и вы непременно повстречаетесь с этой скучной дамой, всяк в свой час. Никуда
эта встреча От вас не уйдет. Это три. Прощайте".
возмущение. С Просперо никто не попрощался, даже его одалиски. Он сидел,
совершенно уничтоженный. Еще бы! Как мог этот хваленый ясновидец и
самоназначенный спаситель душ так фатально ошибиться? Ведь сам привел в клуб
опасного маньяка, всячески ему покровительствовал, по сути дела -- поощрял
убийцу! Не хотел бы я оказаться в его шкуре.
еще был высоко вознесен, а сегодня сброшен в грязь -- в унижении, в
растоптанности есть наслаждение не менее острое, чем в победительности и
успехе. Мы, немцы, знаем толк в подобных вещах, потому что начисто лишены
чувства меры. Утонченную сладость позора, ведомую лишь очень гордым людям,
отлично чувствовал и гениальный Федор Михайлович, самый немецкий из русских
писателей. Жаль, что у нас с Вами не было случая поговорить о литературе. Да
теперь уж и не будет.
исполнены. Можете доложить начальству, что московской эпидемии самоубийств
наступил конец. Припишите эту заслугу своим усилиям -- мне не жалко. Я не
честолюбив, от жизни мне нужны не почести и карьера, а нечто совсем иное,
чего Вам, боюсь, не оценить и не понять.
не поминать лихом Вас.
ГЛАВА ШЕСТАЯ
русский спортсмэн, задавшийся целью установить новый рекорд дальности и
скорости переезда на самодвижущихся экипажах.
рекордсмен г. Неймлес думает преодолеть в 12 дней, не считая дневок, ночевок
и прочих остановок, в том числе вынужденных -- из-за ремонта или скверного
состояния дорог. Последнее обстоятельство, а именно ужасающее состояние
дорог, в особенности на территории Привисленского края, представляет
наибольшую трудность для осуществления этого рискованного предприятия. Всем
памятен прошлогодний случай, когда в колдобине под Пинском развалилось на
куски четырехколесное авто барона фон Либница.
камердинер на бричке с багажом и запасными элементами для трипеда. Мы будем
следить за продвижением смельчака и регулярно печатать телеграммы,
получаемые из пунктов трудного маршрута.
жизнь. Гэндзи однажды процитировал какого-то древнего японца, который
сказал: "Жизнь -- это сон, увиденный во сне".
бодрствую. Что я много дней спала и очнулась только тогда, когда в глаза мне
ударил луч электрического фонаря и взволнованный голос спросил: "Коломбина,
вы живы?" И в тот миг мне приснилось, что я пробудилась ото сна. Я словно
заново услышала звуки настоящего мира, увидела живые краски, а стеклянная
колба, отделявшая меня от яви, рассыпалась вдребезги. Нет ни Вечного Жениха
по имени Смерть, ни таинственного и манящего Иного Измерения, ни мистических
Знаков, ни духов, ни зова черноты.
маленькой буквы", я наслаждалась воображаемой свободой -- много смеялась и
много плакала, изумлялась всякой обыденной ерунде, ела пирожные, шила
небывалое платье. Исколола себе все пальцы -- очень уж неудобный материал.
Каждый раз вскрикивала и еще больше радовалась, потому что боль подтверждала
реальность бытия. Как будто боль не может присниться!
нарадоваться. Такого платья ни у кого больше нет. Оно из "чертовой кожи" --
блестящее, переливающееся, хрустящее. Для своего мото-вояжа Гэндзи обзавелся
дорожным костюмом из этой ткани, и я сразу в нее влюбилась.
зато как оно сверкает! На улице на меня беспрестанно оглядывались.
красавец-брюнет со спокойными голубыми глазами существуют на самом деле, что
это и есть реальная жизнь, а больше ничего и не нужно.
дуновении свежего, настоящего ветра разлетелся, словно карточный домик.
что после случившегося мне страшно одной подниматься по лестнице. Мне совсем
не было страшно, но я хотела, чтобы он меня провожал.
целует руку. Уверена -- он ко мне неравнодушен. Но он джентльмен и, должно
быть, чувствует себя связанным тем, что спас мне жизнь. А вдруг я не
оттолкну его из одной лишь благодарности? Какой смешной! Как будто
благодарность имеет хоть какое-то отношение к любви. Но таким он нравится
мне еще больше.
мотопробег. Ведь если у нас с ним сейчас что-то начнется, он не сможет
испытать свою керосинку, а ему так этого хочется. Воистину мужчины --
мальчишки, в любом возрасте.
сломается в ста верстах от Москвы, и тогда он вернется скоро, мечтала я. Но
я была согласна и подождать три недели, пускай он поставит свой рекорд.
Жизнь длинная, и времени для радости еще так много.
остальное -- солнце, небо, новое платье.
полюбоваться, как искрится "чертова кожа" в голубоватом свете лампы. А потом
мой взгляд вдруг упал на томик в кожаном переплете с золотым обрезом. Я
присела, раскрыла книгу на закладке, стала читать.
длинным названием "Сокровенные рассуждения Анонима о пережитом в собственной
жизни и услышанном от людей, заслуживающих доверия". Позавчера, когда все
молча вышли на улицу, оставив Дожа одного и никто даже не сказал ему "до
свиданья", я вернулась от дверей, тронутая его молящим взглядом, пожала ему
руку и поцеловала в щеку -- в память обо всем, что меж нами было.
заключить меня в объятья.
самым словно признавая все бывшее раз и навсегда оконченным. Вы -- мой
запоздалый праздник, а праздники долго не длятся. Спасибо, что согрели
усталое сердце отсветом вашего милого тепла. Я приготовил вам маленький
подарок -- в знак благодарности.
кармана листок бумаги.
В вашем возрасте не стоит отягощать разум печальной мудростью. Но непременно
прочтите главу "Случаи, когда любовь сильнее смерти" -- вот, я закладываю ее
листком. Обратите на листок внимание, ему больше двухсот лет. Драгоценнейшая
бумага шестнадцатого столетия, с водяными знаками короля Франциска I. Эта
четвертушка стоит гораздо дороже, чем сама книга, хотя ей два столетия. Быть
может, когда вы прочтете заложенную главу, вам захочется написать мне
короткое письмо. Используйте этот листок -- украшенный вашим почерком, он
станет одной из драгоценнейших реликвий моей пустой и ничтожной жизни... И
не думайте про меня плохо.
букву F. Просперо знает толк в красивых вещах. Его дар показался мне
трогательным, старомодным, даже обворожительным.
трактатов. А нынче, распрощавшись с Гэндзи на целых три недели, вдруг решила
посмотреть, не сообщит ли мне средневековый автор о любви что-нибудь
новенькое.
каноник, имя которого на обложке было обозначено одной лишь литерой W.,
утверждал, что в вечном противостоянии любви и смерти обычно верх одерживает
последняя, но иногда, очень редко, бывают случаи, когда самозабвенная любовь
двух сердец воспаряет над пределом, положенным смертному существу, и
укореняет свою страсть в вечности, так что от течения времени любовь
нисколько не тускнеет, а напротив, сияет все ярче и ярче. Залогом
увековечивания страсти странный каноник считал двойное самоубийство, к
которому любящие прибегают, дабы жизнь не смогла их разлучить. Тем самым, по