АЛФАВИТНЫЙ УКАЗАТЕЛЬ КНИГ |
|
|
АЛФАВИТНЫЙ УКАЗАТЕЛЬ АВТОРОВ |
|
|
|
- Другой раз не зевай.
Я вылез на волю и встал. С меня потоками текли грязь и вода. Дядька
вырвал у мертвого мудилы копье и всучил мне, обругав на прощание.
Я поднял копье, проорал боевой клич Энкиду и бросился в битву.
Мне было упоительно. Я убивал врагов без счета. То есть, я думаю, что
убил их на самом деле не очень много, просто я их не считал. И еще я знал,
что в этой жизни во мне куда больше от Энкиду, чем в жизни ведущего
специалиста Даяна. И что нас, Энкиду, в этом мире меньше. И еще я знал,
что коренастый дядька - не Энкиду, но тоже очень хороший человек.
А вечером мы собрались в лагере за возведенным наспех палисадом.
Начальство разбиралось, кто выиграл сражение, а мы просто отдыхали.
Несколько человек разложили костер. Постепенно к костру собралось десятка
три воинов, и я увидел среди них Мурзика.
Он был младше, чем тот, кого в будущем купят для меня родители, но не
узнать его было трудно: все те же толстые губы, темные глуповатые глаза,
тяжеловесное сложение - когда Мурзик наберет возраст, вместе с годами
придут к нему крепкое брюхо и бычья шея с тремя складками на затылке.
Сейчас ему было не больше двадцати лет, и он был еще строен и поджар,
хоть и широк в кости. Он носил длинные волосы, забранные в хвост. И тонкую
золотую серьгу в виде полумесяца в левом ухе.
Десятника звали Хашта. Он был легко ранен - в левое плечо. Сидел,
одновременно откусывая от лепешки и затягивая зубами узел на повязке.
Хашта и слушал местного балагура, и не слушал, мимолетно улыбаясь шуткам и
поблескивая белками глаз.
- Ну-ка! - произнес чей-то громкий голос.
Воины загомонили, уступая место, и к костру протиснулся кряжистый
дядька. Тот, что спас мне жизнь. Это и был сотник.
Оглядел собравшихся, хмыкнул. Его угостили лепешкой, вином в полой
тыкве. Отведал и того, и другого. Встретился глазами с Хаштой, еле заметно
кивнул ему.
Сотник сказал, что подслушивал у палатки начальства. Там решено, что
битву выиграли мы, и потому завтра отходим к реке Дуалу.
Известие было хорошее. Мы просидели у огня до глубокой ночи. Выпили
все вино, какое только нашлось. Потом заснули.
Я очнулся. Мы с Мурзиком лежали рядком на диване, будто супруги на
брачном ложе, а Цира без сил оседала на табуретке. Мы видели, как она
кренится набок, хватаясь слабеющими руками за табуретку, но не могли даже
пошевелиться, чтобы ее подхватить. В конце концов Цира с грохотом
повалилась на пол и тихонько, бессильно заплакала, скребясь пальцами по
полу.
Первым пришел в себя Мурзик. Отбросил одеяло, скатился с дивана и
подобрался к Цире. Улегся рядом большой неопрятной кучей. Она подползла к
нему и свернулась клубочком. Мурзик погладил ее, как кошку. Кое-как встал.
Поднял Циру и перетащил ее на диван.
Цира бухнулась рядом со мной, задев меня локтем по лицу. Я простонал,
мотнул головой. Сел.
Мурзик пошел на кухню за водой.
Цира, громко глотая, выпила принесенную Мурзиком воду.
- Загоняешь ты себя, - сказал ей Мурзик.
Цира подержала стакан в руке и вдруг с визгом запустила им в стену.
Стакан разбился, осквернив обои остатками воды.
- Гад! Гад! Гад! - завопила Цира, подпрыгивая на диване. Меня мягко
потряхивало рядом с ней. - Сукин сын! Мерзавец!
Мурзик изумленно моргал.
- Сволочь! Коммунистическая гадина!
- Да что с тобой? - тихо спросил Мурзик. - Что я тебе сделал?
- Мне?!. Мне?!. Ты всем!.. Всем нам!.. Всем! Ты... Ты!.. Ты сделал...
Ты... Энки...ду...
Она расплакалась - бурно, навзрыд.
Мурзик сел на пол возле дивана, заглянул Цире в лицо. Вытер своим
толстым пальцем слезы с ее щеки.
- Ты чего, Цирка... - прошептал он. - Ты чего плачешь?..
- Ты нас предал... Ты нас бросил... - захлебывалась Цира. - Ты погряз
в своих комми...
- Вы же сами мне велели... Вот и господин мой скажет... - бормотал
Мурзик виновато. - Я же для пользы...
