только махнул рукой.
поднялись четверо. Верен был невозмутим, Сметлив хмур, Смел подавлен.
Нежица, которой все уже стало известно об их похождении, глядела на
уходящих с тревогой и болью.
оглянулся. Позади уютно, как в ладони, лежала в горной долине Овчинка,
вилась от нее дорога вверх, к белым вершинам Оскальных гор, на невидимый
отсюда перевал Белых башен. А впереди тонуло в голубой дымке Поречье -
великая страна, которую пересекли они втроем. Теперь предстояло проделать
этот же путь, но вдвоем. Смел оставался в Овчинке.
"Береги Смела". Верен, прижав к груди Смела, шепнул: "Береги Нежицу". Смел
чуть заметно кивнул. На том расставанье и кончилось. Только Сметлив
заключил:
фигуркам. А она сказала:
на берегу Большой Соли.
ухаживать за отцом, менять ему примочки, кормить с ложечки. Это отвлекало
и успокаивало. Ничего, - говорила она себе, - завтра найду его - и
помиримся.
хуже, он метался на подушке, все время просил пить и бредил. Сначала
Цыганочка не прислушивалась к бессвязным словам, но потом
заинтересовалась: что-то уж больно странное говорил Учитель, и несомненно
ее касавшееся.
дочку не трогай... - Потом застонал, и снова: - Отойди, Летеста... Пить...
Пить...
них в жизни запретная тема: отец никогда не рассказывал о матери. То есть,
совсем никогда, ни словом не вспоминал. А когда Цыганочка сама пыталась
выспрашивать - хмурился и сердито обрывал. Что-то таилось за этим, но что?
Впервые, в бреду, отец немного проговорился: раз речь о дочке - значит, о
ней, о Цыганочке. А с кем он еще мог об этом разговаривать, кроме матери?
Если так, то значит, звали ее Летеста. Или зовут. Но чего такого могло
между ними случиться, что отец вспоминает о ней в бреду?
трехлетнем возрасте. Мать была красивая, с черными как ночь волосами и
блестящими темными глазами. Глядя на себя в зеркало, Цыганочка думала
иногда, что похожа на нее. Но что же могло случиться между родителями?
постели всю ночь, и лишь под утро у отца наступило улучшение: чуть
порозовели меловые щеки, дыхание выравнялось - он уснул. Тогда она тоже
решила поспать, проснулась к обеду и, обругав себя засоней, поспешила к
отцу.
хорошо ухаживала...
Учитель вчера был на площади, и только после всего вспомнила, что
собиралась увидеть Сметлива. Сказав отцу, что сходит ненадолго в город,
пошла в постоялый двор Грымзы Молотка, где узнала, что постояльцы уже не
живут. И вся любовь, - подумала Цыганочка, но поглядела на перстень с
черным лавовым стеклом, в глубине которого чуть просвечивали крохотные
серебряные искорки, и улыбнулась: Сметлив обязательно вернется...
знать... про собственную маму. Ты не сердись, пап, - она взяла его руку, -
мне же правда интересно.
потом мы с тобой сюда перебрались. Что с ней теперь - не знаю.
несчастный был у отца вид.
обычным порядком. Но разговор с отцом не шел у Цыганочки из головы. Что же
за этим за всем скрывается? А тут, как на грех, увидела она вечером на
площади вереницу телег, затянутых плотной парусиной. И узнала, что завтра
отправляется во Всхолмье соляной обоз - оказывается, архигеронт прислал
специальных послов с просьбой не прерывать торговлю и обещал выплачивать
деньги сполна. Вот и случай, - подумалось ей.
случай? Но кто-то внутри поддразнил: а для того случай - съездить и все
разузнать. - Так отец же болеет, как его оставить? - Отец уже не болеет.
За неделю с ним ничего не случится, - ответил кто-то. - А что ты Сметливу
скажешь, если спросит - кто твоя мать? Цыганочка заколебалась. Плата за
проезд с обозом пустяковая - можно взять из шкатулки, отец и не заметит. А
ему записку оставить, чтобы не беспокоился. Может, рискнуть?
сидела в тряской телеге рядом с возницей, молодым симпатичным парнем по
имени Приварок и болтала с ним как обо всякой всячине, так и ногами. Он
говорил ей приятные, утешительные вещи: что до Семихолма они доберутся дня
за четыре, лишь бы без задержки проскочить болота, а назад, налегке - и
того быстрее. Рассказывал, какие места их ждут впереди, пугал про Болотное
Ботало. Цыганочка смеялась и ничуть не боялась - их же много, пусть Ботало
боится. Кони шли бодрой рысью, погода стояла чудесная - и думала
Цыганочка, как правильно она сделала, что поехала: назад приедет, а скоро
и Сметлив. Он же говорил - дней на десять уходит. Вот как раз все и
выйдет...
оказалось нетрудной - недавно расширенные и укрепленные ради пушки мостки
позволяли ехать довольно быстро. Как всегда, смущали людей своим жалобным
видом кусты-глазастики, но уж с этим ничего не поделаешь - только терпеть.
А как выехали на Переметное поле, дорога и вовсе пошла отличная, до самого
Семихолма.
отдавал свое одеяло, за едою подсовывал лучший кусок. У нее было
прекрасное настроение, когда на четвертый день к вечеру показались
островерхие ржаво-красные крыши Семихолма, столицы славного государства
Всхолмского. Цыганочка без конца вертела головой, разглядывая чудные
строения с ажурной деревянной резьбой на фасадах, убегающие вверх по
холмам лесенки, прозрачные бассейны, наполнявшиеся из родников. Большое
мрачноватое здание Высшей Школы напомнило ей слова отца, что здесь, в
Семихолме, он учился. А она здесь родилась, и была безмерно счастлива, что
родина ее - этот красивый, разбросанный по холмам город-гавань, выросший
на берегу узкого морского залива.
Цыганочка попросила Приварка остановить. "Смотри, - сказал он ей, - завтра
утром отсюда же и отправимся. Не опоздай!" Она подумала, что времени
маловато, а успеть надо много. Хорошо еще, что всхолмский язык - почти то
же самое, что пореченский. Только окончания немножко другие, да некоторые
слова. Благо, отец в свое время научил ее.
ярмарка. Там, решила она, проще будет узнать все, что нужно. Получив
объяснения, быстро нашла шумную, пеструю, многоголосую - совсем, как в
Белой Стене, - ярмарку. Походила немного, не зная, к кому обратиться, и
вдруг увидела цыган. Они сидели кучкой - двое мужчин, заросших до самых
глаз, старуха в заношенном цветастом платке и парень с маленькой курчавой
бородкой. К ним то и дело подходили молодые девушки и дети, передавали