения меня не увлекали. Я лениво следил за
дымком моей папиросы и думал о водопаде в Мерано, который я видел два
месяца тому назад. Это было совсем как здесь: бурный, стремительный по-
ток, от которого никому ни тепло, ни холодно, бессмысленное громыхание
среди тихого голубого пейзажа. Но вот возбуждение толпы достигло апогея,
снова над мутным людским прибоем заметались зонтики, шляпы, носовые
платки, и снова все слилось в едином вопле, и снова из гигантской пасти
толпы вырвалось одно тысячекратно повторенное имя. Его выкрикивали с ли-
кованием, с восторгом, с торжеством, с отчаянием: "Кресси! Кресси! Крес-
си!" И снова, точно натянутая струна, крик оборвался (как однообразны
даже страсти, когда они повторяются). Заиграла музыка, толпа расходи-
лась. Подняли щиты с номерами победителей. Я безотчетно взглянул на них.
На первом месте стояла семерка. Машинально посмотрел я на синий билет,
забытый в руке. На нем была семерка.
Итак, помимо всего прочего, я еще и обобрал толстого супруга; сразу вер-
нулось ко мне проказливое настроение, теперь меня разбирало любопытство
- во сколько же обошлось ему мое ревнивое вмешательство? В первый раз
присмотрелся я к синей карточке: билет был в двадцать крон, и Лайош ста-
вил в ординаре. Это сулило приличную сумму. Не долго думая, из одного
только любопытства, я присоединился к толпе, ринувшейся по направлению к
кассам. Я втиснулся в одну из очередей, предъявил билет, и костлявые
проворные руки человека, чье лицо мне даже не было видно, отсчитали на
мраморную доску девять кредиток по двадцать крон.
деньгами, - смех замер у меня в горле. Мне сразу стало не по себе. Не-
вольно я отдернул руку, чтобы не притронуться к чужим деньгам. Охотнее
всего я оставил бы эти кредитки на доске, но за мною уже теснились люди,
нетерпеливо ждавшие выигрыша. Итак, мне пришлось взять эти деньги; я с
отвращением поднял банкноты, они жгли мне пальцы, словно язычки пламени,
и я даже руку отставил подальше от себя, как будто и она принадлежала не
мне. Я тотчас понял всю безвыходность моего положения. Против моей воли
шутка приняла оборот, не приличествующий порядочному человеку,
джентльмену, и я самому себе не решился назвать свой поступок надлежащим
именем. Ибо это были не сокрытые, а хитростью выманенные, украденные
деньги.
отходили от них. Я все еще стоял столбом, далеко отведя от себя руку.
Шилова Юлия
Пехов Алексей
Доставалов Александр
Орлов Алекс
Прозоров Александр
Майер Стефани