Я сел рядом с Цирой на диване и резко спросил Мурзика:
- Нашел стерву?
- Да... И в доверие к ней втерся... Она меня на курсы всеобщей
грамотности отправила... Читать-писать обучаюсь за счет партии...
- Мы тебя не для грамотности туда направляли!
- Так это... господин... - сказал Мурзик. Он заметно сделался
прежним.
- Слушай ты, Хашта, - сказал я. - Хватит называть меня господином.
Привыкай теперь к Даяну.
- Хорошо, - сказал Хашта.
- И волосы отпусти. Не стриги под полуноль.
- Хорошо, - повторил Хашта.
- И серьгу себе купи. Я денег дам.
Он заморгал.
- Так это вы были?.. - спросил он тихо. - Тот паренек...
Паренек?
- А какой я был? - спросил я.
- Нет, вы сперва скажите... У костра - это вы сидели?
- Там много кто сидел.
- Нет, возле самого сотника. Еще вином его поили из тыквы.
- А... вином - это я его поил. Он мне жизнь спас.
Хашта-Мурзик засиял. Потянулся через Циру, схватил меня за руку.
Сжал.
- Он этот глоток вина потом долго вспоминал...
- Почему? - поразился я.
Хашта пожал плечами.
- Вино хорошее было... Он знаете как говорил? Много, говорил, я вина
в жизни выпил, но самое лучшее - то, что от души... Одно - в харчевне у
Харранских ворот, из рук пригожей девки, а другое - поил меня, говорит,
один раздолбай после боя у реки Дуалу...
- Ну, и какой я был?
- Да такой же, как теперь, только покрепче, что ли...
Придя домой, я застал у себя Мурзика с Цирой. Они сидели на кухне, за
столом, разложив какие-то бумаги и уткнувшись в них нос к носу.
- Обед в термосе, - сказала Цира, не поднимая головы.
Я вошел в комнату, снял с подоконника толстый цирин термос, достал
бумажную тарелку и вытряхнул на нее содержимое термоса. В комнате запахло
съестным. Тушеная картошка с куриными фрикадельками. В томатном соусе.
Умеет Цира порадовать мужчину.
Сел на диван с тарелкой на коленях и начал есть. Руками. Съел быстро,
обтер руки об одеяло и направился на кухню. Выбросил пустую тарелку. Ведро
было переполнено.
- Вынес бы ты, что ли, мусор, Хашта, - сказал я.
Мурзик-Хашта оторвался от бумаг. Посмотрел на меня виновато.
- Я сейчас, Цира, - сказал он. Встал, взял ведро. Потопал на помойку.
Лежавшая сверху скомканная бумажка вывалилась из ведра и упала на пол.
Тотчас же кошка, доселе невидимая, - караулила, что ли? - возникла из
небытия и принялась с топотом гонять бумажку.
Я всегда считал, что кошки - бесшумные твари. Что они крадутся на
мягких подушечках лапок. Наша кошка, Плод Любви, бегала с топотом, какой
не снился самому завзятому барабашке.
Когда за Мурзиком захлопнулась входная дверь, я заглянул в бумаги.
Это были грамматические упражнения.
- Ну что ты во все суешься? - недовольно спросила Цира. - Кто тебя
звал?
- Во даешь, Цирка! - сказал я развязно. - В конце концов, это моя
квартира. А Мурзик - мой раб.
- Он уже почти не раб.
- Я еще не подписал все бумаги. И гражданство ему еще не выправил.
- Все равно, Энкиду...
- Только этого нам и не хватало, - сказал я. - Энкиду-коммунист. А ты
что тут делаешь, Цира? Помогаешь Мурзику листовки писать? Призываешь к
мятежу с бомбометанием? Злокозненным комми потворствуешь?
- Я у Мурзика ошибки проверяю, - сказала Цира холодно. - У него,
между прочим, завтра контрольная по вавилонскому.
- Покажи.
Я взял листок и стал вчитываться в мурзиковы каракули. Неумелой рукой
беглого каторжника было выведено:
КАГДА РАБОЧИЙ КЛАС АСВАБАДИЦА,
ТО СДОХНЕТ ВОВИЛОНСКАЯ БЛУТНИЦА.
- "Вовилонская", - фыркнул я, бросая листок обратно на стол.
Цира аккуратно исправила "о" на "а" и сердито велела не мешать.
Когда Мурзик вернулся и осторожно поставил ведро на место, я сказал
ему:
- Мурзик, как пишется слово "Вавилон"?
- А?
- Через "о" или "а"?
Пока Мурзик соображал, Цира подняла голову от листка и встряла:
Страницы: 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 [ 41 ] 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51
|
|