вновь раздался его спокойный голос; "мерседес" в этот момент уже шел по
улице, напрямую ведущей к аэровокзалу.
недели не виделись.
родной дядюшка Дины Ланн?
отношения, что они друг для друга либо Таратура и "шеф", - кстати, а как
зовут инспектора, у него есть имя? - либо Ивон Фрез, либо просто Гауснер.
И вдруг выясняется, что он вовсе не "просто", а, представьте себе,
Христофор, и это обстоятельство приоткрывает занавес, за которым
оказывается нечто, о чем даже помыслить было нельзя еще за секунду до
того, как стало известно имя человека!
инспектором полиции? У вас были папа и мама?
Хочу сказать вам: Билл, Майкл, Джафар, или как вас там, оставайтесь и
ведите себя хорошо! Так у вас есть имя, Таратура?
борцовском ковре или сниматься в ковбойском ролике, и вдруг "Алик"!
Гарда в том, что у него не все дома, по крайней мере в данный момент. -
Так и зовут, но, если вам хочется, шеф, можете прибавлять букву "с": Алекс
Таратура. Вас устраивает?
благоразумно. Вы все же мне дороги. Как память. Ладно? Отбой!
довольно острым углом к бетонной крыше аэровокзала. За этот вертикальный
подъем Гард не любил вертолеты, как не любил все противоестественное,
кричаще противоречащее здравому смыслу и классическим законам мироздания,
в данном случае - закону всемирного тяготения. Другое дело самолеты,
которые тоже отрывались от земли, но постепенно, с разбега, как птицы, не
шокируя, увы, консервативно устроенные нервы гардовской души. Дэвид Гард,
как видим, был не только чуточку идеалистом, но и чуточку консерватором,
что не только не противоречило друг другу, но и прекрасно уживалось,
поскольку оба этих качества родились у него как естественный протест
против всей грязи, низменности и гадости, присущей так называемому
"свободному", иначе "потребительскому", иначе "развитому обществу", - уж
лучше бы оно не развивалось, это общество, в котором Гард жил, занимая
пост "чистильщика", "подметалы", а если официально - охранителя
общественного порядка, закона и справедливости!
вертолет, на борту которого находилась невеста президента Кифа Бакеро. В
кресле второго пилота сидел атлетически сложенный красавец с рыжей бородой
и рыжими усами, в последний момент заменивший неожиданно заболевшего
вертолетчика.
21. "И ТЫ, БРУТ!"
звонок, разумеется, отнюдь не утруждая себя счетом, а машинально, угадывая
на глазок, как пьяница угадывает по количеству бульков точно отлитое из
бутылки в бокал виски. Как правило, дело до телефонного разговора не
доходило: либо трубку перехватывала Линда, чего, собственно, Фред и
добивался, - абоненту пройти через ее фильтр бывало нелегко, она запросто
отшивала всех, кто мог подтолкнуть ее мужа не на дело, ведущее к доходу и
заработку, а на праздность, ведущую к расходу и убыли, - либо человек на
том конце провода сам терял терпение и на подходе к десятому гудку бросал
трубку. Фред в таких случаях не огорчался, но и не радовался, точно зная,
что, если он кому-то действительно нужен, к нему пробьются и через Линду,
и через долготерпение.
прыгнула к телефону и вцепилась в трубку, как в тонкую шею жертвы, своей
мягкой, но с острыми когтями лапкой. Шея, правда, лишь условно может быть
названа "тонкой", потому что жертвой Линды на этот раз оказался Карел
Кахиня, человек умеренного веса и нормального телосложения, на которого
Линда тем не менее всегда реагировала как бык на красную материю, а если
вернуться к первоначальному образу, то как кошка на жирную, но увертливую
мышь.
мужа, будто он и был Карелом Кахиней и Фредом Честером в одном лице,
ухитрившись сам себе позвонить и самого себя обесчестить. - Твой "дружок"!
Изволь побеседовать, пока он еще на свободе и не угодил в камеру, где нет,
слава Богу, телефонов! Интересно, куда он на этот раз тебя потащит, какой
это будет вертеп и с какими потаскухами?
чтобы Кахиня не упустил из речи Линды ни одного слова.
теперь он пожал плечами, задумчиво улыбнулся уголками губ, - мол, в нашей
жизни все возможно, а потому грех отказываться и от вертепа, и от
потаскушек! - взял трубку из вибрирующих пальцев Линды и невозмутимо
произнес:
старина?
"кряк" подстреленной утки, и сказал:
благородный человек. Звоню с напоминанием: сегодня в двадцать часов мы
встречаемся на том же месте и в том же составе. Не забыл?
чем Фред Честер, а потому не позволил ему произнести название города, куда
несколько времени назад улетел комиссар. - Не уверен, Фред. Ты ведь знаешь
этого непоседу: вчера он там, сегодня здесь, а завтра снова там, ха-ха-ха!
Короче, наше дело выполнить его просьбу и собраться, а его дело - оставить
нас с носом или вознаградить своим присутствием.
бедра, что ничего хорошего не предвещало.
куда, дорогая?.. ах да, в лысину! - И Фред повесил трубку на рычаг, чтобы
затем повернуться к жене и грудью встретить опасность.
тела, и в секунду из готовящейся к прыжку рыси превратилась в жалкую
курицу, причем в глазах у нее тут же появились слезы, ей бы на сцене
выступать, а не дома, и заморгала часто-часто, поднимая и опуская, как все
куринообразные, только нижние веки. Сердце Фреда, как обычно в такие
моменты, сжалось от сочувствия.
вздрагивающие плечи жены. - Ты ведь знаешь: нет ничего сильнее моей любви
к тебе, кроме долга по отношению к моим товарищам. Прости меня, дорогая,
но ты помнишь, что подарил нам на свадьбу Карел?
надписью.
с улыбкой Фред. - Конечно, пошлой, моя дорогая! Но... подумай, Линда. Ты
хоть сегодня будешь уверена, что мы обойдемся без вертепа и потаскушек: с
нами Гард!
Что я, не поняла, что он еще откуда-то не вернулся?
моргнув глазом Фред с такой убежденностью, что Линда и в самом деле
поняла, что он врет. Но решила более не искушать судьбу - много ли
женщинам нужно от мужчин? Ласковое слово, которое, как известно, и кошке
приятно, да чуть-чуть правдоподобного вранья!
интересно, Дэвид Гард улетел в среду, сегодня суббота, от него из Даулинга
ни вестей, ни даже намека на них, Таратура с ним, так что и спросить не у
кого, - не значит ли все это, что в восемь вечера, когда друзья соберутся
в условленном месте, среди них, как по волшебству или, лучше сказать, как
в кино, появится вездесущий комиссар полиции? Причем выбритый и